Томка и рассвет мертвецов - Грачев Роман - Страница 21

• Предыдущая
• 21/40
• Следующая

– Да, это были сильные впечатления, но здесь другое. Не знаю, как объяснить. Я подумал, что могу однажды не вернуться домой, а она будет сидеть и ждать. И никто не рискнет ей сказать, что папа уже никогда не придет. От этих мыслей меня… мне совсем худо.

Я умолк. Что-то стало сдавливать мое горло.

Олеся нагнулась ближе и положила свои ладони поверх моих.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать.

– Правда?

– Да. Я ведь у Ваньки тоже одна. На папу надежд мало.

Повисла пауза, в течение которой, клянусь, я успел перебрать все возможные варианты развития событий. Сколько веревочке ни виться, вариант у нас только один. Но я почему-то страшно тормозил.

Олеся меня опередила. Она подалась совсем чуть-чуть вперед и поцеловала в губы. Робко, трогательно и очень нежно. Это продолжалось всего секунду…

… но это было волшебно.

Мы не отпрянули друг от друга, как в прошлый раз в доме Олеси при нашествии детей. Нам здесь, в полутемном углу ресторана, никто не мешал. Мы задержались на несколько мгновений, затем медленно вернулись на свои места. Руки, впрочем, Олеся не убрала.

Слова любви готовы были сорваться с моих губ, но я вымолвил лишь это:

– Не оставляй нас.

Домой мы отправились на такси (машину я после вина, разумеется, оставил на ресторанной парковке). На город опускались сумерки. Дети сидели сзади вместе с Олесей и страстно шушукались. Я не мог с переднего сиденья определить тему разговора, но затылком чувствовал напряжение Олеси. Если ребятишки засекли поцелуй, то нас ожидали допросы. Меня-то уж точно, стоит только добраться до дома и остаться с дочкой наедине.

Я вздохнул. Олеся, сидевшая за моей спиной, очевидно, услышала вздох. Мгновение спустя она легонько коснулась моего бедра. Я опустил взгляд. Олеся протянула свою ладошку сбоку от сиденья. Я коснулся ее пальцев.

– Все хорошо? – шепнула она, придвинувшись ближе к спинке моего кресла.

– Да, конечно.

– Вот и хорошо.

Она крепко сжала мою клешню.

– Оля-ля, – игриво протянула Томка, – приехали!

Фраза имела двойной смысл: мы действительно подъехали к дому.

Пока я рассчитывался с водителем, Олеся высаживала детей. Я покинул машину последним. Когда такси уехало, мы остались на площадке перед подъездом. Томка стояла рядом с Ванькой и в упор разглядывала меня. Я отвернулся.

– Ну что ж, еще раз большое спасибо за чудесный вечер, – сказала Олеся. – Наверно, уже поздно.

– Детское время, – брякнул я невпопад, глянув на часы.

– Я поднимаюсь раньше семи. Ванька-то выспится, а вот мне…

Я кивнул, очень надеясь, что она не увидела в моих глазах огорчения. Но она увидела и поспешила ответить взглядом: «Все хорошо, всему свое время».

Мы вошли в подъезд вместе. На площадке первого этажа, дожидаясь лифта, я чмокнул Олесю в щечку.

– До завтра, – сказала она с улыбкой.

– Пока.

В лифте Томка продолжала сверлить меня взглядом. Я читал рекламные объявления на стене.

– Па-ап! – сказала она требовательно.

– Чего?

– Признайся честно!

– В чем?

– Олеся Петровна хочет стать моей мамой?

– С чего ты взяла?

– Да так… мысли всякие есть.

– Это хорошо, что у тебя есть мысли, да еще и всякие.

Открылась дверь кабины. Томка выходить не спешила.

– Я не понял, что за демонстрация?

– Пока не скажешь, не выйду.

– Ну-ка, давай вали, злой следователь!

Я вытолкал ее на площадку, где царил полумрак – опять перегорела лампочка. Из-за скудного освещения мне пришлось застрять на входе, я никак не мог попасть ключом в замочную скважину. А Томка получила возможность продолжить допрос:

– Па-ап!

– Обсуждение закончено!

– Нет, ты не прав!

Дверь открылась. Я включил в прихожей свет.

– Ты не прав! – повторила дочь. – Ты должен меня послушать! Я уже взрослая совсем, и ты не имеешь права обижать ребенка!

В иной ситуации я бы расхохотался и отвесил ей нежный подзатыльник. Но только не сегодня.

И на кой черт мы взяли с собой детей?! Нужно было отвезти ее к бабушке и спокойно заниматься личной жизнью.

– Хочешь по-взрослому? – спросил я, присев на мягкий пуфик в прихожей. – Хорошо, я тебя слушаю.

Томка шмыгнула носом, поглядела на себя в зеркало. Повернулась и так, и эдак.

– Я же красотка, правда, пап?

– Ты не увиливай! Давай, колись, что ты хочешь сказать!

Она хихикнула. Шустро скинула сандалии и упорхнула в мой кабинет. Через минуту я уже услышал звук телевизора.

– Вот и поговорили, – пробормотал я.

Я понял, что меня ждет бессонная ночь.

Ястреб не дал забыть о себе. Он такой – не позволит соскочить с крючка, раз уж ты на него добровольно подцепился.

Едва разомкнув глаза, Изгой понял, что свалял дурака, позвонив накануне вечером по найденному в блокноте телефону. Похмельное утро навалилось всей массой. Вдобавок к отвратительному физическому состоянию в голову ударила мысль: «ВЛЯПАЛСЯ!».

Дурак, дурак, дурак.

Он лежал на спине и беззвучно плакал, не открывая глаз.

Мобильный телефон заиграл на тумбочке заунывную мелодию. Он протянул руку, нащупал аппарат и поднес к лицу. Не нужно было открывать глаза, чтобы понять, кто звонит.

Говорили умные люди: если выпил, отключи телефон и не подходи к компьютеру, иначе следующим утром (возможно, и последующие несколько дней) будешь сгорать от стыда.

– Алло?

– Хе-ге! – откликнулся Ястреб. – Живой?

– Чуть-чуть.

– Понятно. – Бывший приятель и не думал скрывать удовольствия. – Дело поправимое. Короче, ты в состоянии сейчас запоминать?

– Попробую.

– Я договорился с нашими ребятами. Вечером встречаемся в грузинском ресторане у стадиона. Знаешь такой?

– Проходил как-то мимо.

– Отлично! Сегодня ты не пройдешь мимо, а войдешь внутрь. У нас заказан столик на семь. Большая просьба не опаздывать.

– А если я…

– А никаких «если» быть не может, ты же понимаешь. Это ты мне позвонил, а не я тебе. Никто за язык не тянул, так что отнекиваться поздно. Если не придешь, я сам тебя найду. В любом случае пообщаться нам придется.

Изгой промолчал. Он был раздавлен.

– В семь, – отчеканил Ястреб и отключился.

Изгой долго валялся в постели. Даже не смотрел на часы. В квартире стояла тишина, тетя Нина ушла. Это к лучшему. Он не хотел выслушивать нотации. Правда, отчитывала она его редко, но куда хуже были ее немые взгляды, полные тоски и укора: любимый племянник не оправдывал надежд, стал последним ее разочарованием.

Прости, тетушка, «не шмогла я, не шмогла».

Он все же поднялся и принял холодный душ. Приведя себя в относительный порядок, спешно покинул квартиру. Если получится, то сегодня с теткой он уже не пересечется. Хватит с нее переживаний.

Выйдя из дома, он первым делом направил стопы в ближайший винно-водочный магазин. У крыльца остановился. Не хотелось ему вновь светиться пьяной физиономией перед милыми девушками. Нужно время от времени вносить коррективы в алкогольный тур. К счастью, рядом располагался еще большой супермаркет с тремя кассами, где можно было раствориться в толпе, да и на остановке общественного транспорта стоял круглосуточный ларек, сотрудникам которого уж точно приходилось днем и ночью общаться с самыми низами общества. Одним больше, одним меньше – какая разница.

Он выбрал ларек. Выстоял неожиданно большую очередь, купил банку пива и пачку сигарет. Вышел на свежий воздух, тут же открыл банку и сделал длинный глоток. Ноги сами понесли по тротуару к следующему перекрестку. Он любил гулять здесь, тротуар был широкий, скрытый от дороги ветвистыми деревьями. «Аллея размышлений о делах скорбных», как он мысленно ее называл. Уж сколько километров намотал по этим аллеям, сколько мыслей было передумано, перемусолено, сколько неприятных воспоминаний вновь пережито. Он огибал родной квартал, минуя еще два перекрестка, и возвращался к исходной точке, где покупал новую банку взамен опустевшей, и все начиналось сначала. Однажды он сделал три круга, причем перед вторым вместо пива купил шкалик недорого коньяка. К концу вечернего променада Изгой накачался так, что уселся на крыльце подъезда, прислонившись спиной к металлическому столбу козырька, и едва не уснул.

• Предыдущая
• 21/40
• Следующая