Дело чести - Олдридж Джеймс - Страница 9

• Предыдущая
• 9/128
• Следующая

— Я провожу вас, — сказал он и взялся за пилотку.

— Не стоит. Тут недалеко, — ответила она. Она все еще была сердита.

— Я провожу вас, — повторил он.

Она пожала плечами, и оба направились к двери. Квейль видел, как остальные следили за ними.

— Не надевайте, — сказала она, когда Квейль хотел нахлобучить пилотку.

— Почему?

— Нас предупредили, чтобы мы не поддерживали знакомство с английскими военными. И расстегните шинель.

Квейль сунул пилотку под мышку и распахнул шинель.

— Я знаю, что ваш отец был в ссылке, — начал он.

— Да, — подтвердила она.

— Я только хочу сказать, что я знаю, почему вы избегаете политических разговоров.

— Вы — инглизи. Мы должны соблюдать осторожность. Мало ли кому вы можете случайно передать наши разговоры.

— Я понимаю, — сказал Квейль.

— За нами следят в оба. Астариса то и дело сажают. Отца теперь оставили в покое, он дал подписку, что стоит за Метаксаса. А Астарис не захотел.

— Вам остается только воды в рот набрать, — сказал Квейль.

— И быть трусами, как вы нас назвали. Но сейчас за все расстреливают, потому что война. Мы только благоразумны.

Они прошли по каменной дорожке и вышли за ворота. Было темно, луна еще не всходила. Он взял Елену под руку, — улица была немощеная: всюду рытвины и ухабы. Она не отняла руки, и он ощущал теплоту и упругость ее тела. Они свернули в узкую аллею, обсаженную деревьями по обе стороны; в аллее гулял ветер, и сквозь листву не видно было неба. В конце аллеи стояла небольшая будка, здесь была автобусная остановка. Сидевший в будке мальчик передал Елене телефонную трубку. Она набрала номер, поговорила по-гречески и повесила трубку.

— Я сообщила в госпиталь, что приду завтра, — сказала она мягко, когда они повернули назад.

— Вы медицинская сестра?

— Нет, я просто помогаю на пункте первой помощи.

— Что вы делали до войны? — спросил Квейль.

— Училась в университете. Я студентка.

— А вас никогда не трогали? — спросил Квейль, незаметно сжимая ей локоть.

— Мне обрезали косы, когда однажды схватили меня с Астарисом.

Он невольно посмотрел в темноте на ее волосы и спросил:

— Когда это было?

— Давно. Теперь я в стороне от этих дел. Из-за матери. Когда живешь в семье, приходится бороться на два фронта. Моя мать поседела, когда отца сослали. Он дал подписку, которую они требовали, потому что мать лежала больная. И я тоже поэтому не занимаюсь больше политикой.

Они молча продолжали путь, намеренно замедляя шаги. Трудно было быть предприимчивым, потому что Квейлю мешала пилотка под мышкой, и вообще он чувствовал себя неловко. Едва ли имело смысл разыгрывать кавалера. Он не знал, как подойти к этой девушке. Она не противилась, когда он крепче сжал ее руку, но он знал, что она воспротивится, если он попытается пойти дальше. И он не хотел рисковать.

— Где вы работаете? — спросил он. — В Афинах?

— Да.

— Я когда-нибудь навещу вас, — сказал он, чтобы что-нибудь сказать.

— Я работаю в небольшом госпитале за университетом. Там есть вывеска Красного Креста, так что найти нетрудно. Но я недолго там пробуду.

Она остановилась, Квейль молчал, Елена продолжала:

— Я еду в Янину, в прифронтовую полосу. Но там есть еще девушки в госпитале, они будут рады, если вы зайдете. Они вечно говорят о белокурых инглизи. Впрочем, вы не белокурый, не такой, как Лоусон. По нем у нас девушки сходят с ума.

— По мне они не будут сходить с ума. Когда вы уезжаете?

— На следующей неделе. Я очень рада. Стыдно оставаться здесь, когда идет война. Здесь мы не чувствуем войны, даже не знаем, на что она похожа.

— Напрасно вы стремитесь на войну, — сказал Квейль. — Это грязное дело, самое грязное, какое только может быть.

— Я знаю. Я не рисую себе радужных картин. Но война это дело.

Они вошли в ворота и направились к дому.

— Я зайду к вам завтра. Можно? — сказал он, пока им отворяли дверь.

— Приходите в обеденное время. Тогда у нас меньше работы, и я смогу вас чем-нибудь угостить.

Госпожа Стангу открыла дверь, и они вошли.

• Предыдущая
• 9/128
• Следующая