На границе тучи ходят хмуро... - Кулаков Алексей Иванович - Страница 82

• Предыдущая
• 82/91
• Следующая

Корнет не выдержал и засмеялся.

– Князь, право же, с вами не соскучишься. И все-таки?

– Да все просто, Игорь. Хочу, чтобы по моим солдатам не могли безнаказанно стрелять. А милейший наш Григорий Анатольевич своими действиями на посту командира Олькушской заставы меня несколько… разочаровал. Вот я и огорчаюсь… по-своему.

– М-да-с… новые порядки… не совсем, да. Будем надеяться, что все вернется на круги своя.

– Ну, я не надеюсь, я это твердо знаю. Ротмистр Розуваев своими приказами оказал себе же дурную услугу: боеготовность Олькушского отряда понизилась, перехват нарушителей уменьшился, да практически прекратился – они теперь попросту убегают прочь, прекрасно зная, что по ним стрелять не будут. Следовательно… А вот скажите мне, Игорь Владиславович, сколько конфисковали контрабанды за последние два месяца? Учитывая при этом, сколько перехватывали ранее, в прошлом году.

Корнет озадаченно пожал плечами и примерно минуту сосредоточенно размышлял, после чего с нотками удивления выдал:

– Почитай, и нет ничего. Разве что позапрошлое задержание в мое дежурство. А вообще вы правы – мелочь всякая, даже не стоящая упоминания! Но я полагал, что это следствие ваших фортификационных усилий, в некоторых местах не то что лошадь – человек не пройдет.

– Ну, было бы желание пройти… Просто старый состав несунов сильно прорежен, а новый и непуганый еще только осваивается. Так что все еще впереди.

– Право же, Александр Яковлевич, на мой взгляд, вы излишне пессимистичны!

– Время покажет. Так вот, ротмистр уже вызвал недоумение у господ таможенников, а вкупе с последними приказами, вернее, правильным их толкованием, очень возможен перевод Григория Анатольевича куда-нибудь подальше от Олькуша, где он наконец-то в полной мере сможет раскрыть свои несомненные таланты строевого командира. А там, глядишь, и признание заслуг его… настигнет.

Как Александр и предсказывал, первым дембельнулся его денщик. Тем же вечером князь выдал Савве обещанные подробности вместе с инструкциями.

– Село у тебя большое?

– Ну так! Почитай, дворов двести будет, а может, и поболе. Я уж давненько своих не навещал.

– Вот и отлично. Ты теперь не солдат-отставник Савва, а губернский представитель РТК, господин Савватей… Напомни-ка мне свое отчество.

Денщик, находясь в изрядном удивлении, все же привычно напомнил имя своего отца:

– Елпифидорович. А это чего такое – ну, чего я там буду представлять-то?

– Российская торговая компания. Принадлежит мне, как сам понимаешь.

– И это чего я должен буду представлять? Александр Яковлевич, ну какой из меня этот… а?

– Какой надо! Как прибудешь на свою малую родину, первым делом озаботься нормальным жильем, чтобы не было стыдно. Да вот хоть меня в гости позвать. Потом… а у тебя родни-то много?

– Да. Почитай, полсела будет.

– Это хорошо. Так вот, как построишь дом, налаживай знакомства да присматривайся, где у тебя там можно маленький консервный заводик поставить, коптильню, маслобойню. Вообще меня интересует именно производство масла и сыров, поэтому постарайся узнать на этот счет как можно больше, а лучше вообще все. Кто, как, где… Понятно?

– Понятно. Только ведь забуду, покуда доеду.

– Не беспокойся, я тебе все по порядку расписал. Теперь держи вот этот конверт. Тут немного, но на первое время хватит – дом построить, живность завести и все такое прочее. И запомни, ты теперь не денщик, а мой представитель и порученец – поверь, должность немалая. Попытается кто обидеть – не раздумывая, бежишь на телеграф и отбиваешь «молнию» на мое имя в Сестрорецк. Предложили что интересное – делаешь то же самое. За службу твою полагается жалованье и небольшой процент с проданного товара. Это уже на месте решим. Ну что, вроде все на первый раз? Через полгода жди в гости.

– Александр Яковлевич, у моей егозы завтра именины. Очень просим вас!

– Да, я помню, что обещал. Сколько уже Ульянке? Девятый год пойдет?

– Так точно, девятый. Скоро совсем невестой станет!

Глядя на Савватея, увлеченно рассказывающего про свою хоть и приемную, но такую родную дочку, Александр неожиданно позавидовал ему. Такое неподдельное счастье плескалось у того в глазах, тихое семейное счастье.

На следующий день, придя на маленький детский праздник, он едва не рассмеялся, так непохожа на себя была именинница, так потешно копировала все ухватки своей мамы – только для того, чтобы уверить всех, что она уже взрослая. Немножко посидев для приличия, гость совсем было засобирался (а чего, подарок принес, значит – свободен), когда ему на глаза попалась смутно знакомая девочка. Причем знакомая давно…

– Уля!

– Да, дядя Саша?

– А это кто такая? Вон, с синими ленточками. Вроде знаю, а вспомнить не могу.

– А, это! Олька Сугова. Я побегу, да?

Возвращаясь в свое жилище, князь мучительно пытался вспомнить – кого же ему напоминает мелкая еще девчонка, кого-то важного… Но так и не вспомнил. От огорчения или от чего еще долго не удавалось уснуть, а когда наконец пришел сон…

Темнота. Не простая – чернильная, осязаемая и такая живая. И свет. Ослепляющий, режуще-белоснежный и тоже живой. И ничего, кроме них. Не успев толком удивиться, он увидел… Яника. Того самого мальчишку из маленькой деревеньки под Варшавой. Он стоял на границе света и темноты и смотрел прямо на Александра – спокойно, с той самой улыбкой, что запомнилась ему намертво. Только теперь эта улыбка была не смертной, а доброжелательной. Слов и звуков не было, но это не мешало им понимать друг друга.

– Пойдем?

– Ты же умер.

– Да. Пойдем? Тут хорошо.

– Нннее…

Когда он пришел в себя, то схватился за грудь – казалось, сердце стремилось вырваться прочь, бухая так, что каждый удар мог стать последним. Глаза было просто невозможно открыть, так их резало. Холодная испарина была по всему телу…

До самого утра он так и не смог заснуть вновь – не боялся, а просто сон не шел. Лежал, вспоминал и – вспомнил. Маленькая, тоненькая девочка по имени Оля как две капли воды была похожа на единственную детскую фотографию его бабки по отцовской линии, той бабки. Тоже Ольги, только Виноградовой. Правда, год рождения бабушки еще не настал.

«Сколько ей было, когда Первая мировая началась? Ага, точно – три года. Мать умерла от тифа, отец – краском[12], боролся за счастье трудового народа, да и сгинул от пули в спину, кажется. А ей пришлось в восемь лет идти христарадничать для себя и для маленького брата Пети, а потом и батрачить. Голодное детство и юность, а потом опять война. И у деда жизнь была не лучше – из девяти детей только он да две сестры Гражданскую пережили. Правда, родители деда живы остались. Почему же я ее вспомнил? И сон. Господи, какой реальный сон!»

Встав и налив себе полный бокал любимого вишневого ликера, князь уселся на подоконник раскрытого нараспашку окна и задумался над другим вопросом. Что он хочет? Когда-то, четыре года назад, он ставил перед собой цели и строил планы. Теперь же богат, причем легально богат, скоро станет свободен, независим, насколько это только возможно, самостоятелен в решениях, кое-какая известность… А что дальше? Куда идти, к чему двигаться? Чего он хочет? Денег и сейчас уже достаточно, а через год станет как минимум вдвое больше. Почему же так сложно на душе?

«И почему мне так плохо, когда я вспоминаю мертвого мальчишку? А сколько таких еще по просторам моей необъятной родины? Умерших от голода, болезней, безотцовщины и тяжелого труда. Может, это и есть цель, достойная стать смыслом жизни? Чтобы дети в империи не умирали от голода? Чтобы не было ему причин – война ли, неурожай, болезни…»

– Александр Яковлевич, дозвольте обратиться?

– Конечно, Трифон Андреевич.

– Савватей с денщиков ушел. А как господину офицеру без денщика? Непорядок, стал-быть. Я и узнать – может, кого сами подобрали?

• Предыдущая
• 82/91
• Следующая