Альтист Данилов - Орлов Владимир Викторович - Страница 97

• Предыдущая
• 97/111
• Следующая

«А сами-то у меня Альбани украли!» – обиженно и жалобно подумал Данилов. Но тут же осадил себя. Это для него кража Альбани была делом непорядочным, но не для них. Да и что теперь вспоминать про Альбани, коли формула выговорена, а с исполнением ее не задержатся. Был ли Данилов, не было ли его… Все. Кончено.

– Настало время выслушать ваши мнения, – объявил Валентин Сергеевич.

Раздалось:

– Лишить!

– Лишить!

– Вытоптать!

«Трое лишить… – слышал Данилов, – четверо… пятеро…» Другие выкрики были не столь решительные. Некоторые даже имели в виду облегчение кары. «Превратить в безумного и отправить на пустую планету!» («Вариант старца, не Нового ли Маргарита это милосердие?» – думал Данилов.) «Лишить сущности, но не убить, а перевести в расхожую мелодию типа „Чижика“ или „Ладушки“, но современнее их и пустить в мир!» («Ужас какой! – содрогнулся Данилов. – Ведь могут превратить и в „Лютики“! Лучше лишить и вытоптать. Пусть сейчас же и лишают… Но дали бы мне хоть на полчаса инструмент на прощанье…»)

– Все. Выговорено, – сказал Валентин Сергеевич. – Большинство: лишить.

– Следует испросить утверждение, – услышал Данилов чей-то незнакомый баритон.

– Я помню, – сердито и чуть ли не обиженно произнес Валентин Сергеевич.

Теперь прямо перед собой и внизу Данилов увидел Валентина Сергеевича. Именно там он в начале разбирательства в облике застенчивого счетовода убирал мусор. Валентин Сергеевич ступал осторожно, будто чего-то опасался. И действительно, перед ним разверзлось. Возникла то ли трещина, то ли расщелина. Из нее шел гул. «Туда меня и столкнут», – понял Данилов.

– Демону на договоре Данилову, – произнес Валентин Сергеевич, в голосе его чувствовалось волнение, – определено: лишить сущности и память о нем затоптать.

Он замолчал. «Столкнут, испепелят – и теперь же…» – думал Данилов. Но тут он услышал тихий, хриплый голос: – Повременить.

Расщелина пропала. Валентин Сергеевич стоял в тишине озадаченный. Наконец он поднял голову и сказал: – Объявляется перерыв.

Все куда-то двинулись, Данилов это чувствовал. А он не смог бы подняться с места, даже если бы исчезли ремни.

Однако стул его взлетел и оказался в помещении, устланном коврами восточной работы. Помещение деревянным барьером с балясинами было поделено на две неравные части. В большей части зала теперь прогуливались и сидели на мягких диванах судьи. Перед ними разъезжали низкие подсвеченные столики с напитками, лакомствами и табачными трубками. Лежали на них и целебные травы. В судьях, видимо, предполагалось нервное утомление или головная боль. А возможно, и истощение вредности. Стул Данилова стоял за барьером.

Данилов все еще видел перед собой расщелину и слышал гул из нее. Мгновения назад там, в судебном зале, он сидел сам не свой, что ему тогда была пуля, или удар ножа, или жестокая давильня жерновов, все бы он принял и сгинул бы в ничто. Но теперь он остывал, страх приходил к нему: «Вот как могло кончиться…» Что – могло! Надолго ли – повременить? Может, и на полчаса, чтобы дать судьям отдохнуть на диванах и промочить глотки… Данилов сейчас не стал бы вымаливать инструмент для последней музыки – у него дрожали руки. «А кто произнес – „повременить“?»… Данилов пытался вспомнить, у кого положено испрашивать утверждение, но не мог.

– Данилов, подойдите, пожалуйста, – услышал он.

У барьера стоял демон средних лет в черном кожаном пиджаке и свежей полотняной рубашке с галстуком. Данилов показал на ремни.

– Откиньте их, – сказал демон.

Ремни упали. Данилов встал, подошел к барьеру.

– Мне показался интересным отрывок из вашей музыки. Тот, что у нашего ветерана с репейником вызвал сомнение.

– У него все вызвало сомнение, – сказал Данилов.

– Да, – кивнул собеседник. – Он глуп. Так вот, тот отрывок. Вы вспомнили латинскую формулу: «Пахарь Арепо за своим плугом направляет работы». Это ведь приблизительный перевод.

– Да. К тому же я передал лишь смысл…

– Меня заинтересовал магический квадрат, какой здесь возникает. Напомните мне его текст.

– У вас есть на чем записать? – спросил Данилов.

Демон пошарил по карманам, покачал головой:

– Ну вот, если только на манжете.

Он вручил Данилову лучевой карандаш, а потом протянул левую руку, вытрясывая манжет из-под рукава. Данилов писал старательно, однако дрожание пальцев не прошло, и линии дергались.

На манжете вышло:

– Смотрите, – сказал Данилов. – Теперь читайте снизу и наоборот. А теперь ходом быка с плугом. Справа налево… А потом – сверху вниз, вверх, вниз… И так далее… Видите?

– Да. Очень занятно.

– Неужели этот квадрат здесь неизвестен?

– Наверное, был известен. Но о нем забыли.

– Музыка же строилась так… – начал Данилов.

– Я понял, – сказал собеседник.

Он смотрел на свой манжет, а Данилов наблюдал за ним и вспоминал, звучал ли его голос во время разбирательства. И вспомнил: «Следует испросить утверждение…» Да, тот самый спокойный баритон. «И ведь не полагалось ему по правилам, – подумал Данилов, – напоминать о чем-либо Валентину Сергеевичу. А он напомнил. Как бы вынужденно. Будто Валентин Сергеевич и не собирался ничего выслушивать ни у какой расщелины».

– Спасибо, – сказал демон. – Извините, я вам не представился. Меня зовут Малибан. И еще. Эти хлопобуды… или будохлопы собираются в Настасьинском переулке?

– Да, в Настасьинском… А что?

– Так, – сказал Малибан. И добавил, скорее шепотом: – Мне думается, вы напрасно не внесли в Настасьинском переулке вступительный взнос…

Малибан отошел к мягким диванам.

Данилов в растерянности постоял у барьера, затем не спеша, тоже как бы прогуливаясь, отошел к стулу. Сел. Совсем недавно, в начале перерыва, он чувствовал себя обессиленным рабом, свалившимся на смоченный кровью песок римской арены, меч его был сломан, а в проходе за решеткой ревели оголодавшие львы. Демоны по ту сторону барьера тогда представлялись ему зрителями из лож Колизея, какие могли дать знак и впустить львов. Теперь, после беседы с Малибаном, Данилов ожил. Какие там рабы и какие ложи! А напоминание Малибана о музыке и вовсе укрепило Данилова. Опять он знал, что он Музыкант, и потому признавал себя равным каждому.

Новый Маргарит, попивавший во время разговора Данилова с Малибаном прохладительный напиток в компании с незнакомыми Данилову основательными демонами, оставил их, подошел к барьеру. Он был оживленный и светски-легкий. Улыбался. Данилов не удивился бы, если б Новый Маргарит принес и ему бокал с напитком. Однако не принес. Новый Маргарит как будто бы явился из восемнадцатого века, на нем была черная судейская мантия британского покроя и пепельный пудреный парик. Данилов встал, подошел к Новому Маргариту.

– Ну как? – спросил Новый Маргарит.

– Что как?

– Ну так.

– Ничего, – сказал Данилов.

– Ты хорошо защищаешься.

– Тебе не повредит разговор со мной?

– Если всего опасаться… Потом, твои проступки и падения – они твои, а не мои.

– А надолго – повременить-то?

– Я не знаю… Хотя и догадываюсь, – Новый Маргарит улыбнулся, в его глазах было лукавство, был намек, мол, мне понятен твой секрет, но коли ты о нем молчишь, так и молчи. – А ты ловок. Все думали – конец. И вдруг – на тебе!

– А кто это произнес – «повременить»?

– Ты всерьез или шутишь?

– Я шучу, – быстро сказал Данилов. – А ты тут кто? Эксперт, исследователь, знаток права?

– Всего понемногу.

– И знаток музыки?

– В известной степени… Я развил в себе многие способности. И даже те, каких у меня не было. Но ты в музыке, естественно, сильнее меня. И не только меня, – опять в глазах Нового Маргарита был намек.

– Ты тепло одет.

• Предыдущая
• 97/111
• Следующая