Детям (сборник) - Шмелев Иван Сергеевич - Страница 62

• Предыдущая
• 62/66
• Следующая

– Мошенников много-с… Японцы-с… Даже и народ совсем неизвестный… – говорил Антон. (В то время японцы действительно были мало известны.)

– Много ты понимаешь! Японцы!.. Я всем докажу, как ягоды вызреют… Ах, мошенники!.. Как не хотел брать!..

Уверенность капитана гасла. Он уже не так ревностно оттаскивал черепах.

– Что еще?! – крикнул он подходившей горничной. – Какой еще грек?!

– Спрашивает там… с кораблем…

– С кораблем?! – крикнул Жоржик. – Это он!!

Да, это был он. В винограднике пробирался Димитраки, нарядный, в сером сюртучке капитана, даже навязал себе на шею что-то вроде красного галстука. В общем, вид его был торжественный. Обеими руками он держал большую модель трехмачтовой шхуны с поставленными парусами и голубым полосатым флагом.

– Ах, мошенники! – ворчал капитан, исподлобья смотря на Димитраки.

– Добри день… Здравствуй. Тебе делал…

Димитраки держал модель шхуны перед самим капитаном.

– Гм… Хорошо… – рассеянно сказал капитан. – Поставь…

– Дядя Миша! Это тебе Димитраки…

– Ге… Наш, гречески… Ты мне, я тебе… В от… – показал грек на пиджак и улыбнулся. – Хорошо…

Мы прекрасно знали слабость капитана к морским моделям. Шхуна, видимо, ему пришлась по вкусу. Он оставил черепах и мельком осматривал модель.

– Удачно. Спасибо… Да… Вот что… Скажи ты мне, братец, по чести… Ты знаешь виноград? Это что за виноград?

– Хиос зналь… забуль… Тэтот?

– Этот. Видал такой?

– Хе… – покачал Димитраки головой. – «Воловоко» плёхой…

– Как – плохой?! Этот виноград?!

Мы все посмотрели на капитана. Димитраки нанес ему последний удар.

– «Воловье…»-с «…око»-с… Уж это всякий скажет… Очень даже просто… – перевел Антон.

Капитан даже плюнул.

– Заладили! Ах, мошенники! Пожалуйте! Навязали… И как сердце не лежало! По глазам видел, что мошенник… Ничего вы не смыслите! – переменил он тон и подбодрился. – Увидим, как вызреет!

Он мог как угодно утешать себя, но слава «ки-о-ри-у», очевидно, сильно померкла.

– Свадьба… – показал Димитраки на черепах. – Какой толпа!

Жоржик смеялся глазами, поглядывая на капитана. Тот стоял хмурый.

– Это я… – тихо сказал Жоржик, показывая на черепах. – Они сидели в яме…

– Ге?.. – не понял Димитраки. – Зачем сидел?

– Дядя Миша! Ведь все равно…

– Крупный? – вдруг сказал капитан, раздумывая. – А-а-а… То-то он бормотал, что крупный… Мошенник!.. Ну? – взглянул он на Жоржика. – И это все ты? А?..

– Я!.. – сказал гордо Жоржик. – Это особенные черепахи. Спроси Димитраки.

– И вы не знали? – спросил меня капитан, подмигивая. – Ах, шельмец!

Я показал ему записку.

– М-да-а… «О-тра-вил-ся»… Писака! Поди сюда…

Он взял Жоржика за щеку и притянул. Нагнулся к его уху и что-то шептал. И по мере того как шептал он, замазанная рожица светлела, расплывалась в улыбку. Глаза посмотрели на шхуну, потом на Димитраки.

– Димитраки, – начал Жоржик, все еще слушая нашептывание капитана и улыбаясь, – вы останетесь пить с нами чай… Что? – переспросил он капитана. – Нет, кофе… Можно?

– Можна, – сказал грек.

– А эта шхуна теперь моя. Можно?

– Совсем можна…

Две маленькие руки обвили толстую красную шею полнокровного капитана, и в это время его лицо приняло вид непередаваемого благодушия. В эту минуту эти слабенькие руки могли делать с ним что угодно, несмотря на «железный» характер.

Наконец мы отправились, покинув сильно потрепанные «японские» лозы.

– А это меня, знаете, радует… – сказал мне капитан.

– Конечно. По крайней мере, вы убедились, что этот сорт…

– Да не это! Ну их… Я про парня… Никому не сказать и… Это, знаете, показывает характер… Это меня положительно радует…

Не знаю, чего здесь было больше – характера или еще чего… Знаю только, что это утро было самым светлым утром на даче капитана. Потом пошло… Но об этом еще впереди.

В тот же день остатки черепах были забраны в большую корзину, и Жоржик с Антоном вынесли ее к зарослям, за шоссе.

Да, это было веселенькое происшествие. Но, как и всегда в жизни, «за благом вслед идут печали»… И они пришли.

Много разнообразия в нашу жизнь внесли морские прогулки. Мы обыкновенно забирали провиант, походный кофейник и уходили в море под парусом. С нами иногда отправлялся и Димитраки. Но душой всего дела, конечно, был капитан. Как боевой конь, заслышав знакомый сигнал, настораживается, дрожит и перебирает ногами, так и почтенный капитан перерождался, когда попадал на воду. Тут уже он забывал, что отныне ему приходится лавировать по берегу. Он деловито усаживался к корме, в одну руку брал руль, в другую шкот[103] и показывал, как лихо умеет править. Он даже командовал самому себе:

– Крепи! Стоп! Право на борт!

Он даже подавал команды в рупор, прикладывая кулак ко рту.

Милейший капитан! Какого, бывало, страху нагоняли вы на нас, лихо меняя парус! Прошло время, и не услышу я больше ваш раскатистый хохот и это зычное:

– Лево руля!

По старой привычке Димитраки присаживался на корточки на самом краешке борта, покуривал и сплевывал в волны и всем своим небрежно-суровым видом очень напоминал бывалого, морем изъеденного рыбака. Мы с Жоржиком чинно сидели по бортам.

Иногда капитан уступал место Димитраки, и мы могли любоваться, как старый рыбак еще ловко справляется с делом.

– Браво, браво! – восхищался и капитан. – Быть бы тебе боцманом!

В такие прогулки самым заветным желанием Жоржика было ехать как можно дальше, хоть на край света.

– А если все ехать, ехать так, – говорил он, вглядываясь в даль, – куда бы мы попали?

– В Турцию! – кричал капитан.

– Тра?бизон… – отзывался Димитраки. – Ха-рашо!..

Он всегда говорил «Тра?бизон», раз заходила речь о Турции.

– А к вам, в Грецию, на Хиос?

– Совсем далека… Тра?бизон, потом далека…

– А в Каир можно?

– Не можна… Не знай… Трабизон можна, Хиос можна…

– Можно и в Каир, – отзывался капитан. – Лево руля!..

Помню, в начале июля возвращались мы с такой прогулки. Жоржик всю дорогу был очень весел, даже рассмешил всегда задумчивого Димитраки. Но когда стали подходить к берегу, все оживление его пропало. Сидел насупившись и смотрел в воду. Море было покойно, ни малейшего ветерка, так что пришлось пустить в дело весла. И странно, эта тишина моря и молчание, которое пришло как-то сразу, подействовали удручающе на всех. Капитан уже не командовал. Димитраки опустил голову.

– Ты что, Зорзик? Скучни, а?

– Есть захотел… – сказал капитан. – Запоздали сегодня.

– Не хочется домой… – сказал, как бы про себя, Жоржик.

– Вот и посиди на бережку, а мы обедать пойдем.

Причалили. Димитраки побрел к себе.

– Посидим здесь… не хочется домой… – сказал мне Жоржик. – Немного посидим… Ну пожалуйста.

Мы остались. Капитан пошел вперед, наказав скорей приходить. Сидели молча. Какая-то тихая грусть была под небом, в нежном освещении вечера. Солнце ширилось и краснело, опускаясь к водам. Морской куличок одиноко стоял на бережку, под камнем. Пискнул и полетел. Жоржик лежал лицом к земле, точно рассматривал гальку. Прошло минут пять.

– Жоржик, пора…

Он лежал, уткнувшись носом в мелкую гальку, недвижный. Вдруг его плечики задергались часто-часто.

– Жоржик! Что ты? Жоржик…

Он не поднимал головы и еще теснее прильнул лицом к земле.

– Жоржик…

Я взял его за плечи, но он упирался и не показывал лица. Он плакал.

– Милый мальчик… Ну, скажи мне… Тебе будет легче… Что с тобой?

Его плечики затрепетали сильней, но он все же не показывал лица: он не хотел, чтобы видели его слезы. Он трепетал, как выброшенная на берег рыбка. Я взял его за плечи и поднял. Лицо было мокро от слез.

• Предыдущая
• 62/66
• Следующая