Все люди — враги - Олдингтон Ричард - Страница 93

• Предыдущая
• 93/126
• Следующая

— Я тоже очень сожалею. Мне очень хотелось посмотреть, какая женщина сумела прибрать вас к рукам, Тони. Я пригласила еще одного знакомого, чтобы нас было четверо, но он придет попозже. Это капитан Мартлет. Вы, конечно, знаете капитана Мартлета из индийской армии?

— О нет, боюсь, что не знаю, — отвечал Тони, который до этой минуты и слыхом не слыхал о славе капитана Мартлета.

— Он вам очень понравится. Капитан блестяще проявил себя на северо-западной границе. Разумеется, сейчас на долю горной артиллерии выпадает не так уж много работы — теперь, чтобы образумить этих язычников, вое больше прибегают к воздушным силам.

Потрясенный этим внезапным крушением своей юношеской мечты, Тони грустно сел обедать. Британская Индия блестяще сделала свое дело — от Эвелин, которую он когда-то знал, не осталось и следа. Он вспоминал ее девическое тело, свежее и нежное, как заря, занимающаяся над прекрасным миром, и его охватило чувство глубокой скорби три мысли о том, во что мужчина превращает женщину. Чуть ли не каждое слово этой Эвелин резало Тони какой-то фальшью, словно это была заученная ею роль дамы, претендующей на светскость, и она так старательно разыгрывала эту роль, так вошла в нее, что последняя вытеснила в ней живого человека. Осталась только эта подставная фигура. Мысли, чувства, даже внешность Эвелин приобрели тот специфически провинциальный оттенок, которого люди сами не ощущают, воображая как раз обратное. В этом не было непосредственности настоящей провинции, которая может быть и искренней и живой, а только жалкие потуги казаться светской и не отставать от столицы.

Тони с ужасом думал, как он будет поддерживать разговор за обедом, — но он напрасно беспокоился.

Эвелин превратилась в одну из тех женщин, которые чванятся тем, что они хорошие хозяйки. А это означает, что они берут на себя девять десятых разговора и довольствуются одобрительными репликами, пусть даже и не совсем искренними. Она говорила обо всем:

об Индии и об Англии, развязно порицая политику правительства, распространялась о спорте и развлечениях на Британских островах, о колебании цен на фондовой бирже, о торговой политике империи, о преимуществах и недостатках автомобилей той или иной марки и об абсолютной необходимости пожить в свое удовольствие до наступления старости. Пока она придерживалась этих тем, его роль была сравнительно не трудна, так как знакомство с женщинами подобного типа научило его, чего можно от них ожидать.

Трудности возникли, когда она завела разговор об искусстве. Тони вынужден был признаться, что не видел большинства пьес, которые она называла, и очень редко бывает в ночных клубах, никогда не играет в бридж, вообще не состоит ни в каком клубе, не слушает радиопередач и никогда не слыхал о писателях, которыми она восхищается.

— Вы какой-то совсем отсталый человек, — сказала она, — вы, наверно, один из тех тружеников, у которых не хватает времени на развлечения. Джим, мой муж, приблизительно в таком же роде. Мне всегда приходится «вытаскивать» его, уговаривать немножко развлечься, а не корпеть над работой. Но я вас не осуждаю, Тони. Человек должен создать себе положение, пока он молод, не правда ли?

— Несомненно, — согласился Тони.

И, наконец, она задала вопрос, которого он больше всего страшился:

— Кстати, чем вы занимаетесь, Тони?

Тони твердо решил не ссориться с Эвелин, несмотря на происшедшую в ней странную и отталкивающую перемену. Он не мог допустить, чтобы эта до крайности банальная женщина убила в нем воспоминание об ее умершем «я», хотя бы ему пришлось играть для этого унизительную роль и даже показаться «отсталым человеком». Поэтому он спокойно рассказал ей, что был одним из директоров промышленной компании, но бросил службу.

— Бросили службу! — воскликнула она. — Почему? Наверно, вы присмотрели себе что-нибудь получше?

— Вот именно, — ответил он, чувствуя, что этот двусмысленный ответ избавит его от неприятного разговора.

— А это не сопряжено с известного рода риском?

Вы твердо уверены, что получаете нечто лучшее?

— Абсолютно уверен. У меня нет на этот счет ни малейшего сомнения.

Тони наслаждался, этой невинной хитростью — это было единственное удовольствие за весь вечер.

Во время дальнейшей беседы он поймал себя на том, что, подобно Веллингтону [146], молит о наступлении ночи. Он пытался навести Эвелин на разговор о детях, надеясь, что тут она по крайней мере будет искренней, но она уклонилась и попросила его рассказать о себе. Это было новым затруднением, но он ухитрился сообщить ей как можно меньше, употребив на это как можно больше слов, а так как Эвелин была очень щедра на комментарии, то сумел даже придать их разговору некоторую теплоту, отсутствие которой было вначале так заметно.

Часы на камине пробили девять. Эвелин поднялась и сказала:

— Здесь на столике портвейн или, если хотите, виски с содовой. Сейчас придет капитан Мартлет.

Займите его, пожалуйста, до моего прихода — я сейчас вернусь.

В первую минуту Тони даже не понял, что старый светский обычай, уже выходивший из моды, соблюдался здесь даже при свидании родственников; но все же он успел ринуться с места и отворить ей дверь. Эвелин проплыла мимо него с улыбкой, которую, вероятно, надо было считать благосклонной.

Когда дверь за ней закрылась, Тони глубоко вздохнул, вытер платком лоб и выпил стакан содовой. Вошел, по-видимому, получивший инструкции лакей и предложил провести его в туалет, а когда Тони отклонил это предложение, вошел другой лакей и доложил о приходе капитана Мартлета. Не прошло и пяти минут, как они уже познакомились и оживленно беседовали. Мартлет интересовался больше всего открытием новых земель, но так как открывать в этом мире оставалось, в сущности, не так уж много, то он путешествовал по отдаленным и малоизвестным местам.

Тони нашел, что он умный и хорошо осведомленный человек, и заметил, к немалому своему удивлению, что их взгляды во многом совпадают. Он с глубоким вниманием слушал его рассказ об одной экспедиции, когда Эвелин вернулась, и капитану Мартлету пришлось поневоле прервать свой рассказ.

Через несколько минут Тони попытался вернуть разговор к этой безопасной и к тому же интересовавшей его теме, но Мартлет дал ему понять, что не намерен продолжать. В присутствии Эвелин он словно стал другим, более заурядным человеком. Тони не без зависти прислушивался к тому, как Мартлет с изысканной любезностью изливал целые потоки светской болтовни, настолько пустой, что у Тони не осталось в памяти ни единой фразы. Между тем Эвелин, очевидно, не только считала такую болтовню вполне естественной, но и наслаждалась ею.

Единственно, в чем Мартлет проявил искренность, было одобрительное замечание по адресу Джима, мужа Эвелин, из чего Тони заключил, что Мартлет и Джим — большие друзья, несмотря на то, что Джим много старше. Под прикрытием «беглого огня» Мартлета Тони ломал себе голову над вопросом, почему люди, по-видимому, вполне порядочные и неглупые, заставляют своих жен быть тем, чем стала Эвелин.

Кто а этом виноват, они или женщины?

Около десяти часов Тони поднялся, чтобы уйти, сославшись на то, что обещал зайти за Маргарит и проводить ее домой. Как будто Маргарит нуждалась в том, чтобы ее провожали! Но это показалось ему удобным предлогом, который и на самом деле был понят. Присутствие Мартлета оказалось во всех отношениях великой удачей, и в течение последнего часа атмосфера стала положительно сердечной. Тони надеялся, что холодок, ощущавшийся в начале вечера, мог сойти за вполне понятное смущение при встрече после стольких лет разлуки. Он намекнул на это вскользь при прощании и с радостью убедился, что это было принято как должное. Эвелин сошла вниз проводить их и, когда они прощались, сказала Тони:

— Могу я надеяться увидеть вас и Маргарит до отъезда? Мне бы очень хотелось познакомиться с ней.

— Мне самому бы этого ужасно хотелось, но, боюсь, вряд ли это удастся, — сказал Тони с светским лицемерием. — Я не сегодня-завтра уезжаю в Тунис.

• Предыдущая
• 93/126
• Следующая