Ангел в доме - О'Риордан Кейт - Страница 37
- Предыдущая
- 37/69
- Следующая
Явившись из ниоткуда, мистер Филдинг со своей заразительной улыбкой внезапно оказался повсюду. Роберт звал его просто Филдингом. И это было правильно, потому что больше всего на свете мистер Филдинг смахивал на школяра-переростка. На хулиганистого мальчишку. Как-то среди ночи устроил фейерверк, вынудив соседей-лодочников выскакивать на палубу в неглиже. Без него Роберту никогда не открылся бы захватывающий мир книжных приключений. Филдинг на пару с Сэром плавал по утрам в вонючей Темзе, оглашая окрестности оглушительными ариями.
Каждый четверг, на зависть Питеру, мистер Филдинг встречал Роберта у ворот школы и вел в очередную, еще не изученную ими лондонскую галерею. Об искусстве он знал абсолютно все; по крайней мере, так считал Роберт. Более того, мистер Филдинг настаивал на том, что у него талант, и большой талант, – в противовес высказанному годы спустя приговору профессора Шнайдера. Филдинг даже попросил у Роберта разрешения взять на память несколько его набросков. Ответив согласием, Роберт ожидал увидеть клочки в мусорной корзине и был на седьмом небе, когда обнаружил свои произведения в рамках, украсившими стены гостиной.
Говорить Филдинг мог на любую тему и в удовольствии этом себе не отказывал. И если уж открывал рот, то не умолкал часами. Сколько раз по будням, перед школой, Роберт лишь усилием воли поднимал себя с кушетки, где его сморил сон посреди монолога Филдинга.
Талантливый человек во всем талантлив. Мистер Филдинг был не только превосходным рассказчиком, но и отменным слушателем. Задав Роберту вопрос, он устраивался поудобнее – локти на коленях, ладони сцеплены, лишь в серых глазах пляшут искры нетерпения.
Единственная тема, которую мистер Филдинг никогда не поднимал, это откуда он взялся и куда направлялся. Работать он не работал, однако деньги у него водились; миллионами не ворочал, но за себя платил сам, чем тоже отличался от своих предшественников. И наконец, главное: он принес радость Бонни. Она цвела, как нарцисс в стране вечной весны. Филдинг водил ее в кино, устраивал пикники в ричмондском парке и лодочные катания по реке. Роберт и не догадывался, что мать может быть такой счастливой. А ему перепадало даже от их выходов «в свет»: ведь когда они уезжали, Сэр оставался в полном его распоряжении – чудесный пес с водопадом струящегося золота вместо шерсти и потешным языком, который жил, казалось, своей жизнью.
Питера он видел редко, переживал по этому поводу, но не слишком, предпочитая компанию мистера Филдинга. Уж слишком Филдинг был хорош; делиться им даже с лучшим другом было выше сил Роберта. Своим отцом Питер готов был поделиться, но водопроводчик, у которого только и разговоров что о трубах, кранах да сливных решетках, в сравнении с Филдингом выглядел жалко. Так что лучший друг теперь все чаще получал поворот от ворот плавсредства, которое он привык считать ни больше ни меньше как собственным домом.
Трое в лодке, не считая собаки по кличке Сэр, были неразлучны. Каждый кусочек мозаики жизни Роберта впервые нашел свое место. Исчезли всяческие мистеры, калечившие его сон, ушли в прошлое непостижимые рыдания Бонни. Настал конец раздумьям об отце. Роберт рыбачил, гулял, смеялся и болтал, он жил вместе с Филдингом и Сэром. Что еще нужно мальчишке на пороге возмужания? На любые его неловкие вопросы, с которыми он в жизни не подступился бы к матери, Филдинг отвечал спокойно и толково, приправляя к тому же ответы анекдотами из собственной жизни. Он был поддержкой Роберту, когда у того случался «мокрый» сон или неуместная и унизительная до слез эрекция. У Роберта наконец появился настоящий собеседник. Да еще с чудесным псом, который каждую ночь засыпал у него под боком и каждое утро будил его холодным мокрым носом и шершавым языком. Само присутствие мужчины успокаивало, и мальчик научился проваливаться, как все дети, в сон, не ожидая угрозы. Не опасаясь, что придется вскакивать среди ночи и с кухонным ножом наперевес защищать комнату матери от очередного налетчика.
Со временем Роберт стал считать Филдинга своим настоящим, по недоразумению утраченным, но, к счастью, вновь обретенным отцом. Пусть не родной, но главное было в другом – Филдинг взвалил на себя ответственность и обязанности. И взвалил с радостью, а не кривясь от оказавшихся на его попечении сумасбродки и ее отпрыска-оборванца.
Бонни не настаивала, а если откровенно, и не предлагала, однако при случае намекала, что Роберт вправе считать Филдинга именно отцом. Чем сильно заинтриговала сына, окончательно уверовавшего в истинное отцовство Филдинга. Почему, собственно, и нет? Роберт был слишком счастлив и слишком одурманен новой жизнью, чтобы держать зуб за свою прошлую безотцовщину. Отец вернулся, а все остальное неважно. Роберт забыл, что такое сгорать от стыда. Дом на воде, не как у всех людей, чудаковатая мать и дырки на свитерах окрасились теперь новыми, авантюрными красками. Роберт и K° стали свежеиспеченным классом новых счастливцев. Боже, что за чувство. Он был признанным лидером в школе и бесспорным вождем окрестных мальчишек. Кто еще мог похвастаться отцом, который сражается в сквош и регби, не умоляя о передышке через каждые пять минут игры?
А потом… потом пришло то утро, когда Роберт проснулся в кровати один. Сэр исчез. Пробежка на кухню утешения не принесла. Филдинг исчез. Был человек – и нет. Ни записки, ни телефонного звонка. Ничего, что объяснило бы отсутствие, как не было и объяснений присутствия. Несколько золотистых шерстинок да теплый запах чудесного пса, исходящий от простыни, – вот и все, что осталось. Роберт так и не позволил матери выстирать это белье. Правда, спустя неделю сказал, что вовсе по ним и не тоскует. Ни капельки. Поиграли в семью, и хватит. Пора начинать новую жизнь.
Новая жизнь – значит новый стиль в одежде, новая прическа, другого цвета носки. Когда Роберт поднял флаг ультраконсерватизма и приобрел обличье начинающего маклера, Питер как раз вступил в богемную фазу.
Кухонный нож вернулся на прежнее место, под подушкой.
Рядом с простыней, оставшейся от Сэра.
Школьные приятели наверняка ждали объяснений. Хоть бы Питеру, но сказать что-то он был обязан. А сказать было нечего. Разве что – я потерял отца. Во второй раз.
Лодка пульсировала пустотой еще долгие годы, и Бонни была безутешна. Неделями не выходила из своей комнаты, ничему не радовалась, и никакие силы не могли вызвать весеннюю улыбку на ее лице. Черная тоска, безысходность и полнейший упадок духа царили на лодке несколько месяцев после исчезновения Филдинга. Но тогда еще тлела надежда на его возвращение.
Время шло, и надежда таяла. Бонни категорически запретила упоминать о нем. А Роберт и сам не рвался – от звуков этого имени в горле у него вырастал ком размером с булыжник. Он выработал иную политику: вычеркнуть мистера Филдинга из памяти, прилично одеваться, раз уж популярность среди одноклассников все равно пошла на убыль, и главное – никогда никому не верить. За исключением Питера, вечного соперника и верного друга, пусть играющего изредка на нервах, зато завидно постоянного.
– Семь с половиной фунтов, месье, – пропела юная француженка из-за прилавка. – Еще что-нибудь?
Глазки строит. Наверное, всем подряд строит глазки.
– Благодарю. На данный момент это все, что мне нужно. – Роберт ответил на улыбку и ретировался с покупкой – круглой белой коробкой, украшенной веселеньким бантом. Отлично. Куда там его лимонному произведению. Готовые продукты всегда и выглядят лучше, и упакованы изящнее. Какого черта ему вообще взбрело в голову угощать Анжелу собственным кулинарным творением? Анжела заслуживает всего самого лучшего. Если, конечно, она сдержит слово.
Роберт повернул в сторону станции. Она помогала пожилой даме запихнуть саквояж на заднее сиденье такси. Сосредоточенная, даже лоб наморщила от усердия. Роберт замедлил шаг, чтобы наглядеться на нее издали. Подняла руку – на часы смотрит; провела ладонью во волосам. Смешная. Взъерошила их, и теперь вокруг головы – шапка блестящих угольных восклицательных знаков. Туфелька на школьном каблучке нетерпеливо застучала по асфальту.
- Предыдущая
- 37/69
- Следующая
