Дни в Бирме - Оруэлл Джордж - Страница 36
- Предыдущая
- 36/54
- Следующая
17
Вновь Флори встретился с Элизабет только вечером в клубе. До этого он не посмел искать ее, отражение в стекле стакана удручало, лишая всякой смелости. Слева уродская метка, а справа ссадина, как с такой мордой заявиться при дневном свете? Входя в салон, он прикрывал лицо рукой, якобы потирая укус москита на лбу. Дрожащая ладонь сейчас сама, кажется, прилипала, пряча родимое пятно. Элизабет, однако, еще не было. Зато его втянул водоворот нежданной ссоры.
Только что вернувшиеся из джунглей Эллис и Вестфилд сидели, брюзгливо обсуждая новость о том, что в Рангуне подлец редактор «Сынов Бирмы» за клевету посажен на четыре месяца. Кипя по поводу столь смехотворного приговора, Эллис встретил Флори ядовитым вопросом насчет «слюнявого дружочка Вшивотами». Менее всего в данный момент расположенный спорить, Флори неосторожно огрызнулся, – появился повод к сваре. Атмосфера стала накаляться, и после того, как Эллис назвал его «мальчонкой для черномазых пидоров», Флори своим ответом вывел из себя и Вестфилда. Даже его, покладистого по натуре, частенько раздражал необъяснимый большевизм Флори (при всякой абсолютно четкой диспозиции правильной штуки и дерьма, этот малый настырно расхваливал то самое дерьмо). Вестфилд призвал Флори не изображать чертовых агитаторов на митинге, а затем прочел небольшую проповедь с напоминанием главных святых заветов:
Наш престиж!
Твердая рука (крепкий кулак)!
Все мы должны всегда плечом к плечу!
Уступ дюйм, гады тебе ни пяди не оставят!
Дух наш един, дух наш несокрушим!..
Растущее беспокойство относительно Элизабет так грызло душу, что Флори едва слышал суровое наставление. Кроме того, он все это сто раз прослушал еще во времена военных сборов гражданской молодежи, начиная с первой недели в Рангуне, когда командир, матерый бурра-сахиб (большой ценитель джина и крупный специалист по разведению пони, позже уличенный в махинациях на скачках) над гробом земляка напутствовал их, юнцов: «Помните, ребята! Всегда помните – мы народ сахибов, а они мразь!». Наваливалась просто смертная тоска.
– Ну хватит, надоело! – прервал он Вестфилда. – Верасвами хороший парень, будь я проклят, – получше кое-каких белых! Как бы то ни было, я выставлю его кандидатуру на собрании. Может хоть он освежит нашу драную помойку!
После этого скандал мог полыхнуть до небес, если бы, как большинство клубных ссор, не угас с появлением услышавшего шум бармена.
– Звали, сэр?
– Пошел к черту! – шикнул Эллис.
Бармен скрылся, но свара временно улеглась. Послышались шаги и голоса – явились Лакерстины.
Не в состоянии взглянуть в глаза Элизабет, Флори все же заметил, что семейство роскошно принарядилось. Мистер Лакерстин даже в белом, по сезону, смокинге и совершенно трезв (крахмальная сорочка с пикейным жилетом, видимо, броней крепили его нравственность). Изящнейшая миссис Лакерстин в алой змеиной шкурке. Впечатление прибывших на консульский раут по случаю приема высоких гостей.
В ожидании напитков, миссис Лакерстин, воссев под опахалом, невероятно протяжным писком завела разговор о дивном принце Уэльском, вызывая некое дружное тайное недоумение («какого дьявола?») и до странности напоминая вдруг получившую роль герцогини опереточную хористку. Флори устроился сбоку основного застолья, почти позади Элизабет, которая была в желтом, смело укороченном согласно моде платье, искрящихся чулках, лаковых босоножках и более того – с украшавшем головку пышным страусовым пером. Никогда еще ее шик, ее светский шарм так не подавляли. Не верилось, что недавно он целовал ее. Поскольку Элизабет щебетала со всеми сразу, Флори тоже отважился вставить словечко, но откликнулась ли она как-то ему лично, в общей беседе осталось непонятным.
– А кто же готов в брийдж? – пропела миссис Лакерстин.
Отчетливо произнесла не «бридж», а «брийдж»; загадочная аристократичность нарастала буквально с каждой фразой. Готовы оказались супруг, Вестфилд и Эллис. Флори, вслед за отказом Элизабет, поспешил отрицательно замахать руками. Замаячил единственный, может, шанс переговорить с ней наедине. Тревожно следя за уходящими в соседний зал, он с облегчением увидел, что девушка идет последней, и быстро встал в дверях, мгновенно побелев и похолодев. Элизабет слегка отпрянула.
– О, извините, – сказали оба одновременно.
– Секунду! – продолжил он, плохо скрывая дрожь в голосе. – Можно вас чуть-чуть задержать? Просто сказать вам кое-что?
– Мистер Флори, позвольте мне пройти.
– Прошу! Прошу вас! Мы сейчас одни. Только два слова!
– О чем именно?
– Только вот это. Чем бы я вас не обидел, пожалуйста, скажите – чем? Скажите, я имею право знать, для меня хуже пыток чувствовать, что я чем-то вас оскорбил. Пожалуйста, не оставляйте меня без ответа.
– Не понимаю, «оскорбил»? С какой стати? Откуда у вас эта идея?
– Но как же? Вы ведь так вели себя!
– Как я себя вела? Вообще, вы очень странно со мной говорите.
– Даже не скажете! Вы утром насмерть меня прикончили.
– Обязана ли я выслушивать эти допросы?
– Но я прошу вас, умоляю! Вы видите, не можете не видеть, что со мной делает ваше внезапное презрение. Вспомните, ведь еще вчера мы с вами…
Она густо порозовела.
– По-моему, упоминать о подобном грубо и чрезвычайно бестактно!
– Знаю, знаю! Я знаю. Но что ж мне остается? Вы прошли мимо, словно меня и не было. Я понимаю, что как-то ужасно обидел вас, и вы не можете сердиться, если я умоляю вас открыть причину этой обиды.
Как уж не раз бывало, каждым словом он лишь ухудшал дело, и сам чувствовал, что говорить бесполезно. Она не намерена объяснять. Хочет, по-детски, побольней щипнуть и притвориться непричастной, непонимающей. Но все-таки он продолжал настаивать:
– Прошу вас, объясните! Нельзя, чтобы вот так вдруг все закончилось между нами.
– Между нами ничего не было, – ледяным тоном отрезала она.
Пошлость фразы кольнула его, побудив быстро проговорить:
– Нехорошо, Элизабет! Невеликодушно проявить к человеку симпатию, а потом вмиг прикончить без объяснения причин. Скажите, в чем я виноват?
Она искоса бросила на него злой взгляд – злой, потому что ее все-таки вынудили отвечать. Хотя, возможно, и сама она уже стремилась закончить сцену.
– Ну хорошо, если вы требуете…
– Да?
– Я узнала, что, когда вы претендовали… в общем, когда вы были… со мной… нет, не могу! Это такая грязь!
– Говорите.
– Мне рассказали, что у вас есть женщина бирманка. Теперь, надеюсь, вы дадите мне пройти?
С этим она проплыла, иначе не сказать, именно проплыла мимо него. Свистнувший шорох короткой шелковой юбки и она исчезла в комнате для карт. Онемев, он стоял дурак дураком.
Катастрофа. Бежать, скрыться с ее глаз! Он сунулся было к выходу, но не решился идти мимо двери, из которой она могла его увидеть. Вернулся в салон, нервно огляделся и, спрыгнув с широкого заднего балкона, побежал вдоль реки. Пот лил со лба, хотелось выть от гнева и отчаяния. Так глупо споткнуться! «Женщина бирманка!» – сейчас ведь уже и вранье! Но не отвертишься! Ну что за невезение, что за чертов случай открыл ей это?
Случай, однако, был не при чем. Имелась вполне логичная причина и, кстати, та же самая, что пробудила в Лакерстинах невиданный аристократизм. Утешаясь вчера вечером любимым чтением – изучая «Штатный реестр служащих Бирмы» (с поименным указанием сословного происхождения, положения, дохода и т. п.), миссис Лакерстин сосредоточенно вычисляла сумму оклада и премий однажды представленного ей в Мандалае чиновника Департамента лесов, как вдруг заметила имя прибывавшего, по последним сведениям, завтра во главе отряда военной полиции лейтенанта Веррэлла. И рядом с этим именем два ослепивших, на миг лишивших дыхания слова – «знатн. пр.»
Знатного происхождения! Подобные алмазы в британской армии, как почти вымершие в лесах Бирмы птицы дронты. И если вы тетя единственной в округе миленькой барышни на выданье – о-о! Охваченная тревогой относительно этого Флори, с окладом едва семьсот рупий в месяц, этого пьяницы, который сейчас, может, уже делает предложение, миссис Лакерстин спешно принялась выкликать Элизабет, но тут и грянуло землетрясение. Впрочем, на пути домой удалось выправить ситуацию. Доверительно коснувшись руки племянницы, тетушка прожурчала нежнейшим голоском:
- Предыдущая
- 36/54
- Следующая
