Малышка, пойдем со мной... - Коул Мартина - Страница 26

Если бы Жанетта появилась сейчас, она бы разорвала ее на части, поэтому хорошо, что дочери нет. Может быть, Джеспер Коупс и способен на подвиги, но у нее было такое чувство, что парень не стоит и ломаного гроша.

Она продолжала плакать, пока Джон-Джон не накричал на нее. В голосе сына она слышала разочарование и страх, гнева в нем не было.

Когда Джоани теряла душевное равновесие, она была в силах кричать, швырять вещи, даже могла стукнуть кого-нибудь из старших детей. Но беспрестанные рыдания — такого еще не было. И Джон-Джон не знал, что делать. Не имел ни малейшего понятия.

Пол сидел в холле собственного дома и потягивал теплый коньяк, который наливал в бокал из старого хрустального графина. Он оглядывался вокруг. В полумраке холл казался жутковатым. Но он знал, что большинству людей он бы понравился, — жена постаралась на славу. В таком холле хорошо расслабляться. Но он никогда не расслабляется в собственном доме. Он чувствует себя здесь посторонним. Это какое-то наваждение: ведь он строил дом для жены и детей. Но они теперь живут сами по себе. Он платит за все, они улыбаются ему, иногда благодарят — на этом общение заканчивается. Он не больше знает о своих девочках, чем о них знают посторонние.

Сейчас они опять за городом. Они часто там бывают, и Пол не возражает. Он понимает, что должен возражать, но… Он не знает, о чем говорить с дочками, когда они рядом. В прошлом он приезжал к ним на уик-энды; теперь он не беспокоит их, лишь время от времени разговаривает по телефону. И это нормально — ведь им постоянно что-то нужно. Он знал, что за глаза дочери называют его «наш кошелек», и однажды это вызвало у него улыбку. А теперь вот не вызывает. Кошелек, набитый деньгами, — это неплохо, но в лоне семьи хотелось быть просто отцом.

Пол вспомнил квартиру Джоани и сравнил ее со своими хоромами. Его дом был стерильным, неживым. Здесь он ощущал себя пассажиром переполненного лифта, а ведь он купил этот дом, причем купил за приличную сумму.

Пол налил себе еще коньяку и включил одну из ламп. Холл сразу преобразился, и ему вдруг пришло в голову залить дом светом. Он прошелся по комнате, щелкая выключателями.

— Прямо хоть сейчас устраивай вечеринку!

Впервые с момента покупки дом приобрел привлекательный вид. Удовлетворенный, Пол залпом осушил стакан. Коньяк теплой волной побежал по пищеводу.

Он подумал, как отнеслась бы к его дому Джоани. Дом ей бы очень понравился, он не сомневался в этом. Но он подумал, как бы она прореагировала, если бы он сказал ей, что в действительности предпочитает бывать в ее квартире с ее дурацкой коллекцией принадлежностей для устройства званых обедов и с ее шумными детьми, которые, хотя и сорванцы, но похожи на мать: что есть, то есть.

Он жалел, что так рано покинул ее. Он собирался пойти в клуб, которым владеет его приятель в Кингс-кросс, но в последний момент передумал. Он теперь хотел, чтобы она была здесь, и они могли бы посмеяться и вспомнить былые времена.

Это прямо какое-то безумие: у него есть все, о чем только можно мечтать, его знают в лицо все без исключения, в его распоряжении лучшие места в ресторанах, лучшие девушки, в конце концов, а он проводит время в обществе проститутки, зачавшей троих детей от разных мужчин, продающей свое тело первому встречному…

Он почувствовал, как глаза обожгли слезы.

И что же это за жизнь, когда Джон-Джон значит для него больше, чем собственные дочери? Да будь у него сын — он бы несомненно вырос таким же эгоистом, как и девчонки! Сильвия позаботилась бы об этом. Он никогда не любил жену и теперь расплачивался за это — одиночеством, равнодушием со стороны детей.

Пол вздохнул.

А действительно, за что его любить. За то, что он наживается на проституции? Порядочные люди не подадут ему руки… Раньше он плевать хотел на такие мелочи, но теперь ему было больно. И эта боль была сильнее физической.

Пол опустил голову на ручку кресла и несколько раз позвал:

— Джоани…

— Вчера вечером там что-то происходило, это точно.

Джозеф равнодушно слушал болтовню сына, радуясь тому, что сегодня последний день его пребывания здесь и, соответственно, последнее слушание нескончаемой саги сына о его друзьях Бруерах.

Было, конечно, неприятно, что из-за них Джозеф не мог более делать и говорить, что хочет. Его саркастические нападки на сына сократились, так как Джон-Джон Бруер может задать ему жару, если он обидит их няньку. Джозефу не терпелось уехать, и сын не мог дождаться, когда отец уедет. У каждого были свои планы, и каждый знал о планах другого.

Но они заключили перемирие, и пока что оно оставалось в силе.

— Эта Жанетта такая неумеха; ты, папа, понимаешь, что я имею в виду? От нее одни неприятности.

— Ты поосторожней с этой девочкой… Помнишь последние неприятности? — Джозеф остановил болтовню Томми, услышав его планы в отношении Киры.

Сын в ответ уставился на него немигающим взглядом, который имел с детских лет. Это нервировало Джозефа, так как создавалось впечатление, что перед ним пустой сосуд.

Затем Томми зашевелился, подошел к отцу и, взглянув ему в лицо, спокойно проговорил:

— Похоже, ты помнишь это намного лучше меня. Но ты не учел одного: у нас с Кирой особые отношения. Я люблю ее, по-настоящему люблю. И не в плохом смысле. Ту любовь оставляю на совести извращенцев.

— Ты не знаешь, что такое любовь.

Томми ухмыльнулся.

— Хочешь сказать, что ты знаешь?

Джозеф, не выдержав, первым отвел взгляд. Он хотел лишь убраться отсюда — убраться раз и навсегда.

Теперь его сын сам принимает решения, и это заставило Джозефа чувствовать себя неловко. Сын словно оправился после спячки, и нрав у него оказался пренеприятнейший.

Нет, Джозефу явно пора уходить.

— Кстати, передай своей возлюбленной, что я зайду, когда вы здесь обоснуетесь.

Это было сказано в виде угрозы, и оба поняли это. Повисло тяжкое, напряженное молчание, действовавшее на нервы.

Хейди Маркс внимательно прочитала лежащий перед ней отчет. Получается, что Кира Бруер попала в больницу с алкогольным отравлением, но обслуживающий персонал счел, что это всего лишь детская шалость, не заслуживающая внимания. Однако повторная проверка обнаружила, что ребенку, оставленному без присмотра, видимо, подсыпали снотворное. Брат Киры (на него, как ей было известно, имелось огромное досье, составленное ранее), подтвердил, что девочка находилась под присмотром сестры (на нее тоже имелось досье) и что сестра отлучилась якобы всего-то на несколько минут — искать его, Джон-Джона Бруера.

Все это выглядело правдоподобно, писавшая отчет Джин Бест выделила красным следующий абзац: «Девочка выглядела так, словно находилась под воздействием либо наркотика, либо алкоголя, а возможно, и того и другого». И это при том, что алкоголь был причиной происшедшего ранее инцидента.

Старшие дети, когда были маленькими, время от времени находились под присмотром их организации, поскольку мать неоднократно обвинялась в проституции. Но она производит впечатление хорошей матери. Хейди Маркс уже не удивлялась тому, что дети большинства проституток хорошо одеты и накормлены. Еще бы! Ради этого многие женщины и шли на панель.

Судя по досье, старшие Бруеры ничем не отличались от детей своего круга и своего возраста. Они прогуливали занятия, занимались мелкими кражами и по большому счету были уже достаточно взрослыми, чтобы выжить в этом мире. Жанетта Бруер прошла через несколько приютов, прежде чем ей позволили жить дома, под опекой матери. Так же обстояло и с Джон-Джоном. Какое, между прочим, странное имя!

Но Кира… Младшая девочка до последнего времени не вызывала нареканий. В школе она ведет себя хорошо, правда, медленно усваивает материал, но зато упитана и ухожена. Фактически она одевается лучше своих сверстниц. К тому же она старательна, не прогуливает занятий, у нее ровный характер. Учителя уверяют, что семья присматривает за ней. Ее провожают на занятия и забирают из школы. Джоани — заботливая мать, неравнодушна к дочери.