За несколько стаканов крови - Мерцалов Игорь - Страница 41

Эргоном, стараясь не привлекать внимания спутников, отошел к призраку и негромко проговорил:

— Что-то ты долго. Надеюсь, тебе есть что рассказать?

— А как же, сударь, а как же! Можете положиться, Мазявый не подведет. Я все узнал.

— Ну так докладывай, что встал? Ты, кажется, хочешь поступить на государственную службу? На службе положено говорить четко и ясно. Сначала по основному заданию: что насчет Цепко?

— Все в ажуре, сударь! Он хоть и молчун, но я сошелся с одной кикиморкой, которую он выгнал за то, что совала свой нос куда не следует…

— Мазявый, если я захочу узнать, как ты добываешь сведения, я задам тебе прямой вопрос. Сейчас я спросил о другом. И если мне придется спросить еще один раз, я решу, что ты не годишься на должность, которую я тебе приготовил.

Мазявый резко посерьезнел и вытянулся в струнку.

— Виноват, сударь! Докладываю: по кладу Цепко полный ажур! Место установлено с точностью до полусажени, тип чар — простая «сигналка», но он там еще взрывчатку оставил…

— Стоп. Молодец, хвалю. Подробности после. Что по другим бригадирам?

— Вышли на след Хватко. Барышня, которую я заслал к Жадко, сообщает, что обнаружила в доме сейф, предположительно там находится карта клада. Готова вскрыть его по первому приказу.

— Ни в коем случае. На нее не должно падать подозрение. Сейф откроют случайные грабители… Но это тоже обсудим после. Теперь давай про этого вечного студента, — велел Эргоном, указав за спину.

— А вот тут, сударь, сюрпризец, — улыбнулся Мазявый. — Излагаю кратко: Скрупулюс Ковырявичус, двадцати семи лет от роду, бывший студент Сент-Путенбергской академии физической магии. Очень талантлив, но крайне асоциален. Две судимости. Пять лет провел в местах, достаточно отдаленных от цивилизации, за кражу со взломом. Во второй раз привлекался по подозрению в подделке амулетов, но был отпущен за недостаточностью улик. В Кохлунде живет три года, оброс долгами, польстился на изготовление боевых артефактов, был уличен и от суда спасся только благодаря господину Дайтютюну. С тех пор служит ему, однако я бы не сказал, что верой и правдой.

— Вот как?

Мазявый, чувствуя, что за маской спокойствия Эргоном скрывает интерес, куда более острый, чем при известии о миллионных кладах, позволил себе крошечную интригующую паузу.

— Да, сударь, с виду все гладко, однако я копнул поглубже — и выяснил кое-что любопытное. Его бывшая содержанка, которой он дал отставку вскоре после того, как господин Дайтютюн выхлопотал Ковырявичусу назначение в свой отдел, сообщила, что на самом деле Скрупулюс своим истинным благодетелем считает совсем другого человека.

— Кого же?

— Того, кто оплатил его долги. А это сделал не Дайтютюн. Это сделал некто господин Дайдукат, который, да будет известно вашей милости, служит госпоже Дульсинее.

— Слухач, стало быть? — мрачно усмехнулся Эргоном.

— С вашего позволения, сударь, правильно говорить «стукач», — поправил Мазявый.

— Он сообщил Дайдукату, куда и зачем направляется?

— Никак нет, сударь, не успел. Однако незадолго перед вылетом получил приказ уничтожить вашу милость сразу после поднятия клада.

— Вот как? — задумчиво произнес Эргоном. — Давай подробнее.

— Слушаюсь подробнее. О том, что Скрупулюс вызван для срочного задания и передан в подчинение вашей милости, господин Дайдукат узнал от нынешней сожительницы Ковырявичуса, эмансипе и идейной сторонницы госпожи Дульсинеи, которую подослал к Ковырявичусу господин Дайдукат. Сказать по правде, она его терпеть не может, в спальне это дает удивительную комбинацию чувств-с… — Тут он сбился, поймав строгий взгляд Эргонома. — Виноват! Однако это имеет прямое отношение к расследованию. Истинную страсть данная особа приберегает для Дайдуката, и сразу после ухода сожителя она поспешила эту страсть реализовать, заодно и сообщение передала. Господин Дайдукат, выслушав ее, проявил признаки волнения, никак не связанного с основным инстинктом, и, вызвав секретаря, распорядился послать с Ковырявичусом некоего Летуна и передать с ним приказ, цитирую: «Любой ценой убить поганого заморца сразу, как только поднимут клад». После этого он наконец вспомнил о страсти, однако я не стал задерживаться. — Тут Мазявый показал поистине высший пилотаж актерского мастерства, сумев без явного акцента на этой фразе передать всю глубину своего самопожертвования; на самом-то деле ему не позволили остаться защитные чары, которые Дайдукат активировал, прежде чем уединиться с идейной дульсинеевкой. — Я проследил за секретарем, а потом и за тем самым Летуном. Тот отправился прямым ходом к одному из чиновников господина Дайтютюна, и чиновник обеспечил Летуну место рядом с Ковырявичусом и, соответственно, с вашей милостью.

— И кто был этот чиновник? — спросил Эргоном.

Мазявый назвал имя. Это был тот самый рябой с косым шрамом, который так хотел направить деньги партии на феерическое шествие герильясов по Гульбинке.

— Отлично сработано, Мазявый. Это объясняет, почему Дайдукат не рассматривает меня как ключ к другим кладам. Рябой придурок понятия не имел, о чем я разговаривал с Дайтютюном наедине, но ему перепала информация о том, что я отправляюсь за кладом Тучко. Однако медлить нельзя. Сейчас ты отправишься в Лионеберге и сдашь рябого Дайтютюну. Про мага и пилота пока не рассказывай. Да, и вот еще что.

Эргоном оглянулся, не смотрят ли на него с поляны, и тихо свистнул. Из-за деревьев показался тощий, едва различимый глазом фантом.

— Твой новый работник. Подойди сюда, Ледащий. Это Мазявый. Запомни его. Когда закончим здесь, отправишься в Лионеберге, найдешь Мазявого, он тебе даст работу.

— А он кого-нибудь знает в городе? — с сомнением спросил Мазявый, неприязненно осматривая новичка, голубовато засветившегося от надежды.

— Нет, и его никто не знает, а это может оказаться полезно. Нельзя разбрасываться кадрами, Мазявый.

— Так точно, слушаюсь, сударь, как прикажете. Ледащий, значит? Чем питаешься?

— Романтическими идеалами-с… — слабеньким голоском произнес фантом.

Мазявый едва сдержал приступ совершенно зоологического хохота.

— Понятно, почему такой недокормленный! Ладно, пристрою тебя.

— А пока — дуй обратно на кладбище, — приказал Эргоном Ледащему. — Как только эти придурки направятся сюда или если убьют бригадира, сообщишь немедленно. Ну а ты, Мазявый, молодец! Давай проследи, чтобы рябой гад получил по первое число. И вот что, отзови пару своих работников, пусть пока отложат дела с кладами и займутся помощниками Дайтютюна. Проверять всех. Этот гадюшник нужно хорошенько вычистить, он мне самому нужен…

Ледащий исчез, а Мазявый задержался.

— Мм, смею ли напомнить, сударь…

— Что тебе еще?

— Не смею думать, будто ваша милость способна забыть… и все-таки, если позволите… вы, сударь, обещали мне, в случае успеха, магическую печать…

— Ты и так уже почти госслужащий! Должен понимать: не могу я тебе выдать удостоверение начальника отдела раньше, чем отдел сформирован, это даже для Кохлунда идиотизм получится. Вот докажем Дайтютюну свою полезность — Перебегайло приказ подмахнет, тогда и…

— Да нет же, сударь, вы еще говорили про беспредельный допуск.

— А, вон ты куда гнешь! — Эргоном вздохнул. — В бордель наметился? Сорвешься же!

— Да чтоб мне раствориться! Сударь, мистер, господин… Да чтоб мне романтическими идеалами питаться!

Эргоном покачал головой. С одной стороны, риск был велик, с другой — не стоило оставлять Мазявого без подачек. Он за короткое время сумел собрать чертову уйму одиноких, никому не нужных и никем всерьез не воспринимаемых фантомов и организовать из них довольно эффективное подобие тайной полиции.

К тому же после такой клятвы…

— Ну, смотри у меня, Мазявый, сорвешься — не быть тебе начальником. Даже не подходи ко мне потом. Я лучше какого-нибудь Ледащего поставлю, чем фантома, который не умеет держать себя в руках.

С этими словами он вынул из внутреннего кармана куртки амулет, выполненный в виде бляхи госслужащего, и протянул его призраку. Мазявый, не веря своему счастью, положил ладонь на амулет. Эргоном произнес активирующее заклинание. Амулет засветился и погас, отдав свою силу фантому.