Наперекор судьбе - Винченци Пенни - Страница 5

В голосе Нэнни сквозило легкое недовольство. Она считала, что сестрам предоставлено слишком много свободы. И в этом Нэнни была не одинока. Селия втайне ожидала, что дочери продолжат учебу в университете или, на худой конец, пойдут на секретарские курсы, а затем проявят определенный интерес к работе в издательстве. Увы, пока что ее ожидания не оправдывались.

– Меня это весьма угнетает, – жаловалась она Оливеру не менее одного раза в неделю. – Девчонки только и делают, что покупают себе тряпки, а потом наряжаются. Мы столько потратили на их образование. Получается, что впустую.

Оливер на сетования жены обычно отвечал, что цель образования – обогащать ум, а не натаскивать его с упорством дрессировщика на какой-то один вид деятельности.

– Чем бы девочки ни занялись, образование им пригодится. Даже, – добавлял Оливер, лукаво поглядывая на жену поверх очков, – если они изберут своей карьерой замужество. Они еще очень молоды. Пусть порезвятся. Если захотят строить карьеру, времени у них на это предостаточно.

Произнеся что-то в этом роде, Оливер старался сменить тему разговора.

– Нет, дорогая Нэнни, болтаться по магазинам мы не будем, – возразила Адель. – Мы там уже побывали. Даже успели сделать себе прически. Так что остаток дня мы проведем дома и будем готовиться к вечеру. – Адель посмотрела на Нэнни. – Скажи, а до тебя не доходили какие-нибудь слухи насчет того, что будет днем?

– Какие еще слухи? – взволнованно переспросила Нэнни. – И потом, вы же знаете, обо всем, что происходит в этом доме, я узнаю последней… Адель, посмотри! Еще немного – и ты запачкаешь подливой свое красивое платье.

Сестры переглянулись. Неспособность Нэнни обмануть даже в мелочах давно превратилась в домашнюю легенду.

Сестры не особо удивились, но испытали приятное волнение, когда в разгар дня Бранстон позвал их вниз, сказав, что для них есть послание. Сестры открыли дверь и увидели ярко-красный «остин-севен». По обе стороны от машины стояли родители, держа транспарант с надписью: «С днем рождения!» Целых два часа сестры катались по набережной, и шофер Дэниелз давал им первый урок вождения. Домой сестры вернулись в шесть, раскрасневшиеся от собственных успехов и утверждающие, что водить машину – это совсем просто.

– Мы подумали, что завтра самостоятельно поедем в Сассекс, – беспечно заявила матери Адель. – Избавим других от лишних хлопот.

Селия ответила, что Адель ошибается. Хлопот будет гораздо больше, поскольку они непременно во что-нибудь врежутся. Говорить о самостоятельном вождении можно будет лишь через несколько недель.

– Но это несправедливо! Барти в прошлом семестре самостоятельна ездила в Оксфорд.

– Барти взяла достаточно уроков вождения и продемонстрировала нам с отцом, что вполне освоила шоферские премудрости. Только тогда мы разрешили ей ездить одной. Кстати, не пора ли вам обеим принять ванну и одеться? Не пройдет и часа, как начнут собираться ваши друзья, не говоря уже… В чем дело, Брансон?

– Леди Селия, вас к телефону. Мистер Брук.

– А-а, благодарю вас, Брансон. Я поднимусь к себе в кабинет и поговорю оттуда.

Селия схватила тяжелую серебряную щетку для волос и швырнула через всю спальню. Щетка ударилась в стену над кроватью и до бесстыдного тихо упала на подушку. Селия встала и побрела к окну, выходившему на набережную Темзы. Слезы мешали ей смотреть. Она что, плачет? Это открытие разозлило ее еще сильнее.

– Дрянь, – прошептала она. – Дрянь, дрянь, дрянь! С грязными, кровожадными манерами. Себастьян, ты не имеешь права так обращаться с людьми. У тебя нет на это никакого права.

Резким, злобным движением она открыла дверцу туалетного столика, достала портсигар, а затем принялась ходить взад-вперед по комнате, остервенело глотая сигаретный дым и пытаясь успокоиться. Селия и сама понимала: абсурдно расстраиваться из-за подобных вещей. Но она расстроилась. Да и девочки расстроятся, когда узнают, что он запоздает к их торжественному обеду. Очень запоздает, возможно, настолько, что приедет, когда все уже закончится. И по какой причине? Да просто потому, что он, видите ли, задержался в Оксфорде из-за дурацкого публичного чтения, на которое согласился в последнюю минуту.

– Мерзавец. Мерзавец.

Селия и не замечала, что говорит это вслух, причем очень громко… пока Кит не заглянул в спальню и не спросил:

– Мамочка, тебе что, плохо?

– Нет. Нет. Мне очень хорошо. Спасибо за заботу, дорогой.

– Мне показалось, что ты кричала. И выглядишь ты как-то не так.

– Пустяки, дорогой. Немного устала на работе. Как прошел твой день в школе? Хорошо?

– Да, очень. А где близняшки?

– Готовятся к торжеству.

– А что за волшебная машина стоит у нашего дома?

– Маленькая красная? Это подарок им на день рождения.

– Так вы подарили им машину? Ну и повезло девчонкам. Можно, я пойду и посижу внутри? А когда я на ней поеду, я хочу отправиться…

Селия засмеялась. Кит одним своим присутствием умел поднять ей настроение. Так было и сейчас. Сила ее чувств к Киту – ее самому младшему и самому любимому ребенку – была настолько велика, что заслоняла в ней все остальные чувства. И не только потому, что ребенок был на редкость красив: золотистые волосы, синие глаза. И не только из-за его редких способностей. В четыре года Кит уже умел читать, а в семь начал писать рассказы и стихи. В те годы, когда сверстники Кита были способны говорить лишь о крикете, заводных поездах и о том, как над ними издеваются в школе, Кит любил порассуждать о книгах, о людях (включая взрослых и его друзей) и о событиях дня. Каждое утро, за завтраком, он читал газету, а на свой минувший день рождения попросил у родителей ламповый радиоприемник «Гекофон» в красивом деревянном корпусе и с рупором. Кит объяснил, что ламповые приемники намного удобнее детекторных, а ему давно хотелось слушать у себя в комнате выпуски новостей и концерты.

Сестры всем этим были просто ошеломлены. Их любимым и, по сути, единственным видом домашнего развлечения оставался граммофон, на котором они крутили пластинки с танцевальной музыкой, вместе разучивая движения новых танцев или упражняясь перед очередным балом или походом в ночной клуб. Их литературные запросы полностью удовлетворялись журналами мод и светской хроники.

– Ты вырастешь таким же скучным и нудным, как Джайлз, – предостерегали близняшки Кита. – Или даже как Барти.

На это Кит отвечал, что считает Барти самой веселой девушкой, а Джайлз совсем не зануда. Вообще-то, Кит ни в коем случае не считал себя серьезным. Он любил сидеть в комнате сестер (обычно на кровати одной из них) и слушать, как они болтают и хихикают. Кит расспрашивал близняшек про их друзей и подруг. Те его просто обожали и с удовольствием возились с ним, приходя к сестрам в гости. Такая же порция внимания ожидала его и нынешним вечером.

– Ты бы поостерегся, братик, – как-то сказала ему Венеция. – Маме не понравится, что ты интересуешься такими вещами. Да ты и сам знаешь. Не детского это ума дело.

– Маме нравится все, что я делаю, – с потрясающей самоуверенностью ответил Кит, и хотя он улыбался, так оно и было.

– Кит, дорогой, хватит бегать, – сказала сыну Селия. – Иди и переоденься к обеду.

– О’кей.

– И прошу тебя, не говори «о’кей» в бабушкином присутствии. Пожалуйста.

– О’кей.

– Кит! – Селия сердито посмотрела на сына.

Его лицо было сама невинность. Затем он улыбнулся:

– Обещаю, что не буду… А, привет, папа. Все, ухожу.

Вошедший Оливер хмуро взглянул на Селию:

– Селия, я просил бы тебя не курить в нашей спальне.

– Извини, Оливер. – Селия так редко извинялась, что удивилась, услышав себя произносящий эти слова. – Я была… Меня очень рассердило одно известие.

– Лучше бы ты перешла сердиться в свой кабинет. И что это за известие?