Смело мы в бой пойдем… - Авраменко Александр Михайлович - Страница 55

• Предыдущая
• 55/75
• Следующая

— Я разбираюсь в военном искусстве, Верховный Правитель. Поэтому не настаиваю. Но вы же понимаете, что мы теряем ещё целый год! И этот год потом будет оплачен арийскими жизнями!!!

— Не могу, Фюрер. Не просите. Лучше мы потеряем один год, но наш Союз выживет, или мы сейчас выполним задуманное в Европе, но вы потеряете Россию. Что хуже? Или вы забыли, чем закончилась прошлая война?

— С вашей стороны бестактно напоминать о поражении Германии, Верховный.

— Извините, Фюрер. Я сорвался. Только что пришло сообщение о высадке морских десантов в районе Владивостока и попытке прорыва к заводам Гергиевска-на-Амуре. Отбиты с тяжелейшими потерями. Пришлось мобилизовать всё мужское население от четырнадцати до шестидесяти лет, а так же призвать в части женщин от двадцати до сорока лет…

— Всё так серьёзно?

— Дальше некуда…

— Я могу предоставить вам на месяц две тысячи транспортных самолётов. В Европе на первом этапе они мне не понадобятся. Но вы должны будете обеспечить их всем необходимым. Кроме того, у меня есть великолепный аппарат Вилли Мессершмита, для него топлива не требуется.

— Конечно! Спасибо, фюрер! Это нас очень выручит и позволит улучшить снабжение фронтовых частей.

— Я рад, что смогу вам помочь, Верховный Правитель, но…

— Нет, лучше не просите. Это невозможно. Единственное, чем могу помочь — это увеличить поставки металла и хлопка. Добавить процентов пятьдесят бензина. Это всё.

— А как же обещанные танкисты?

— Это будет. Хотя они мне нужны на Дальнем Востоке, но дам. Без вопросов. Более того, после первой фазы можете забрать их технику. Ручаюсь, такого вы ещё не видели!

— Что-то новенькое?

— Да, но не совсем удачное, хотя наши ребята кое-чего добились, но не до конца. Сейчас у них гораздо лучшие проекты.

— Но может…

— Фюрер! Не могу. Я всё понимаю, но против десяти миллионов жёлтых войск и пятисот миллионов населения у меня всего триста тысяч поставленных под ружьё людей на Дальнем Востоке, и переброска войск из Центральной России сдерживается пропускной способностью дорог.

— У вас же куча лагерников!

— Практически никого. Они все строят дороги. Все.

— Неужели так плохо?

— Гораздо хуже чем вы можете себе представить, Фюрер. Скажу вам больше — судьба России висит на очень тонком волоске. И к нему приставлены ножницы.

— Думаю, что всё обойдётся, Верховный Правитель. Когда наши войска выполнят первую фазу. Через год мы увеличим совокупный объём продукции в три раза, а ещё через год — в пять и более. Нам надо продержаться только это лето…

(Конец стенограммы)

До тридцать девятого года я в испытательной команде был. Работы было — целый океан. Бывало, сутками со взлётного поля не уходили, гоняли машины до полного изнеможения. Институт наш в глухой тайге находился, при нём аэродром бетонированный, ветка железнодорожная, завод опытных машин, лаборатории всякие. При институте ещё посёлок небольшой, где персонал обитал и лагерь особого режима, для заключённых, которых для опытов использовали. Туда приговорённых к смерти посылали, и на них наши халаты проверяли всякие новинки: гермокабины новейшие, перегрузки различные на центрифугах и катапультах, препараты некоторые медицинские. А что такого? Во первых, всё равно они к смерти приговорены, а во вторых, пускай хоть таким образом Родине послужат. Раз в год отпуск мне полагался, на две недели. Первый год я в Германию летал, к дяде с тётей, навестил. Они меня увидели, расплакались от счастья. Дядя Карл прослезился, увидев меня при полном параде, гордился мной ужасно. Бывало по городку нашему идёшь, полицейские и пожарники честь отдают, ребята молодые от зависти слюной захлёбываются, девчонки молодые краской заливаются и краснеют так, что начинаешь опасаться, как бы не загорелись от смущения. Приятно, чёрт возьми… А на второй год я не поехал, мы как раз новую машину испытывали, «Хейнкель-178». Поначалу намучались с мотором, ну не тянул этот «Хирт» его никак! А потом Люлько вместе с Вальтером засели, чего-то там мудрили, мудрили, из мастерских не вылезали, только через четыре месяца поднял таки я его в воздух. Ощущения, конечно, непередаваемые, ни тряски, ни винта перед носом. Мягко идёт, уверенно. Только вот недолго, максимум на пятнадцать минут движка хватает. Я, правда, один раз восемнадцать минут его на режиме держал, так турбина — вдребезги, как посадил — сам не знаю… Правда, к концу года ресурс до часа работы довели, и показали мне чертежи двух машин перспективных, «Р.1065» Мессершмита, бомбардировщика-штурмовика, и «Р.1071», Хейнкеля истребителя-перехватчика… Но опять же, всё в двигатели упиралось… А весной тридцать восьмого двух инженеров расстреляли, Пороховщикова и Курчевского. Эти господа тоже двигателями занимались, и от большого ума втайне от начальства велели технологическую цепочку изменить, под свою ответственность. Ну, работяги чего — им начальство велело, они и делают, никуда не лезут. За лишнее любопытство у нас сразу, разговор короткий, в концлагерь, невзирая на национальность… И получилось, что двигатель не работал нужное время из-за того, что эти два деятеля от большого ума рабочие лопатки турбины чуть ли не из чистого олова велели делать. А этот металл, всем известно, очень легкоплавкий. Из-за этого и работали наши «HeS 3B» по шесть минут поначалу, а потом турбина в хлам. Двигателисты мучаются, понять ничего не могут, а сундучок с монетками просто открывался. В общем, пошло дело сразу, когда весь опытный цех перешерстили. И перед вторым отпуском мы «178-ой» нормально научили летать, по часу в воздухе держали, и ничего. На большее горючки не хватало. А когда я на Восточный фронт отправлялся, наши «яйцеголовые» уже на изготовление опытной партии отдали и «Мессершмитт», и «Хейнкель»… Одним словом, убыл я в отпуск и встретился опять с Севой. И ещё кое с кем. Об этом и расскажу…

Отдыхали мы все вместе в Крыму. Есть там такое курортное местечко, Судак. Ох, и понравилось же мне там. Тепло, фрукты. Воздух чистый, море тёплое, ну, просто чудо! Эх, думаю, чего же я раньше сюда не ездил? Благодатное место. Люди приветливые, климат райский, цены — просто смешные, по моему лётному окладу. Нет, думаю, теперь отдыхать буду только в Крыму… А Сева своих детишек в пионерский лагерь отправил, в Артек. Там и наши, в смысле, немецкие дети отдыхали, и итальянские. Главное, для членов Партии — бесплатно. Дети там вообще, главные были. Кормили их до отвала, лучшие врачи, пляж, поездки по историческим местам. Экскурсии, походы! Вот Всеволод Львович поближе к детям тоже подъехал и дачу снял с супругой. У него отпуск побольше моего был, так что когда я прибыл, он уже всё, что нужно разведал. Пошли мы вечером с ним в ресторан, там на пляже был такой, летний. Оба в цивильное одеты: в костюмчиках лёгких, в шляпах соломенных, на ногах штиблетики плетёные. Взяли столик, сидим, отдыхаем. Супруга его с нами не пошла, сказала, посидите без меня, чего мне встречу друзей портить, вот ведь какая умная женщина! Ну, вот и сидим. Вспомнили Испанию, знакомых общих, помянули тех лётчиков и танкистов, что в плен попали и которых зуавы выпотрошили. Вдруг слышу я родную речь, чистейший «хохдойч», поворачиваюсь, и что же я вижу? Сидит небольшая такая компания, несколько дам и человек шесть мужчин, и по-немецки и по-русски разговаривают. Одна мне сразу понравилась, молодая симпатичная. Волосы в модную причёску уложены, глаза зелёные, огромные, личико такое милое — милое. Словом, запала она мне в сердце сразу. Мы с Севой ещё по стакану лёгкого вина добавили, и пошёл я знакомиться, подхожу — мама моя! Глазам своим не поверил, одна из дам — сама Марика Рекк, Королева Чардаша, любимая актриса самого фюрера. Я тогда сразу сделал вид, что просто мимо шёл, к стойке. Но услышал главное, что эти господа и дамы кино неподалёку снимают, у Пастушьей Башни. Вернулся я из похода безрезультатно, сел и пригорюнился, Сева мне — что, мол случилось, ну я ему объясняю. А он мужчина заводной, как все русские, да добавил ещё, пока я знакомиться ходил, всё-таки вытолкал он меня из-за столика обратно. Набрался я смелости, подхожу опять к их киношному столу. Те уже на меня косятся. А я к этой даме, и так, по-русски: Разрешите вас пригласить, мадам, на тур вальса? Актриса так посмотрела на меня искоса, отвернулась и фыркнула: Вот ещё, я не желаю. И так меня зло взяло, что меня, боевого лётчика, героя Рейха какая то штатская штафирка так унизила. Но я человек воспитанный, буянить не стал, вернулся за наш столик, заказал стакан водки и молча хлопнул. Сева сразу понял, что счастье мне не досталось, хлопнул по плечу и говорит: Слушай, Макс, она тебя просто не узнала в штатском, так что не дёргайся, завтра одевай форму, вешай все ордена, нашивки, аксельбанты и приходи ко мне обедать. Жду тебя в двенадцать ноль-ноль. Посидели мы ещё немного и засобирался он домой вдруг, и понял я почему только на следующий день…

• Предыдущая
• 55/75
• Следующая