Веер (Сборник) - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 22

• Предыдущая
• 22/140
• Следующая

На самом деле это невозможно. Если тебя не обучали с младенчества в каком-нибудь Шаолине. Но сейчас я не задумывался о таких мелочах.

Я поймал нож в полете — не остановил, а лишь коснулся рукояти и подправил траекторию. Он вошел в грудь человеку, закрывавшему нам путь к отступлению, — всем своим широким лезвием, из черной ткани торчал только короткий хвостик, даже не похожий на рукоять. Человек издал хрюкающий звук и осел на колени.

И на этот раз я уже не мог сказать, что в этом нет моей вины.

Человек, метнувший нож, перепрыгнул стойку — красиво, опираясь лишь левой рукой, а правой, с дубинкой, замахиваясь в прыжке. Дубинка неслась мне прямо в голову. Я присел, пропуская удар над собой, — и ткнул нападавшего в грудь открытой ладонью. Убийца будто сломался. Его шатнуло назад, он выронил дубинку и беспомощно заскреб грудь руками. Я ударил снова, почему-то опять не кулаком, а растопыренными пальцами — снизу в подбородок. И не услышал, скорее почувствовал хруст позвонков, когда его голова запрокинулась назад.

Оставшиеся в живых остановились. Страха они не выказывали, хотя я лично при виде невооруженного человека, убившего двоих нападавших, еще три дня назад наложил бы в штаны. Они скорее выглядели растерянными.

— Функционалы? — неожиданно сказал один из них.

— Нет. Не может быть, — ответил второй.

Выглядели они как персонажи-плохиши в детских мультиках. Ко всему еще один держал дубинку в правой руке, другой в левой, так что они казались зеркальным отражением друг друга.

— Кирилл, ты их убил! — внезапно воскликнул лежащий на спине Котя и попытался встать. На лице его отразился больший ужас, чем когда убить собирались нас. — Ты же их убил!

Левша неожиданно пнул оказавшийся перед ним стул — с такой силой, что тот полетел мне в голову. И парочка бросилась в атаку.

Я поймал стул на лету двумя руками за гнутые, покрытые узорчатой резьбой ножки. Одним рывком выломал эти ножки. Перевернул их в руках острыми обломанными концами вперед. И вогнал в грудь нападавшим, прежде чем они успели обрушить на меня свои дубинки.

Как выяснилось в ходе эксперимента, деревянный кол в груди смертелен для человека не менее, чем для вампира.

Левша рухнул прямо на Котю, и тот с воплем выскочил из-под подергивающегося тела. Попятился от меня, будто ожидая, что я прикончу и его.

Собственно говоря, а почему бы ему так не подумать? Ведь для Коти я — почти незнакомый человек…

— Ты их убил! Ты… ты…

— Они бы убили нас! — рявкнул я. — Ты что, они же хотели нас убить! Нож, между прочим, летел тебе в горло!

Котя закивал, но без особой убежденности. Потом глаза у него чуть прояснились, безумный ужас ушел. Но явно обещал вернуться.

— Котя, я не маньяк. Не псих. Они напали, я защищался.

— Как ты их… как ты смог? — Котя снял и начал протирать очки. При этом лицо у него, как это часто бывает с очкариками, стало растерянным и беззащитным.

Я оглядел четыре неподвижных тела. У одного нож в сердце, у другого сломана шея, двоих я проткнул. Кажется, одного насквозь. Это с какой силищей надо было ударить? Я с легким ужасом посмотрел на собственные руки. Так захочешь в носу поковыряться и полголовы оторвешь…

— Не знаю как. Это само пришло. Надо было защищаться, ну и…

— Ты… у тебя глаза при этом стали… задумчивые, меланхоличные. Будто ты стихи читаешь вслух.

Ничего себе сравнение! Все-таки в Коте есть задатки писателя.

— Я делал то, что нужно было делать. Я… даже не сомневался в этом. Знал, что так надо.

Котя кивнул. Водрузил очки на нос. Взгляд у него стал более осмысленный.

— Скажи, а что они кричали — ты понял?

— Да. А что?

— Я так и подумал. — Котя кивнул. — Они не по-русски говорили. Затрудняюсь сказать, на каком языке… что-то довольно приятное, вроде французского. Но я такого языка не знаю.

Я не удивился.

— И что они говорили? — поднимая откатившуюся к его ногам дубинку и уважительно взвешивая ее в руках, спросил Котя.

— Один из них спросил другого: «Функционалы?» А тот ответил, что не может такого быть. Что такое функционал?

— Математическая функция. — Котя аккуратно положил дубинку на хрупкий журнальный столик, чудом уцелевший в пылу сражения. — Ты у нас специалист по значению редких слов, тебе виднее.

— Видимо, функционалы через таможню не возят.

Котя еще раз смерил меня взглядом и покачал головой:

— А ведь ты чувствовал! Ты знал, что здесь будет засада!

С очевидным спорить было бесполезно. Я зашел за барную стойку, заглянул в дверь. Небольшая кухня, все в том же стиле «у нас тут девятнадцатый век, вы не против?». Вроде бы никого нет. Я взял с полки бутылку вызывающе алкогольного вида, глянул на этикетку. Так, информация к размышлению… Надпись явно на английском. Какое-то виски.

— Котя, что тут написано? — Я показал ему бутылку.

Котя подошел, неприязненно поглядывая на тела.

— Господи, тут четыре трупа, а тебя на выпивку потянуло… Виски, односолодовый, двенадцать лет выдержки… Круто. Давай сюда!

Он сделал крупный глоток прямо из горлышка, закашлялся.

— Значит, читать у тебя получается? — спросил я.

— Если помнишь, то вывеску я тоже прочитал. — Котя вручил мне бутылку. — Она была на русском.

— Что же тут, говорят на одном языке, пишут на другом?

Котя посмотрел на меня с неожиданной иронией:

— Я бы предположил, что эти вот… что они здесь такие же гости, как и мы. И общались на своем языке. Только ты, похоже, этот язык понимаешь.

— Функционал? — Я пожал плечами. — Не сказал бы, что понимаю, но… Ты что делаешь?

Котя прошелся от тела к телу, трогая каждого за запястье.

— Вдруг живы… помогли бы.

— Они убийцы!

— Ну они же теперь не опасны? — Котя развел руками. — Нет, ты их надежно уложил. Кирилл, ну что же ты наделал… Это ведь другой мир! Понимаешь? А мы начали знакомство с ним с преступления… Зря ты их убил…

Он подошел к дальней двери и осторожно заглянул внутрь. Потом вывернулся обратно и обессиленно прислонился к стене. Лицо у него стремительно бледнело.

Подхватив на ходу дубинку, я бросился к нему на помощь.

— Лучше не смотри, — быстро сказал Котя. — Лучше не надо.

Был он белый как мел и в бисеринках пота. Одна капля смешно свисала с носа.

— Зря ты их убил, — повторил Котя. — Так легко. Надо было… надо было помучить.

В общем-то после этого в дверь можно было и не заглядывать. Все стало понятно. Но я все-таки заглянул.

— Твари… — пробормотал Котя.

— Они их пытали, — сказал я. — Соберись. Вот тут как раз надо… пощупать пульс.

Бытует мнение, что самым гнусным преступлением на свете является убийство детей. Убийство стариков вызывает презрительное возмущение, но уже не будит инфернального ужаса. Убийство женщин также воспринимается крайне неодобрительно — как мужчинами (за что женщин убивать-то?), так и женщинами (все мужики — сволочи!).

А вот убийство человека мужского пола, с детством распрощавшегося, но в старческую дряхлость не впавшего, воспринимается вполне обыденно.

Не верите?

Ну так попробуйте на вкус фразы: «Он достал парабеллум и выстрелил в ребенка», «Он достал парабеллум и выстрелил в старика», «Он достал парабеллум и выстрелил в женщину» и «Он достал парабеллум и выстрелил в мужчину». Чувствуете, как спадает градус омерзительности? Первый тип явно был комендантом концлагеря и эсэсовцем. Второй — карателем, сжигающим каждое утро по деревеньке. Третий — офицером вермахта, поймавшим партизанку с канистрой керосина и коробкой спичек возле склада боеприпасов.

А четвертый, хоть и стрелял из парабеллума, легко может оказаться нашим разведчиком, прикончившим кого-то из трех негодяев.

Так вот люди в черном явно не были озабочены укреплением своего реноме. В небольшой комнате — я мысленно определил ее как курительную — я увидел три неподвижных тела. Старуха, молодая женщина и мальчик-подросток.

• Предыдущая
• 22/140
• Следующая