Все люди — враги - Олдингтон Ричард - Страница 90
- Предыдущая
- 90/126
- Следующая
Вселенная распространяется во все стороны быстрее, чем свет. Чудеса, чудеса! Все в жестянках — рыба в жестянках, мясо в жестянках, спаржа в жестянках, музыка в жестянках, волшебные картины жестяных фонарей, скорость жестяных «фордов».
И все же индустриальный человек томится, о, как он томится! У него рождается страстное желание бежать от чудес жестяночного существования. Едем в Австралию, едем в Южную Африку, едем в Китай, едем в Канны; нет, едем сюда; нет, едем сюда; нет, едем сюда! (Ваши деньги — вот что нам нужно!)
Плакат на вокзале Борнмут:
Плакат на станции в Ассизи:
Резиденси-отель помещался в тихом переулке близ Сент-Джеймс. Главный вход в георгианском стиле, очень чистые окна, сияющая медь перил и ручек, стершаяся от частой чистки. В вестибюле пылал большой камин. По-видимому, этакое старомодное заведение, где останавливаются благоразумные люди, жаждущие прежде всего уюта. Тони подошел к какому-то человеку, должно быть, старшему лакею, похожему на дворецкого в семейном доме, и сказал:
— У вас здесь остановилась дама, моя кузина из Индии. Миссис Эвелин…
— Миссис Моршед? — подсказал лакей.
Едва услыхав фамилию, Тони тотчас ее вспомнил:
— Да. Миссис Моршед дома?
— Кажется, дома, сэр. Прикажете доложить о вас?
— Нет. Будьте добры сказать, что пришел посланный от ее двоюродного брата, мистера Кларендона, который просит передать, что с удовольствием принимает приглашение отобедать с ней сегодня. Миссис Кларендон сожалеет, что не сможет быть.
— Слушаю, сэр.
Лакей ушел, а Тони от нечего делать стал разглядывать громадную гравюру прошлого столетия в тяжелой раме, изображавшую «День совершеннолетия молодого сквайра». Фигуры в костюмах времен Якова I, жареный бык, старинные английские игры и сам молодой сквайр, во всем своем великолепии произносящий застольную речь, — словом, все то, что якобы пытались сохранить люди, голосуя за Диззи [141].
Неискоренимая любовь к великому вздору!
— Миссис Моршед просила кланяться, — раздался голос, — она будет ожидать мистера Кларендона в половине восьмого.
— Прекрасно, благодарю вас, — сказал Тони.
И вышел, стараясь побороть воздействие этой диккенсовской атмосферы, чтобы не попросить «на шесть пенсов бренди с горячей водой».
Как Тони и предвидел, завтрак с Гарольдом и Уолтером оказался не особенно удачным и ничего не прибавил к сумме человеческого счастья. Едва он вошел и увидел их уже сидящих за столом с видом оскорбленного превосходства, свойственного строго пунктуальным людям, он инстинктивно почувствовал, что в воздухе носится что-то зловещее. Так оно и оказалось. Он с самого начала заподозрил, что этот завтрак «подстроен», что эти двое вкупе с Маргарит и Элен провели целое следствие и теперь ему будут давать советы, оказывать «помощь». Тони решил постараться избежать ссоры и не слишком их поддразнивать. Придется уж выслушать мудрые советы совы и тюленя.
Начал Уолтер. Он заговорил с такой преувеличенной небрежностью, что сразу выдал всю игру.
— Да, кстати, Тони, это правда, что вы отказались от места в Сити?
— Ноги моей там не было с апреля месяца, — сказал Тони весело. — Я подписал обет, что никогда больше не переступлю порог конторы.
— Разрешите поинтересоваться почему?
— По-видимому, это место для него недостаточно хорошо, — усмехнулся Гарольд.
Уолтер нахмурился, давая понять Гарольду, чтобы он замолчал, а Тони сказал:
— Быть может, это отчасти верно, Гарольд. Во всяком случае, у меня были на то свои личные причины.
Тони с любопытством следил за их различными способами нападения. Гарольд, который уже кормился «делом», говорил о «деле», жил «делом» и сам был «делом», с трудом скрывал свое раздражение и, похоже, был склонен считать уход Тони личным оскорблением. Он стоял за обуздание и суровые меры — нельзя же допускать, чтобы люди так вот и делались «большевиками». Уолтер был умнее и с высоты своего привилегированного насеста не без сочувствия поглядывал на тех, кто не одобрял современных методов ведения дел. И если бы только Тони признался, что хочет пойти по гражданской службе, Уолтер оказался бы на его стороне. Во всяком случае, ему доставляло такое удовольствие пускать в ход свою знаменитую закулисную дипломатию, что он не мог разделять желчность Гарольда.
— Дорогой Тони, — начал он непринужденным тоном, с грациозной жестикуляцией, которая уже оказала влияние на манеры второразрядных клерков, — вы же знаете, что мы ваши старые друзья и еще более старые друзья вашей жены. Вы можете нам не верить, но мы искренне расположены к вам и, насколько это в силах друзей, готовы сделать для вас все возможное — мы хотим вашего счастья и благополучия.
«Тьфу, черт! Ну и лицемер, сущий Чэдбэнд!» — подумал Тони.
— И поэтому quae cum ita sint [142], как выразился бы Цицерон, мы были, естественно, — как бы это сказать, — несколько обеспокоены, даже больше того, несколько задеты, услыхав со стороны, что вы, не посоветовавшись ни с кем из нас, вступили на путь, который представляется нам опрометчивым и рискованным. Более того, когда случается что-либо подобное и друзья не могут вступиться за человека, потому что он не счел нужным им довериться, про него говорят всякие гадости и распускают слухи, которые трудно опровергнуть.
— Добрейший мой Уолтер, — перебил его, слегка покраснев, Тони, — неужели вы думаете, что я, прожив столько лет в Лондоне, не научился презирать «то, что говорят люди»? Я прекрасно знаю, что нет ничего самого невероятного, чего бы не могли сказать и чему бы не поверили люди: вроде того, что через полгода я попаду в больницу, для умалишенных, или что меня вышвырнули со службы потому, что я крал мелочь из кассы, или что я принуждал свою жену принимать участие в чудовищных оргиях, которые вот-вот вызовут взрыв всеобщего негодования. Я знаю все эти разговоры, вплоть до намека на гомосексуализм: «Да, ему приходится жить за границей — вы же знаете почему». Неужели вы думаете, что я хоть в грош ставлю всех этих идиотов?
Уолтер как будто немножко опешил, но тут вмешался Гарольд.
— Вам эта пародия на действительность ничуть не поможет, Тони. Я допускаю, что все это очень остроумно, но толку от этого мало. И вы не можете игнорировать тот факт, что общественное мнение вас осуждает.
— Общественное мнение! — смеясь, воскликнул Тони. — Ничего себе «общественное». Да, я думаю, не наберется, в общем, и двухсот человек, которые бы меня знали.
— Это как раз те люди, с которыми вы должны считаться, — сказал примиряюще Уолтер. — В конце концов, дорогой мой, ваша репутация в их руках.
— Прощай, репутация, — сказал Тони, отхлебнув глоток пива. — Смею вас заверить, что я как-нибудь переживу этот позор.
— Это никуда не годится, — сказал Гарольд сердито — Вы стараетесь увильнуть от ответа и, по обыкновению, валяете дурака. Мы имеем право требовать от вас разумного объяснения и определенного ответа, если не в ваших интересах, то в интересах вашей жены.
— Ха-ха! — расхохотался Тони, обрадовавшись. — Значит, вы действительно сплетничали обо мне с Маргарит?
Уолтер снова сделал Гарольду знак рукой, чтобы он замолчал, и начал:
— Дорогой Тони…
«Он, кажется, воображает, что я представляю общественное собрание, — подумал Тони, — точь-в-точь Гладстон [143], беседующий со старой королевой».
- Предыдущая
- 90/126
- Следующая
