Все люди — враги - Олдингтон Ричард - Страница 100

• Предыдущая
• 100/126
• Следующая

— Я не решался вас беспокоить, — ответил каноник, очевидно, страстно желавший, чтобы Тони ему помог.

— Пустяки, уверяю вас.

Тони предусмотрительно намекнул одному из офицеров экипажа и наблюдавшему за выгрузкой чиновнику, что каноник — английский епископ, и сунул кое-кому на чай. Автомобиль был выгружен и готов к отправлению, прежде чем каноник успел прийти в себя от той почтительности, с которой к нему отнеслись.

С рюкзаком на спине и с чемоданом в руке Тони подошел попрощаться. Каноник что-то шепнул жене, которая кивнула головой.

— Мы вам очень обязаны, — сердечно сказал каноник. — Вы положительно совершили чудо.

— Пустяки. Мне это не стоило никакого труда.

— Может быть, вы поехали бы с нами до Рима?

Места вполне хватит, если вы сядете с Робертсом, а багаж у вас легкий. И вы оказали бы нам еще услугу, указывая дорогу Робертсу, — он в этом отношении ужасно бестолковый.

Тони колебался. Его не особенно соблазняла езда в автомобиле, особенно по Италии, да еще в обществе каноника, но все же любопытно было проехаться по via Appia [160]. К тому же он быстро и без хлопот попадет в Рим.

— Отлично, — сказал он, — я воспользуюсь вашим предложением. Спасибо.

Каноник с явным удовольствием протянул Тони целую коллекцию карт и путеводителей.

— Расстояние, кажется, около двухсот пятнадцати километров, — сказал он. — Может быть, по дороге найдется какое-нибудь место, где можно прилично позавтракать?

— Если мы поедем по via Appia, — сказал Тони, — можно позавтракать в Террачине. Говорят, там хорошее вино.

Путешествие оказалось гораздо интереснее, чем ожидал Тони. Окрестности выглядели живописнее, чем из окна вагона; они останавливались, чтобы осмотреть Капую и Формию. Завтрак в Террачине неожиданно оказался превосходным.

Каноник сыпал классическими изречениями и хвалил вино эпитетами из Горация, так что, когда Тони высадили у подножия Испанской Лестницы, он почти с сожалением простился со своими спутниками. Славный старикан этот каноник, вполне заслуживает быть епископом.

С этой минуты для Тони начался ряд мелких разочарований. В доме, где Робин когда-то нашел ему комнату, теперь нельзя было остановиться, и ему пришлось пойти в отель, где номер стоил гораздо дороже и был не так удобен. Узкие улочки стали шумными от автомобилей, а Корсо, раньше совсем несуетливый, полный достоинства, выглядел теперь жалкой имитацией какой-нибудь миланской улицы. Церкви и дворцы из-за перестройки города уже не составляли с ним единого гармоничного целого, а стали походить на городские памятники. Вечером он увидел, что два его любимых ресторана снесены, а тот, который он в конце концов выбрал, оказался скверным и дорогим. Он лег спать, чувствуя, что сделал ошибку, снова приехав в Рим. Это уже был не тот Рим, который он с таким восторгом осматривал вместе с Робином. Или сам он уже теперь не тот Энтони?

Но утро на другой день было ослепительно прекрасно, и Тони, смотревший на город с террасы, выходившей на пьяцца дель Пополо, решил, что все-таки поступил правильно, снова приехав сюда.

Рим все еще был Римом. Так как спешить ему было некуда, он составил список малоизвестных ему мест и каждый день успевал побывать в двух или трех из них. Он гулял в парке Боргезе и по берегу Тибра, а иногда заглядывал в какой-нибудь погребок по ту сторону реки и прислушивался к забавным разговорам, которые велись за столом. Он решил не разыскивать пока никого из своих римских знакомых и отложить это до того момента, когда ему надоест осмотр достопримечательностей. Самое важное было обрести снова ощущение места, почувствовать genius loci [161].

В среду, через несколько дней после своего приезда, Тони стоял у фонтана Треви, любуясь великолепным каскадом струй, и думал, где бы позавтракать.

Солнце нагрело поблекший от времени известняк, в ярком свете отчетливо выделялись контуры и пропорции фонтана, и Тони почти убедил себя, что этот колоссальный, мелодраматический Нептун и каменные цветы втрое больше натуральной величины и совсем не похожие на настоящие, все-таки подлинное произведение искусства. Тони был в каком-то особенно счастливом настроении. Он спустился к краю громадного бассейна и погрузил пальцы в прохладную, прозрачную воду, напевая про себя мелодию из Генделя, которую слышал в последний вечер в Лондоне, и, вопреки всякому чувству стиля, старался убедить себя, что в ней есть что-то общее с лирикой Гейне.

Затем мысли его вернулись к завтраку, и он подумал, что надо бы попробовать пойти в ресторан в виноградной беседке, где он с таким удовольствием завтракал вместе с Робином в первый свой приезд. Он немного колебался, боясь, как бы его не встретило новое разочарование, — ресторан, может быть, уже снесли — всюду что-то строят и переоборудуют, старуха могла умереть — и там, возможно, все стало отвратительно.

Тем не менее он обнаружил, что машинально шагает по улицам, параллельным Корсо, к пьяцца Венециа. Здесь разрушение шло полным ходом, но Тони все-таки нашел улицу, которую искал, и, к его великому удовольствию, оказалось, что ресторан все еще существует. Оба официанта были по-прежнему тут, еще более ожиревшие, еще более ленивые и еще более небритые, а на серых вьющихся лозах распускались молодые листья. Тони увидел, что официанты его не узнали (да и как они могли его узнать), и не напомнил им о прошлых временах; он заказал себе завтрак и бутылку знаменитого муската, который все еще значился в карточке. Завтрак оказался вполне приличный, и, хотя равиоли были далеко не на прежней высоте, ему почудилось в них что-то знакомое. Где-то он уже ел такие равиоли, хотя это было что-то совсем не римское. Скорее неаполитанское, но вкуснее. Как бы там ни было, он скоро перестал думать о таких пустяках и завтракал не спеша, глядя на шпалеры винограда, на проглядывавшее сквозь них небо, и перелистывая томик Фукидида, интерес к которому пробудил у него каноник, восторгавшийся античным наследием. Тони решительно не нравился Фукидид — это был один из тех ранних политических интриганов, благодаря которым войны стали заурядным явлением. Время протекало приятно; он давно уже кончил завтракать, почти все посетители ушли из ресторана; бутылка его уже наполовину опустела; и даже медлительные братья начали проявлять нетерпение, давая понять, что ему пора расплатиться и уйти. Он все еще медлил, но, наконец, совесть заговорила в нем, он спросил счет, расплатился, но потом решил, что грешно оставлять так много хорошего вина недопитым. И только что собрался налить себе последний стакан, как что-то невольно заставило его поднять глаза, и в дверях кухни он увидел женщину, лицо которой отлично помнил. Не может быть! Да, это она.

— Филомена! — окликнул он. — Филомена! Идите сюда, поговорим. Да вы помните меня или нет? — спросил он, когда она подошла к нему, как будто недоумевая.

— Ну как же, конечно, — ответила она, узнав его. — Синьор Антонио. Ах, синьор, почему вы ни разу не приехали к нам за все эти годы? Ведь вы обещали!

— Дела, — ответил Тони, мысленно улыбнувшись. — Дела не пускали, Филомена. Но садитесь, выпейте стаканчик вина. Как поживают ваши на Эа?

Отец и мать здоровы?

— Постарели, синьор, — сказала Филомена, присаживаясь. — Но все еще работают. Мы часто вспоминали вас в зимние вечера и думали, как-то вы там поживаете. Мы каждый год ждали вас, а вы все не приезжали.

— Но как вы сюда попали? — спросил он, чтобы переменить разговор, забыв, что хозяева ресторана приходились сродни его друзьям с Эа.

— Ах, синьор, печальная история. Мне так хочется вернуться к себе. Надо вам сказать, что здешняя старуха, хотя она и вечно ныла, действительно захворала и нынче зимой умерла. Наверное, святая Мадонна покарала ее за ее вечное нытье, как вы думаете?

— Sictiro, — сказал Тони.

— А эти два лентяя зазнались, вернувшись с войны, у нас в Италии все любят хвастаться этим. Они, видите ли, не могли одни вести ресторан и решили его продать. Но за три месяца они так его испортили, что публика перестала ходить и им не давали и половины той цены, которую он стоил раньше. И вот Нино, это тот, что потолще, — пуфф! — она надула щеки, чтобы показать, какой он толстый, — Нино приехал к нам и упросил меня похозяйничать у них до тех пор, пока они смогут опять добиться хороших барышей и продать ресторан за настоящую цену. Ох, как они мне надоели! Я каждый вечер прошу святого Антония послать мне билет, чтобы вернуться на Эа. И я так беспокоюсь, Dio mio [162], так беспокоюсь о стариках, разве они без меня могут управиться!

• Предыдущая
• 100/126
• Следующая