Ангел в доме - О'Риордан Кейт - Страница 6
- Предыдущая
- 6/69
- Следующая
– Вам бы целый день здесь провести, да не один… Анжела. – Он произнес ее имя с удовольствием. Анжела. Ей идет. – Сегодня мы и сотой доли не осмотрели.
– Мне вечером удобнее, – с сожалением шепнула она.
– А в выходные?
– Не получается. Я… как бы это…
– Работаете?
– Д-да. Можно сказать…
– Нелегкая у вас, судя по всему, работа, Анжела. Кстати, меня зовут Роберт.
Обменявшись с ней быстрым рукопожатием, Роберт облегченно вздохнул. Первые сложности позади, с именами покончено.
– Верно. Нет, не совсем. – Анжела, похоже, всерьез решала, трудная у нее работа или нет. – Но времени отнимает много.
– И чем вы занимаетесь?
Черт! Переборщил. Закусив губу, Роберт мысленно отпустил себе оплеуху. Она вновь вспыхнула, морщинка легла между бровями.
– Простите… это непозволительная настырность с моей стороны.
Красные пятна стали ярче.
– Нет-нет, вовсе нет. Я… я… служу… в социальной сфере.
– Нелегкий хлеб. – Роберт избрал суховато-официальный тон.
Сработало.
– Ну что вы, – скромно отозвалась Анжела. Румянец тускнел, отступая перед природной бледностью.
Роберт вздрогнул, сообразив, что молчание затянулось, а они все стоят, уставившись друг на друга. За это время он успел мысленно сделать набросок личика сердечком с ежиком темных волос.
Дальше что? Следует небрежно пригласить ее на чашечку кофе, мимоходом отпустив галантное замечание насчет ее драгоценного времени, которое она на него потратит. Точно. Именно так он и должен поступить. Роберт проглотил комок в горле.
Приподняв плечи, Анжела пятилась меленькими шагами. Секунда-другая – и исчезнет. Тонкая фигурка изогнулась в прощальном полупоклоне.
Роберт потер глаз, переступил с ноги на ногу и издал длинное «э-э-э-э-э», делая вид, будто разговор только-только прервался и продолжение следует. Снова сработало. Анжела замерла, выжидающе вскинув глаза.
– Если не ошибаюсь, вас интересует Викторианская эпоха?
– М-м-м… По правде говоря, я пришла сюда ради мамы.
– Понятно.
– Дело в том, что мама интересуется больше всех нас. Нет, мне, конечно, тоже интересно было. И раньше, и… теперь. Приду еще раз обязательно.
Дело в том, что мамина бабушка видела королеву Викторию, когда та приезжала в Дублин. Говорят, ее – в смысле, королеву Викторию – встречал весь город. Тогда моя прабабушка была совсем маленькой, но это был лучший день в ее жизни. Так она говорила. И еще она говорила, что королева вовсе не была такой уродливой, какой ее все расписывали. Она вообще очень много рассказывала о королеве, вот моя мама и начала читать о Виктории и ее временах все, что только можно было добыть. Понимаете? Я обещала маме сходить в музей и прислать буклет, открытки или еще что-нибудь… – Анжела опасливо глянула на часы: – Киоск уже, наверное, закрыт?
– Думаю, открыт… Скажите-ка, а почему ваша мама не?.. – Роберт умолк, закончив вопрос взглядом.
– Не приедет сюда сама? Боже, да никогда в жизни.
– Правда?
– Во-первых, на ней тетушки Брайди, Реджина и Мэйзи. Во-вторых…
– Дядя Майки. – Роберт воздел глаза к потолку.
– Точно. Наверху. Вернее, внизу… Но в другом доме. – Она тоже подняла глаза. Роберт воспользовался моментом:
– Вы бы не согласи… то есть… не найдется ли у вас минутки для чашечки кофе, Анжела?
Предложение, судя по румянцу, девушку смутило. Она еще раз прибегла к совету простеньких наручных часиков.
– Для кофе… поздновато. Я, пожалуй, побегу. Разве что… – Анжела в сомнении терзала зубами нижнюю губу. – Разве что в другой раз? Через неделю?
– Прекрасно. Отлично. В смысле… договорились. В среду. Замечательно. Прошу прощения, Анжела… вам в другую сторону. Киоск у самого выхода.
Поздно вечером, сидя дома у остывшего камина, Роберт вспоминал девушку в синем плаще. Ближе к полуночи ожил телефон. День рождения… Но пожелания здоровья и счастья в личной жизни на сей раз достались автоответчику. Роберт был взволнован, даже взвинчен, а почему, сколько ни пытался, уяснить не мог. Исходил гостиную вдоль и поперек – все без толку. Включил ночной канал; тут же выключил… Вот тогда-то оно и пришло, это давно забытое, годами не посещавшее его желание рисовать. Зудом обожгло кончики пальцев. Дрожью прокатилось по телу.
Пройдет, решил он. Не обращай внимания – и пройдет само собой, как насморк. Не тут-то было. Через несколько минут Роберт, будто подталкиваемый в спину, уже бежал через две ступеньки на второй этаж, в гостевую спальню, чтобы извлечь из запылившихся коробок пожелтевший альбом для набросков и угольные карандаши. Сердце неистово колотилось, пульс болью отдавался в висках, дыхание участилось, как у человека, который лицом к лицу столкнулся со старой любовью и с изумлением обнаружил, что чувство по-прежнему живо, но не уверен, заслуживает ли оно доверия или это всего лишь ностальгия по былому. Положиться ли на нахлынувшие ощущения? Не исчезнут ли они с первой же фразой или – в данном случае – с первым пробным штрихом угля по плотной, манящей поверхности альбомного листа?
Слетев по лестнице в гостиную, он расчистил стол: груду прошлогодних газет и недочитанных книг распихал по полкам, грязные чашки и тарелки с объедками сунул в нишу над камином, оставшееся барахло просто-напросто свалил на пол. К чертям уборку! Протер рукавом стол, торжественно положил альбом и, открыв коробку с карандашами, с наслаждением вдохнул знакомый древесный аромат. Боже, как давно это было!
Пока он устраивался за столом, слова милейшего профессора Гельмута Шнайдера всплыли в памяти. Профессор… Роберт учился у Шнайдера до тех пор, пока не похоронил бесплодные мечты о славе и не сосредоточился на банальном дипломе бакалавра.
– Говено, труг мой. Кошкино терьмо. Или собачки? Та, та. Уа, собачки. Нефашно. Фы много тумать головой. Кароший мальчик, не нушно обишаться. Отнако нушно што-то болше… Уш слишком у фас фсе фыученно.
Добрый год понадобился Роберту, чтобы перевести с профессорского английского на нормальный. «Фыученно» оказалось, увы, вымученно, но к тому времени Роберт уже благополучно избавился от надежды примерить лавры Хокнея. Он был ничем не хуже других. Как, впрочем, и многие из тех, для кого двери колледжа были закрыты, поскольку за этими дверьми престижней было вовсе не быть, чем быть не хуже других. О да, формально он был в порядке. Техникой рисования владел. Его акварели где-то что-то там однажды завоевали. Более чем достаточно для впечатлительного юнца, который нащупывает дорогу жизни и радуется любой поддержке. Опять же Бонни за спиной маячила, в полной готовности возвысить таланты единственного сына до небес… пока в один прекрасный день тот не заявил ей с тоской, что минималист из него вышел первостатейный. В плане таланта.
Как бы там ни было, профессор Шнайдер свое слово сказал и свое дело сделал, на долгие годы определив Роберта в ученики к именитому реставратору, который не жалел на подмастерье ни времени, ни сил. Работа у мастера была на редкость напряженной и выматывающей, но столь же и благодарной. К тридцати пяти Роберт снискал определенную известность в реставраторских кругах, однако желание создать что-то свое время от времени все же брало за душу. Увы, над мечтами мы не властны. Мечты овладевают нами по ночам, когда мы беззащитны перед ними и неспособны на достойный отпор.
Что же движет теми, кто, даже зная, что искра божья никогда в них не вспыхнет, упорствуют в своих бесплодных попытках? ЧТО ими движет? Расхожая мысль, что упорство и труд все перетрут? Вряд ли. Здравый смысл вполне способен с этим справиться. Элементарное желание убить время? Очень возможно, если рабочий график не слишком плотен. И все-таки есть что-то еще, что-то совершенно иное. Надежда, к примеру, – хрупкая, едва уловимая. В худшем случае обманчивая. В лучшем – сладкая, нежная, душистая. Способная обрести живые формы…
Как те, что проступили на листе перед ним словно бы сами собой. Эскиз небрежный, ничего гениального – так, развлечение от скуки… и все же в нем было нечто особенное. Но Роберт не знал, что именно.
- Предыдущая
- 6/69
- Следующая
