Самый красивый гриб (Пионер 1963г.) - Алешковский Юз - Страница 1

• 1/2
• Следующая

САМЫЙ КРАСИВЫЙ ГРИБ

САМЫЙ КРАСИВЫЙ ГРИБ

Юз. АЛЕШКОВСКИЙ

Рисунки О. Гоха.

В нашей деревне раньше всех петухов просыпается петух моей бабушки. Он долго, как горнист, тянет первое «ку-ка-ре-ку!». Соседский петух Гусар сразу же начинает злобно квохтать. Потом он тоже кукарекает, но как-то сипло и скрипуче, словно спросонья откашливается. Бабушкин петух побеждает Гусара в пении, но проигрывает ему в боях и к концу лета теряет больше половины перьев.

Бабушка однажды сказала:

— Не горюй, Петенька, не горюй. Ведь ты — артист, а Гусар — хулиган.

…Я сидел на крыльце, цедил из крынки молоко и смотрел, как Петенька и Гусар готовятся к бою.

Они неподвижно стояли друг против друга, вытянув нахохленные шеи. Кончики их клювов едва-едва заметно то отпускались, то поднимались, как носики весов в сельпо. Я смотрел на петухов, а Мишка и Борька почему-то все не шли и не шли. Мы еще вечером договорились пойти на зорьке по грибы.

Увидев, что с Мишкой и Борькой идет Зойка, я задохнулся от злости и бросил в петухов брикетом торфа.

Эта Зойка лучше всех играла в «чижик» и на днях маяла меня почти целый час. Я отмаялся и двинул ее как следует. Она упала и разбила коленку.

Я готов был испепелить Мишку и Борьку, когда они подошли поближе.

— Договорились вчера?! Договорились?! И гоните ее! Или я, или она!

— Пошли, Зойка! — сказал Мишка.

Я тут же перестал считать его самым справедливым человеком в деревне.

Зойка, грустно стоявшая поодаль, виновато на меня посмотрела, а Борька мстительно поджал губы: «Жадиной меня дразнил? Дразнил». Борька тоже крикнул Зойке:

— Пошли!

Это меня ошарашило. Я, сам того не замечая, поплелся следом за ребятами.

На краю оврага, за которым начинался большой лес, Мишка обернулся и, увидев меня, что-то сказал Борьке и Зойке. Они присели на пенечки, глядя в мою сторону.

Когда я подошел, Мишка сказал:

— Мы тут конкурс устроили. Первая премия тому, кто больше всех соберет, а вторая — за самый красивый гриб. Будешь?

Я не хотел разговаривать. Я только дышал от злости часто и жарко, как дракон из киносказки, а потом крикнул:

— Из-за вас забыл жратву и лукошко!

Борька сказал:

— Вечно на чужое надеешься.

Тогда я снял рубашку, затянул узлы на вороте и на рукавах, сказал:

— Еще увидите!.. — и первым вошел в густой березняк.

Сердце у меня билось, как на стадионе, когда назревает первый гол. Я пробормотал свое главное заклинание: «Нет грибов в лесу. Совсем нету. Плохой лес. Пойду лучше домой…» — и сразу увидел в траве сыроежку. Она была розовая, запотевшая, с прилипшей к шляпке желтой травинкой, очень похожая на моего двоюродного братишку после ночевки на сеновале. Я не срезал ее, а пошел дальше. За березкой мелькнул синий Борькин свитер. Я еще раньше заметил, что если начинаешь злиться, грибы не попадаются, да и в «чижик» перестает везти. Поэтому я плюнул Борьке вслед, спокойно присел на корточки, заглянул под елки, потом подошел к трухлявому пню. Из него выскочила ящерица.

Я не успел додуматься, почему это у ящериц отрастают хвосты, а у бульдогов ни капли не отрастают: рядом с папоротником стояли два подберезовика. Я их срезал под шляпку и пошел низинкой. Там было видимо-невидимо подберезовиков. Только я не радовался, а думал: «Ну и что? Наберу их полную рубаху, а они в кашу превратятся. Пойду лучше на пригорок, где сосны и елки. Найду самый красивый гриб и кину его в Зойку. И не надо мне премии… Предатели!»

Вдруг где-то слева от меня зааукала Зойка. Я, не откликаясь, пошел в ее сторону. Зойка стояла на пригорке и аукала, не замечая меня.

Я еще больше ее возненавидел. «Подумаешь, заботится… Не такой я человек… Сам не заблужусь».

Я шел и ворчал.

— Что ты говоришь? — спросила Зойка, подлизываясь.

Я молча прошел мимо, но успел заметить, что в Зойкином лукошке полно маслят, и подберезовиков, и подосиновиков, а сверху лежат два крепких боровичка.

«Как дам сейчас пенделя по лукошку и все грибы растопчу, растопчу!» Сказав себе это, я немного успокоился и увидел Мишку. Он разглядывал кору на старой березе. А Борьки нигде не было видно. Я точно знал, что он идет стороной по своим тайным грибным местам. Я как-то хотел за ним увязаться, но он нарочно петлял и проваливался будто сквозь землю.

Мишка срезал кору с березы и пошел дальше. Я побрел за ним, и вдруг мне стали попадаться белые. Один! Другой! Потом целых три настоящих боровичка, присыпанных залежалой хвоей.

Мишка и не думал их находить. Он смотрел не под ноги, как я, а на ветви старых деревьев и засохших кустов. Еще он копался в валежнике.

Зойка тоже шла неподалеку. Я злобно следил за ее действиями. Заметив гриб, она неторопливо подходила к нему, и плавно кланялась, и улыбалась. Эта воображала как будто говорила: «Здравствуй, милый гриб».

Я прямо выходил из себя. К тому же мне было неудобно нести наполовину набитую грибами рубашку. И тут мне повезло. Я нашел картонный ящик от конфет, высыпал в него грибы, обвязал рубашкой, и получилось лукошко.

Вдруг Мишка крикнул:

— Эй! Привал! Есть охота!

Он прилег под елкой, Зойка села напротив него, а запыхавшийся Борька немного погодя вынырнул из-за кустов.

Я присел поодаль от них на брусничной лужайке. От холодных горьковатых брусничин только сводило скулы и есть хотелось еще больше. Я чуял запах черного хлеба, колбасы и лука. Я слышал, как кто-то сдирает кожуру с холодных картофелин, и чуть не плакал от голода, но думал: «Вот умру здесь в лесу, а не попрошу и не подлижусь… Ни за что! Ни за что!»

— Вовка! Айда! Все готово! — крикнул Мишка.

Я обернулся, хотел встать и пойти хорошенько поесть, но вместо этого почему-то огрызнулся:

— Обойдемся… не нуждаемся… — Я даже рот раскрыл от удивления и подумал про себя: «Вот дурак-то, ну и дурак», — как будто огрызнулся не я, а кто-то другой.

— Не хоэт… не адо… упрашиать не буэ… — сказал Борька, уже набивший полный рот.

А я все ел и ел целыми пригоршнями бруснику и не смотрел в сторону ребят. Они сначала молчали, потом разговорились.

— Значит, я две премии получу? — спросил Борька, сыто икнув.

— Когда кончим искать, — неохотно ответил Мишка.

— По премиям деньги будут? — спросил Борька.

— В тыщу раз поважнее денег! — сказал Мишка, а Зойка радостно ойкнула.

Борька вздохнул.

— Ладно. Грибы-то я все равно на рынке продам. Сушеные. Рупь за нитку.

Мишка громко сплюнул.

— Скучный ты тип… а гриб твой, правда, красивый.

Я сразу обернулся, чтобы взглянуть на самый красивый гриб, а Зойка, привстав на коленки, добродушно протянула мне полбатона.

И колбаса в нем краснела, чайная, наверно, и масло блеснуло, и у меня потекли слюнки! Только я сказал:

— Пошли дальше! Расселись, как… эти…

Мы снова побрели по лесу неподалеку друг от друга. Борька уже не прятался. Он набрал почти полную корзину грибов и, находя боровик, выбрасывал подосиновики и моховики.

У меня от брусники заболел язык и хотелось пить. Тогда я нашел огромный рыжик. В его огненной шляпке-воронке накопилось много росы, а может, вчерашних дождинок. Я срезал рыжик под самый корень и выпил всю эту холодную, мягкую воду, как из золотого ковшика. И еще два нашел и выпил.

Грибов было много, но самый красивый все-таки не попадался. А он мне нужен был больше всего на свете! Больше Зойкиного полбатона и рыжиковой воды! Только бы его найти! Ко мне подошел Борька.

— Помоги нести корзину за десять белых… — Я молчал… — Ну, за пятнадцать…

Тогда я заорал:

— Пшел! Как двину, и рассыплешься в пух и прах! У! У! У!

• 1/2
• Следующая