Призраки Фортуны - Полетаев Дмитрий - Страница 17

– Ой, люди добры! Дохтур-то германский помёр! Ой, господи, помёр дохтур-то!

Все мигом пришло в движение. По двору забегали, заорали, захлопали дверьми.

– Какой он тебе германский, дура! – прошамкал, ковыляя мимо, какой-то беззубый мужичонка, торопясь в числе первых пробиться к двери. – Аглицкий дохтур-то был!

– Не аглицкий, а гишпанский! – послышался другой мужской голос. – Сам слыхивал, как барин сказывал.

– Сам ты гишпанский, дурилка ты навозная, – не сдавался мужичонка, – он же по-аглицки глаголил!

– Что?! Это я дурилка?! А я вот тебе сейчас как по уху-то тресну, так ты у меня по-басурмански заговоришь, грамотей хренов!

– Ты мне?! А ну съезди! – выпятив вперед редкую бороденку, вдруг петухом наскочил на обидчика щуплый мужик.

Баба с толстым лицом, не переставая, надрывно орала. Захлопали ставни окон. Другие постояльцы тоже стали высовываться наружу, чтобы узнать причину утреннего переполоха.

– Эй! Григорьев, – свесившись с лошади, тормошил сослуживца сержант, – очнись, Григорьев! А ну, сгоняй-ка, глянь, что там с дохтуром-то?

Но с Григорьевым творилось что-то странное. Он, мелко крестясь, уже открыто трясся всем телом. Егоров с сочувствием поглядел на подчиненного. Это был один из тех редких случаев, когда он не знал, что делать. Да и Хресков, как назло, куда-то запропастился.

– Нечистая… Как в чулане-то исчезла, так я сразу-то и понял, что нечистая… – повторял Григорьев, клацая зубами и тоскливо уставившись куда-то вдаль. – Черт это был в бабском обличье! – театральным шепотом причитал он. – Ей-богу, черт!

По его белым, в обтяжку, панталонам стало заметно растекаться темное пятно.

– Тьфу ты, мать честная! – в сердцах выругался Егоров. Не слезая с лошади, он саданул тростью пробегавшего мимо дворового.

– Ой, бля! Больно-о-ть, вашаблагародь! – завизжал мужик.

– А ну пособи, не видишь, дурень, офицер не в себе…

Григорьеву действительно было уже совсем плохо. Расширенные глаза его ничего не выражали, кроме животного страха, как у бычка перед закланием. «Эк его скрутило-то! – подумал, крестясь, Егоров. – Никак и впрямь нечистый накуролесил!»

А мужик тем временем уже орал через весь двор:

– Дядь Прохор, подь сюды! Пособить треба! Гля, тут охвицер уссался!..

К вечеру того же дня из Ставки главнокомандующего, расположившейся в новом, отстраиваемом на европейский манер городе Симферополе, со специальным нарочным было отправлено срочное донесение императрице: «Резанов поправился!»

Наше время. Санкт-Петербург. Набережная Мойки,

дом 72

Марго во все глаза смотрела на Дмитрия.

– Боже мой, Дим, ты что, действительно не видишь проблемы?! – воскликнула она даже с некоторым отчаянием в голосе.

Теперь пришла очередь Дмитрия с удивлением уставиться на Марго:

– Что ты имеешь в виду?

– Да то, что «твоей» реальности не существовало бы, если бы…

И тут Дмитрия осенило! Он наконец догадался, к чему она клонит.

– Постой-постой… Ты хочешь сказать, что этой реальности не существовало бы, если бы не ваш спасительный рейд в Крым! – воскликнул Дмитрий, заканчивая ее мысль и хлопая ладонью по столу. В возбуждении он несколько не рассчитал силу удара. Блюдца и чашки подпрыгнули на столе, зазвенев ложками. Девушка-бариста выглянула из-за барной стойки. Немногочисленные посетители стали оглядываться на странную парочку: современная красотка, «с ногами» и татуировкой, и мужчина значительно ее старше. Но кого сейчас этим удивишь? Дмитрий покраснел и, сконфуженный, наклонился ближе к Марго, всем своим видом демонстрируя окружающим, что инцидент исчерпан и ничего особенного не происходит, – так, дело житейское.

За своими морально-нравственными переживаниями он действительно упустил суть проблемы, которую Марго так точно и тонко подметила. Дмитрий попытался разглядеть в широко открытых зеленых глазах, пристально смотревших на него, хотя бы слабые признаки торжествующего превосходства. Но нет, во взгляде Марго ничего такого, что могло бы пошатнуть его мужское самолюбие, не было. Пожалуй, добавилось немного беспокойства, но это понятно, учитывая их шумный спор.

– Тогда получается, – все еще под впечатлением от своей догадки продолжал Дмитрий, – что реальность, в которой мы живем, уже была кем-то… подправлена?

– Именно! – Марго торжествующе смотрела на Дмитрия.

Он открыл было рот, чтобы возразить что-то еще, но не нашелся что сказать, пораженный новой мыслью.

– То есть ты хочешь сказать, что кто-то умышленно, уже ТОГДА правил нашу историю?!

– Почему ТОГДА? – Марго, казалось, гипнотизировала Дмитрия.

– А когда? – Дмитрий потер рукой лоб. – Чтобы такие дела творить, надо… Надо… – У него мелькнула новая догадка. – Не хочешь же ты сказать, что «кто-то» обладает такими же… э-э-э… возможностями, как мы?

– Почему бы и нет? – Марго вдруг усмехнулась. – Я понимаю, что тяжело расставаться с образом избранного, но логика за то, что если это случилось с тобой, с нами, то… могло случиться где-то и с кем-то еще.

Дмитрий, коротко усмехнувшись, откинулся на спинку стула. Правда, смех получился натянутый и совсем не веселый. У него в памяти вдруг опять, непонятно к чему, всплыла та странная ночь, которую он абсолютно не помнил и после которой в его жизни все так стремительно изменилось.

«И куда, черт возьми, могла запропаститься Ленка?!» Она была его последней надеждой на то, чтобы хоть как-то восстановить ход событий накануне их отлета в Сан-Франциско. После того как Дмитрий увязал истоки всего произошедшего с ними в Калифорнии с той «памятной» ночью, он неоднократно звонил Лене – и все безрезультатно. Догадка Марго, точнее, эта ее новая теория, давала совершенно иной разворот ходу его мыслей. Но вот так сразу сдаваться Дмитрий пока не собирался.

– Ты знаешь, дорогая, я как-то пока не готов вступить в ряды психопатов, которым во всем мерещится какой-нибудь очередной жидомасонский заговор.

Марго ничего не ответила. Она давно допила кофе и, достав сигарету, с тоской поглядывала на половину зала для курящих. Дмитрий вдруг явственно ощутил желание затянуться чем-то более «существенным», чем просто табак. От того, что в данную минуту сделать это было совершенно невозможно, желание сделалось только острей.

«Это вам, батенька, не Амстердам», – насмешливо произнес внутренний голос. «Ну и хрен с тобой, – зло ответил ему Дмитрий. – А кто мне запретит?.. Вон, в зале уже почти никого не осталось. Вот дождусь, когда этот чувак с газетой в углу свалит, и…»

Что было бы потом, Дмитрий, впрочем, не додумал за явной бесперспективностью мышления в заданном направлении. Настроение продолжало неудержимо портиться. Более того, появилось какое-то необъяснимое беспокойство.

– Маргош, скажи мне… Это твои предположения? Или ты что-то знаешь, чего не знаю я, и просто не можешь мне это рассказать?

– Да нет, Дим, ничего такого я не знаю… Знала – сразу бы тебе сказала… Просто я поняла однажды, что борьба, беспощадная и невидимая, идет, не затихая ни на минуту. Света и тьмы, добра и зла, просвещения и мракобесия… Так уж устроен мир.

– Противоречие есть корень всякого движения… – вдруг вспомнил Дмитрий.

– Можно и так сказать, – кивнула Марго.

– Это не я, это Гегель.

Марго задумчиво посмотрела на него. Под ее взглядом он вдруг покраснел. Но Марго, казалось, этого не замечала.

– А я хочу процитировать еще один наш постулат, – продолжала она, как будто смотря сквозь него. – Событие «оживает» лишь в тот момент, когда мы его проецируем на нашу реальность, и существует в векторном направлении, заданном инициатором.

– Другими словами, – Дмитрий усмехнулся, – мы сами задали направление этого «вектора развития» и теперь должны ждать противодействия? Так, что ли?

– Может, и так, – пожала плечами Марго. – Только в том-то и дело, что я не до конца уверена, что инициаторы – это мы.