Алмазный меч, деревянный меч (Том 2) - Перумов Ник - Страница 5

• Предыдущая
• 5/23
• Следующая

Агата почувствовала, что в глазах темнеет. Она зажала рот ладонью, чтобы небо не услышало её ужасное богохульство.

То, за чем она охотилась, когда попала в плен. Последняя надежда племён Дану.

Но, Великие Силы, почему же за все эти годы никто из её соплеменников не нашёл, не обрёл Его? Ведь первое, что было сделано – это обысканы остатки Dad'rroun'got'a. И притом не раз. А колдуны людских Орденов, жадно пропахавшие всю плоть заповедного леса? Они тоже ничего не нашли? Совсем-совсем ничего?..

«Во-первых, ничего не даётся жадно алчущему, пусть даже и не для самого себя. Во-вторых, Immelstorunn вырастает не за один год. И есть всего лишь неделя в годСозревания, когда, в осеннюю пору, рука ищущего может обрести Immelstorunn».

Лес терпеливо ответил, громадный, невозмутимый, он не боялся смерти, он не знал, что такое страх, и по большому счёту ему не было дела и до несчастной Дочери Дану, жалкого осколка некогда великого племени – иначе как мог он отдать сокровище расы Дану сейчас, отдать девчонке в рабском ошейнике со свирепым погонялой-хозяином за плечами?

Перед Агатой высилось дерево, стройный, вознёсшийся ввысь Aerdunne, пятиконечные листья цвета расплавленного золота чуть слышно шуршали, готовясь укрыть землю мягким зимним одеялом, собственной смертью уберечь от выстуживания, от вымерзания – после того, как пала магия Дану, зимы здесь стали куда суровее и жёстче.

Совершенно обычный на первый взгляд Aerdunne. Хотя… нет, не обычный. В дереве дремала скрытая мощь, глубинная, нутряная, из тех, что не отзываются на первые попавшиеся заклятья бродяги-чародея. Сейчас эта мощь пробудилась, не замечая замершего со стеком в руках господина Онфима-первого, не замечая железного наговорного ошейника на той, кому он намеревался вручить взросшее и хранящееся в его стволе. Дерево не желало знать, что сокровище тотчас же попадёт в иные руки, руки хуманса, одного из тех, что в прах крушили саму плоть Dad’rroungot’a. Дерево лишь исполняло своё предназначение.

Агату била крупная дрожь, и уже не могла помочь никакая выдержка Дану. Онфим, проклятый хитрец, он знал, он наверняка знал! И рассчитал всё до мелочей! Наверняка и покупал её с дальним расчётом…

Ветви медленно клонились к её лицу. То, о чём она так мечтала, то, что грезилось ей в воспалённых ночных видениях, само шло в руки… но не к ней. Ошейник предостерегающе потеплел. Прежде, чем она хотя бы помыслит о невозможном, боль скрутит её дугой и бросит наземь, к ногам… хозяина.

Листва раздвинулась. И – во всей красе своей взорам Дану и хуманса предстал Immelstorunn. Только – сорви. И – вмах, всей отпущенной Дочери Дану силой – развалить от плеча до пояса того, кто стоит за спиной, а потом поддеть ослабевший ошейник и… – надвое его!..

Рука девушки не успела подняться. Онфим знал, за чем он идёт сюда. Удар в затылок! И ещё, вдогон, по уже падающей!..

Близко-близко, возле самых глаз, оказалась земля.

– Очень хорошо, Дану, – и без того хриплый голос Онфима вдобавок ещё и дрожал. – Очень хорошо. Вставай. Мы обернулись скорее, чем я думал. Идём. Надо возвращаться. Только бы успеть допрежь дождей…

– Убей меня, – тихо попросила она, не двигаясь. – Убей, я ведь не нужна тебе больше…

Раньше девушка думала, что немедленно умрёт, оказавшись в плену. Потом она думала, что немедленно умрёт, когда её в первый раз волокли к козлам для порки. Потом – потом ещё оставалась надежда умереть, если она узнает, что Immelstorunn попал в руки людей. Теперь она, сама вручив величайшее оружие своей расы человеку, поняла, что не суждено сбыться и этой надежде.

– Убить тебя?.. – оплывали, грузнели щёки, ястребиный нос становился привычной гулей, набрякали иссечённые морщинами мешки под разом обесцветившимися глазами. – Ну вот уж нет, остроухая. Мне приятно смотреть, как ты корчишься. Мне приятно знать, что ты мучаешься оттого, что ваш хвалёный Иммельсторн здесь, у меня, завёрнутый в рогожу.

«Иммельсторн! Великие Боги, как грубо и до чего же простецки!.. Впрочем, чего ещё ждать от хуманса…»

– Так что я тебя не убью, не надейся, кошка. Вставай, и пошли, покуда я не рассердился. Нас догоняют Ливни, нам надо спешить. Вставай!..

И она встала. Безвольно, вся дрожа от пережитого.

А могучее дерево уже смыкало ветви. Оно выполнило свой долг, явив Immelstorunn дочери племён Дану. Теперь оно спокойно и не торопясь станет растить новый. В назначенный час и он найдёт своего хозяина.

Человек и молоденькая Дану с острыми ушками пошли обратно к дороге.

– Глянь-кось, вернулись! – Троша первым заметил хозяина с Агатой. За спиной господина Онфима-первого приторочен был длинный свёрток. Что он там нашёл, интересно?..

– Ну, перевели дух? – неприветливо осведомился господин Онфим. – Трогаем.

И – невольно глянул через плечо, на восток, где весь горизонт затянули злые чёрные тучи.

Оттуда приближались дожди, а с ними – обычная осенняя смерть. Горе тому, кто встретит её не под крышей, без огня и угла.

Бродячий цирк двинулся дальше.

Чародеи, колдуны, ведуны, ворожеи, волшебницы и прочий люд, кичащийся магией, обожает выделиться из толпы. Чтобы – сразу, чтобы – издалека, чтобы разговоры – смолкали, шапки – ломались, а спины – гнулись.

Те маги, что помоложе, обожали чёрное и серебряное – кожа, накладки, шипы, цепочки, браслеты. Женщины не уступали. Эти, правда, разделились на две крайности – стриженые, с мечами, одеждой и ухватками неотличимые от мужчин; или же, напротив, волна роскошных волос до пояса (укреплённых и удлинённых чародейством), ворох юбок, кружева, глубокие декольте, кареты, ливрейные лакеи и тому подобное.

Старшее поколение все как один облачились в плащи. Далеко не самая удобная одежда – и распахивается, и задувает, и рукам мешает – однако ж вот носят. По всем краям, от внутренних морей до Окраинного Океана, прогремел строгий указ – простонародью-де, как, впрочем, и благородным сословиям, ныне, присно и во веки веков воспрещается носить одноцветные плащи, они отныне – только для старших орденских магов, начиная с третьей ступени посвящения. Всем же прочим – двух-, трёхцветье и так далее. С той поры и повелось – чем выше человек, тем меньше цветов на его плаще. Накидки в два цвета носили короли, в три – принцы, герцоги, графы, бароны и прочее высшее дворянство; ну а дальше начиналась уже вольная чересполосица.

Священники Истинного Бога, Подателя Благ, Дарителя Магии, подобным не баловались. Носили они белые ризы, и были они единственные в Империи, кто имел право на однотонный плащ этого цвета.

В восточные ворота славного города Хвалина хмурым октябрьским днем, на заре, едва только распахнулись тяжёлые створки, въехал одинокий всадник. Молодое надменное лицо, обрамлённое тонкой, искусно подбритой тёмной бородкой. Глубоко посаженные глаза. В чёрной кожаной куртке, плечи, обшлага, грудь – всё в шипастых серебряных накладках. Несмотря на холодный осенний день, куртка на груди всадника была распахнута – так, чтобы все видели тяжёлую цепь девственной красной меди с висящим на ней гербом Ордена Арк – три языка пламени, сработанные из чистого авальонна, Огненного Камня.

Перед раболепно склонившимися стражниками в осеннюю грязь упала мелкая серебряная монетка – стоимостью раза эдак в два больше, чем въездная пошлина. Урядник торопливо подобрал, бормоча слова благодарности, однако ж, когда всадник скрылся за изломом улицы – швырнул монету в пошлинную копилку так, словно жгла она ему руки.

– Неча глазеть! – обрушился он на остальных. – Нехай магистрат давится колдовской этой серебряшкой. Тьфу, пропасть! Нам, воинам, под ноги, в грязь швырнул, точно голи кабацкой или человеку трактирному! Думал, раз больше пошлины заплатил и сдачи не востребовал, так мы его коню всю ж… вылижем? Нет уж, дудки! Сами на пиво скинемся!..

Урядник был уже в годах, вдобавок обременён большой семьёй – однако в своё время он сражался и против лесных бестий-Дану, когда уже много позже Великой Войны пакостное это племя безжалостно добивали по всем просторам Империи, дрался на Берегу Черепов, подавлял баронские мятежи в Смутное Пятилетие и помнил, что такое похвала Императора, что такое Его рука на твоём плече, на дрянной окровавленной кольчужке (и не подгибаются пальцы повелителя, не брезгует он!); помнил, а оттого сейчас и вскипел.

• Предыдущая
• 5/23
• Следующая