Змеиный камень - Олдмен Андре - Страница 7

• Предыдущая
• 7/16
• Следующая

– Мое имя Дарбар, – отвечал незнакомец, – а человек на земле – мой отец Ахбес.

– Я вижу, горе его велико. Твой отец знавал нашего?

– Отлично знавал, почтеннейший, можно сказать, они были друзьями. Разве господин Раббас никогда не рассказывал вам об Ахбесе из Аренджуна?

– Никогда, – встрял Аюм, подозрительно оглядывая желтобородого.

– Мы, действительно, ничего не слышали о твоем отце, – сказал Бехмет. – Но это не удивительно: судья имел много друзей и не всегда посвящал нас в свои дела.

– Увы! – горестно вскричал Дарбар. – Значит, вам ничего не известно о долге почтенного Раббаса моему родителю. Видно, такова воля богов, и ничего тут не поделаешь.

И, обернувшись в сторону все еще лежащего в пыли родителя, громко крикнул:

– Пойдем, отец, не будем мешать людям!

– Погоди, – растерянно сказал Бехмет, хотя желтобородый и не думал никуда уходить. – О каком долге ты говоришь?

– Да, о каком это долге ты тут нам заливаешь? – вякнул и младший брат.

– Если вам ничего не известно, – печально сказал Дарбар, – я не стану докучать своим делом. Тем более, когда отец ваш готов отправиться в последний путь.

Чиновники уже уместили носилки с телом судьи в черном паланкине. Жрецы достовали из холщевых сумок длинные витые свечи, готовясь сопровождать покойного на шамашан.

– Это какой-то прохвост, – шепнул Аюм на ухо брату, – пусть убирается.

– Ты забываешь, что я должен принять судейскую шапку по наследству, – тихо и раздраженно отвечал Бехмет, – что скажут люди, если я сейчас не решу это дело по справедливости?

– Люди ничего не скажут… – начал Аюм, но старший брат прервал его нетерпеливым жестом.

– Пусть подойдет твой отец, – обратился он к желтобородому, – и все нам расскажет.

Ахбес тут же вскочил с земли и, прихрамывая, побежал к крыльцу. Остановившись подле, он отвесил братьям глубокий поклон и, размазывая по грязным щекам обильные слезы, заговорил:

– Горе, какое горе постигло всех нас, несчастных! Какого достойного человека мы потеряли! Я потерял лучшего друга, а вместе с ним много денег, почти все, что у меня было…

– Не надо, отец, – скорбно вставил Дарбар.

– Нет, я скажу, раз почтенный Бехмет желает меня выслушать. Мы с почтенным Раббасом торговали, поставляли ему специи, хлопок и зерно. Он когда заплатит, когда нет – все на доверии. Уважаемый человек, судья… Думали, после сочтемся. Не довелось! За ним накопился долг, большой долг, и вот теперь я и мой сын разорены, как есть разорены!

И он снова залился слезами.

Народ, толпившийся во дворе, слушал, затаив дыхание. Козлиный судья, как и многие государственные мужи, помимо основных обязанностей умножал богатства свои торговлей, так что в речах неведомого Ахбеса не было ничего необычного.

Жрецы нетерпеливо поглядывали то на крыльцо, то на клонившееся к окаему солнце.

– А велик ли долг? – спросил Бехмет, что-то обдумывая.

– Не надо, отец, – снова сказал Дарбар.

– Двести тысяч, – сказал Ахбес, всхлипывая, – и еще одна маленькая шкатулка…

– Как же! – завопил тут Аюм, забыв о приличиях. – Двести тысяч! Может, тебе еще и верблюдов отдать?!

– Такие деньги должны быть записаны в книгах, – сказал старший брат, неприятно удивленный названной суммой.

– Я же говорил: ничего не получится, – горестно пробормотал желтобородый.

– В том-то все и дело! – воскликнул Ахбес. – Коли бы записано было, с чего бы мне плакать?! Мы верили друг другу на слово…

– Говорю, это жулики, – злобно прошипел Аюм.

– Тогда, увы, я бессилен помочь, – молвил Бехмет, решив наконец прислушаться к словам младшего брата, – мы не можем узнать, сколько в действительности вам причитается.

Ахбес бросился на колени.

– Прошу тебя, почтеннейший, не дай погибнуть моей семье! Ради нашей дружбы с твоим отцом! Есть одно средство восстановить истину. Мой сын…

– Только не это! – испуганно вскричал Дарбар и даже закрыл лицо руками. – Мы же договорились…

– А что мне остается? – ударил себя в грудь Ахбес. – По миру идти? Твой долг помочь семье, сынок, если, конечно, будет на то согласие почтенных Бехмета и Аюма.

– Чем же может помочь твой сын? – несколько растерянно спросил старший наследник Козлиного судьи.

– Он может спросить самого Раббаса. Если наше дело правое, мой друг не станет молчать.

Толпа удивленно загудела. Те, кто стоял поближе к крыльцу, попятились назад. Жрецы вытянули тонкие шеи и с любопытством уставились на Дарбара.

Желтобородый стоял, понурив голову. Весь его вид являл крайнее уныние и растерянность. Он укоризненно глянул на Ахбеса и заговорил, медленно подбирая слова:

– Я просил отца этого не делать… Только крайнее отчаяние толкнуло его открыть мою тайну. Видите ли, уважаемые, я несколько лет обучался в Стигии и постиг некоторые премудрости некромантии. Нет-нет, – воскликнул он поспешно, заметив страх на лицах братьев, – я вовсе не колдун! Не успел им стать: Митра уберег меня от пагубного пути, вселив раскаяние в мое сердце, и я бежал из страны чародеев. Но одно заклинание мне ведомо, хотя я и дал себе слово, никогда не прибегать к нему ибо магия затягивает так же, как пристрастие к некоторым зельям, хранимым иногда в калебасах…

Бехмет прервал его речь громким покашливанием.

– Стигийцы поклоняются Сету, – сказал он, – а Сет – это зло… Однако магия может служить и благой цели, если использовать ее острожно, равно как и зелья, употребляемые в качестве лекарства…

– И которыми стигийские книжники охотно делятся со своими учениками, а те, в свою очередь, со страждущими, – вставил Дарбар.

– Но, – Бехмет настороженно глянул в сторону жрецов, – даже малые чары могут принести большую беду. Использование стигийских заклинаний не слишком угодно Митре…

– Золотые слова! – горячо поддержал Дарбар. – Если служители Всеблагого не одобрять чародейства, камень спадет с души моей и с радостью в сердце отправимся мы с отцом просить подаяние!

Ахбес снова всхлипнул и пустил слезу.

Братья сошли с крыльца и в сопровождении желтобородого ученика стигийских магов и его заплаканного родителя направились к жрецам. По дороге Аюм негромко высказал брату свои поздравления, так как был уверен, что служители Подателя Жизни ни за что не согласятся ни на какую волшбу, да еще в доме покойного судьи. Таким образом Бехмету удастся и справедливость явить, и деньги будут целы. Бехмет только отмахнулся.

– Слышал ли ты, отец мой, слова этого человека? – спросил он у старшего жреца, носившего длинную бороду и седые букли.

– Я слышал, – отвечал жрец.

– Если бы речь не шла о восстановлении истины, столь необходимой в этом запутанном случае, я бы и слушать не стал ничего о ворожбе. Но эти люди находятся в тяжелом положении. Если они говорят правду, и наш покойный родитель задолжал им деньги, наш долг – помочь несчастным.

Он говорил громко, чтобы слышали все собравшиеся во дворе.

– Что скажешь на это, о просветленный служитель Митры?

– Скажу, что ты прав. Магию можно использовать для благого дела.

Аюм изумленно хрюкнул. Народ зашумел. На лице Бехмета неожиданно отразилась нескрываемая радость.

– Надо ли понимать твои слова как одобрение… э-э… необходимых в таком случае действий?

– Именно, – сказал жрец.

– Что ж, – молвил наследник судьи, обернувшись к народу, – вы слышали, люди? Во имя высшей справедливости Митра дозволяет потревожить вечный сон покойного!

– Истинно так! Слава новому судье! – раздались крики. Самые усердные принялись кидать шапки, выражая полное восхищение самоотверженному решению Бехмета.

Аюм, выпучив глаза, хватал ртом воздух.

– Когда ты сможешь приступить к делу? – спросил старший брат Дарбара.

– Здесь есть одно затруднение, – отвечал желтобородый, – мое заклинание должно быть произнесено в час третьей свечи в месте, где мертвецу предстоит обрести вечный покой. То есть, на шамашане.

Какая-то женщина испуганно вскрикнула. Аюм судорожно тер шею, словно ее душила невидимая веревка.

• Предыдущая
• 7/16
• Следующая