На границе тучи ходят хмуро... - Кулаков Алексей Иванович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/91
• Следующая

Оказалось, что дуэль не такое простое дело, как думалось. Протоколы, переговоры, четкие определения и степени нанесенных оскорблений, суд чести, множество ограничений. Например, послать вызов министру было, скажем так, достаточно затруднительно. Во-первых, он должен быть дворянином, во-вторых, на это требовалось высочайшее разрешение, в-третьих, решение суда в пользу вызывающего, было еще и четвертое, и пятое… Вот министр мог послать вызов очень легко, но таких случаев доселе не наблюдалось почему-то. А ежели обидчик был не благородных кровей, то все вопросы с ним решались исключительно в суде. И попробуй нарушить хоть одно положение кодекса или определение суда чести – тотчас застрелят секунданты (это если во время дуэли) или пять-десять лет отдыха на каторге. Вот так! Правда, уже при следующем императоре, Александре номер два, такое выяснение отношений между аристократами, мягко говоря, не приветствовалось по причине уж очень большой их смертности, но прямого запрета так и не наложили. Кстати, при наличии весомого повода стрелялись и господа офицеры, приравненные в этом тонком вопросе к аристократам поголовно, но с маленькой оговоркой – только в мирное время. И повод должен был являться действительно весомым. Иначе милости просим в Сибирь, на снегоуборочные работы.

Общение… Постепенно он научился разговаривать с незнакомыми ему людьми без настороженности и опаски, просто ради своего удовольствия. Узнавая когда-то запомнившиеся выражения и обороты речи, давным-давно слышанные от бабушки Нади. Бабушки из его прежней жизни. Много было и других слов, ему совсем непонятных, но это было неудивительно: бабуля родилась и выросла в Орловской губернии, а тут, во-первых, поляки, а во-вторых, католики. Если бы еще голова не побаливала, вообще все было бы хорошо. Гулял он обычно по давно облюбованному маршруту: из длинной аллеи направо, по удобной дорожке мимо нарядных елок, затем вокруг небольшой горушки и сквозь чистенькие улочки большой деревни с так и не выясненным названием. В этот раз получилось немного иначе. Еще на подходах к деревенским домам в воздухе вкусно запахло березовым дымом, и ноги сами собой понесли поближе к его источнику.

«Запах протопленной баньки…»

Чем ближе он подходил, тем отчетливее слышалось, как кто-то колет дрова. С чувством, с расстановкой, не торопясь. И, только подойдя совсем близко, он понял, как сильно ошибался. В небольшом дворике перед приземистым домом, едва заметно пошатываясь, вяло махала колуном женщина, закутанная в шаль и засаленный до черноты тулуп, но результат ее усилий был более чем скромный. У нее больше получалось откалывать длинные щепки, чем действительно разбивать на части сучковатые колоды, да еще колун через раз отлетал от промороженной плахи. Потоптавшись на месте, Александр совсем было собрался уходить, как заметил, что «дровосек» начала оседать на утоптанный снег.

– Эй, есть кто живой?

Как на зло, поблизости не оказалось ни одного прохожего или зеваки – привыкли уже к его постоянным прогулкам, что ли? Растерянно покрутив головой, он поморщился и решил, что справится сам.

На вежливый стук в потемневшую от времени дверь никто не отреагировал, пришлось проявлять инициативу и дальше, подтаскивая одной рукой не такое уж и тяжелое тело к проему. Зайдя внутрь, князь сделал из небольших сеней три шага вперед и тут же наткнулся на настороженный взгляд двоих детей – мальчика лет пяти и девочки-подростка.

– Там у вас женщина сознание потеряла. Мама ваша, да?

Девочка сразу стала деловито одеваться, попутно приговаривая:

– Ведь говорила же – давай подмогну, так нет же, сама.

Перенос женщины в дом не прошел для добровольного помощника бесследно: на висках выступила испарина, здоровая рука дрожала, а нездоровая – зверски болела. Волей-неволей пришлось присесть, вернее, рухнуть на лавку рядом со столом, больно ударившись о что-то небрежно укрытое посконной тряпкой.

– Звать-то тебя как, красавица?

– Катаржина.

Отвечала она с задержкой, потому как с переменным успехом освобождала от лишней одежды безвольное тело своей родительницы, пыхтя при этом, как маленький паровоз.

– Давай помогу. Да не так! Я подержу, а ты тяни потихоньку. Вот молодец. А где отец ваш?

Почти не слушая высокий голосок, Александр привалился спиной к бревенчатой стене, пережидая приступ слабости.

– …брюхом поболел, а к Рождеству-то и преставился. Мамка сильно плакала. Так вот и живем, значит. А ты кто, охфицерь? А вон ту штуку потрогать можа?

– Если хочешь. А чего это у вас мама в обморок упала? Болеете?

– Не. С голодухи она, да еще меня не пустила. Все сама, будто я малая.

– От голода? Что, вообще ничего дома поесть нету?

Катаржина неопределенно пожала плечами и шикнула на расплакавшегося пацана, загоняя его обратно на едва теплую печь.

– Как же вы…

Александр недоговорил. Не смог. Потому что от его неловкого движения тряпка немного сдвинулась, и стало видно, ЧТО лежит на лавке рядом с ним.

– Что за… это… а? Как же это?

Теперь стало ясно, о что же он так больно ударился, поспешно присаживаясь. О неимоверно худое, лилово-желтое тело мертвого мальчика. Горло сжал спазм, мешая вздохнуть, и показалось на миг, что стены и потолок становятся все ближе и ближе, наваливаясь на грудь могильной плитой. Тонко зазвенело в ушах, заломило в простреленной руке. А чертова девчонка подошла и встала рядом:

– Это Яник. Вчерась заснул, и все. Мама сказала, что Боженька его к себе прибрал и чтобы мы не плакали. Говорит, ему тама хорошо.

Маленький человечек и впрямь едва заметно улыбался, будто успокаивая своих родных. Только от этой улыбки Александра бросило в дрожь.

– Я… это… Пойду я…

Гость дергаными, резкими движениями вывернул все карманы, выгребая все до последней полушки, аккуратно пододвинул получившуюся кучку ассигнаций и монеток в центр стола, криво улыбнулся и вышел.

В этот день князь сильно разорил небольшую хозяйскую коллекцию разнообразной выпивки в особняке, но желаемого так и не добился: стоило ему закрыть глаза, как он тут же видел лицо мальчика и его улыбку – спокойно-радостную и самую малость стеснительную. Как удалось заснуть, он так и не понял, да и сны были нерадостные.

На следующий день, рано утром, на пороге дачи появился деревенский староста и попросил подтвердить, что это именно барин отвалил нищей семье столько денег, а то, может, они украли.

– Да, я сам. Им хватит этого?

– Будьте покойны, ваше сиятельство, года два, а то и три проживут, нужды не зная.

Едва корнет вернулся в олькушский домик, как тут же появились гости, неподдельно радующиеся его возвращению: Блинский, Григорий, отрядный фельдфебель… Особенно бурно смеялся и ликовал корнет Андрей Зубалов. Его прошение об отставке с действительной службы наконец-то удовлетворили, правда, с одной оговоркой: только после возвращения князя Агренева из отпуска! Вот он и поспешил поделиться радостью с сослуживцем.

– То есть как через два месяца? Вы же уже были на заставе? Я надеялся…

– На заставе, верно. Не мог же я приехать и не зайти в канцелярию? Но на службу вернусь через ДВА месяца, и ни днем ранее.

Проводив одного, разом погрустневшего сослуживца, через полчаса принимал в гости другого – оживленно-радостного Сергея Юрьевича. Выставив для дорогого гостя бутылку «Камю», сразил того наповал. Уж чего только не наслушался о себе корнет: и храбрец, и командир опытный, и солдаты его любят, и дамы в восторге.

– Однако, Александр Яковлевич, я навестил вас не за этим. У меня опять есть для вас хорошая новость! После того боя, где вы проявили себя самым достойным образом, подполковник Росляков очень лестно отозвался о вас. Другие ваши успехи… Не буду томить вас неизвестностью, Александр, – вас ждет золотое оружие. Вот-вот будет высочайшее повеление, и… Вы не рады?!

– Что вы, Сергей Юрьевич! Рад, и безмерно.

А сам в это время вспоминал, как ругался, пересчитывая нападавших, как раздумывал, куда удобнее отступать в случае чего, убитых дозорных… По совести, если кто и заслужил Георгиевское оружие, так это они – не отступили и держались до последнего патрона.

• Предыдущая
• 23/91
• Следующая