За несколько стаканов крови - Мерцалов Игорь - Страница 28

— На Яре греха столько, что иного в землю бы по плечи вбило, — отвечала между тем русалка. — Ты его, верно, не слишком близко знал? — Эльф, не желая лишний раз показываться в окне, не видел лица Ляса, но, если уж лешего повело на откровенность, он должен был кивнуть; строго говоря, он берендея просто терпеть не мог. — Да не в том же дело, Ляс. Знаешь, как говорят: дом там, где сердце. Любил бы ты женщину — и был бы у тебя дом. Любил бы землю — и не нужно больше скитаться. Хоть бы работу какую любил — уже бы у тебя было занятие получше, чем грехи взвешивать. Понимаешь, о чем я?

— Как не понять? — медленно ответил тот. — Есть правда в твоих словах, красавица. Только у меня сейчас другое из головы нейдет: как парням помочь. Скажи хоть, в какую сторону твой муж пошел — попробую догнать его.

Васисдас не удержался, отступив немного, чтобы его точно не увидели из освещенной комнаты, посмотрел через окно на лицо Ляса и улыбнулся. Было бы дело в театре — обязательно зааплодировал: каков талант! Так глядит — в жизни не догадаешься, что он берендея на дух не переносит, а за что — и понять трудно. Наверное, за ту самую «безгрешность», в которой подозревал Яра.

Однажды, как помнил эльф, леший даже прицелился в берендея. В угаре был, сразу после стычки. Молча взял да и прицелился, палец на крючке не дрожит, дуло не пляшет. Тот глянул — вздохнул, башкой покачал и отвернулся, а Ляс постоял немного, потом опустил оружие и как ни в чем не бывало смешался с нервно курящей, спешно перевязывающей раненых толпой.

— Можешь остаться, отдохнуть до утра, — предложила русалка.

— Да ты что, не слышишь меня? — повысил голос леший. — Я же говорю тебе, глупая баба: парней спасать надо!

Он встал из-за стола.

— Тогда обожди, соберу тебе чего-нибудь с собой, — не стала спорить та. — Потом и дорогу укажу.

Она сноровисто собрала лешему снеди; пока тот укладывал все в торбу, вышла и вернулась с чаркой медовухи в руках, поднесла:

— Уважь, выпей на посошок, пусть тебе дорога скатертью ляжет.

— Благодарствуй, хозяйка, — чинно ответил тот и, разгладив усы, неторопливо осушил чарку.

Васисдас отступил за угол. Ему было отлично видно, как русалка вывела лешего к реке, на тропку, вьющуюся вдоль берега:

— Вон туда Яр отправился. Там, около версты, брод есть.

Эльф кивнул сам себе: все сходится. В указанной стороне, в трех — а если не мешкать, то и двух — днях пути находился Купальский лес.

Вот и чудно. Краем глаза наблюдая, как прощаются русалка и леший, Васисдас шагнул в тень от поленницы и присел на колоду для колки дров. Пусть Ляс идет впереди, отрыв часа в три-четыре будет в самый раз. Потом, вблизи от места, эльф сумеет сократить расстояние, он ведь тоже хороший ходок в лесу. Главное — пусть этот маньяк наконец найдет свою судьбу. Скорее всего, Хмур не захочет его убивать, но Ляс наверняка попытается убить Яра, и тогда бригадиру не останется ничего иного, как удовлетворить нездоровое желание лешего.

И если Лясу будет сопутствовать удача, Васисдас будет избавлен от необходимости возиться с берендеем, да и бригадир достанется ему в расстроенных чувствах, что вдвойне хорошо.

Итак, теперь нужно с пользой провести эти самые три-четыре часа… Ну, тут проблем не будет. Васисдас улыбнулся в темноте. Русалку-то Яр нашел себе миловидную… Заодно стоит хорошенько осмотреться в доме. Яр вовсе не был святым и свою долю грешных денежек, уходя из бригады, прихватил — навряд ли все они пошли на приобретение хаты и ульев.

Между тем, оставшись одна, русалка не торопилась вернуться домой. Словно родного провожая, дважды помахала рукой — видно, леший оборачивался. И все стояла и смотрела вслед.

А потом вдруг, поведя плечом, сбросила на траву шаль, распустив небрежным движением завязки, дала скользнуть вниз зеленоватому, отливающему волной платью, вскинув руки над головой, сбросила нижнюю сорочку… Эльф невольно сглотнул: русалка осталась нагой в лунном свете, и, право, трудно было отвести взгляд от ее ладного стана, от мраморной кожи, от сильных, но очаровательно округлых плеч, от крутых бедер.

Что такое три часа? И пять, и шесть легко можно наверстать! Дурень Ляс: заигрался, а ведь мог бы, все выведав, и сам задержаться. Видно, близость больной мечты выбила из его косматой головы все мысли. А может, настроения не было: Ляс из тех, кто с одинаковой легкостью способен и отказаться от подобных забав, и приставить нож к горлу того, что норовит его опередить.

Впрочем, не важно, что там у него на уме, ушел — и спасибо.

В какой-то миг Васисдас едва не потерял голову, он уже готов был покинуть свое укрытие, но вовремя сообразил, что подходить к русалке на берегу реки, мягко говоря, неразумно. Она и сама напомнила: чуть помедлив, раскинула руки, качнулась — лунные лучи словно бы насквозь ее пронзили — и шагнула в воду, однако погружаться полностью не стала, зашла по пояс и остановилась. Негромкая, но звонкая песня пронеслась над блещущей рябью. Не прошло и минуты, как на зов явился водяной — широкоплечий, заросший, но с умными глазами. Они о чем-то быстро переговорили, после чего водяной скрылся из виду, а русалка вернулась на берег и, подобрав одежду, побрела к хате.

Васисдас заставил себя отвести глаза от ее тела и подумать. Разглядеть было трудно, но ему показалось, что водяной, нырнув, поплыл в ту же сторону, в какую ушел Ляс, к броду. Похоже, русалка не так уж и глупа! Надо полагать, Яр кое-что рассказывал ей о бригадной жизни и она хорошо понимает, что леший — последний, кто пойдет на помощь ее мужу!

Русалка подошла к дому и ступила на крыльцо. Васисдас поднялся и неслышно скользнул вперед. Одна рука у жены берендея была занята ворохом одежды, другую она положила на ручку двери — и в этот миг жесткая ладонь зажала ей рот, стальные пальцы сомкнулись на запястье. Втолкнув ее, блестящую капельками речной воды, в хату, Васисдас одной рукой закрыл за собой дверь и сказал:

— Страфстфуй, прокасница! Критшать не надо. Никто не услишит…

Водяной в это время уже спешил к броду. Звали его Глюбом. Русалку Блиску, жену берендея Яра, он любил и когда-то мечтал о том, чтобы проплыть с ней рука об руку три круга над бьющим под стремниной святым ключом, скрепив узы брака. Однако польстился на приданое дочки водяного головы — потом чуть руки на себя не наложил, потому что молодая жена его вскоре бросила, отсудив половину имущества, а прежняя любовь никуда не делась, только жарче горела в груди, подогреваемая чувством вины.

Блиска зла на него никогда не держала, но Глюб все искал прощения, готов был чем угодно услужить бывшей возлюбленной. Несколько раз она и впрямь обращалась к нему с просьбами, но все такими простыми, что они только распаляли сердце водяного.

Нынче впервые он ощутил в ее Зове ноту глубинной тревоги. Разом все бросив, приплыл — и замер от восхищения, любуясь неизбывной красотой Блиски. Вместе с одеждой сухопутных она сбросила и все перенятые от них привычки, на минуту став совершенно прежней, какой он знал и любил ее многие годы.

Нынче и просьба была не чета прежним… Она просила ради своего земного мужа — что ж, Глюб давно забыл, что такое ревность. Он плыл вперед, ввинчиваясь в воду своим сильным мускулистым телом, едва прикрытым одеждой из листьев кувшинок, мощными взмахами разбивая встречные течения.

Вот и брод. Не поднимаясь над водой, Глюб перевернулся на спину, повернул голову к одному, к другому берегу — и увидел как раз спускавшегося к реке лешего. Водяной присел на краю отмели. Луна уходила, звездная тьма смыкалась над миром, в последних отблесках света он видел, как Ляс на ходу обтесывает жердь.

Понеслись под водой всплески — промеряя глубину перед собой, леший сошел с берега и двинулся по отмели вперед. Глюб выпрямился, когда до него оставалось несколько шагов. Ляс замер, машинально перехватив слегу так, чтобы при случае воспользоваться ею как оружием.

— Не ходи туда, — произнес Глюб.

Он не жаловал сушу, и выговор у него был гортанный, булькающий.