За несколько стаканов крови - Мерцалов Игорь - Страница 53

— Нет уж, извините, в этом я не нуждаюсь. Интересно, если вы так легко торгуете спокойной совестью, то как же у вас выглядит любовь — вы ведь, кажется, и ее мне предлагали?

— Любовь у нас выглядит в точности так, как она выглядит везде на свете, — сухо заявил призрак. — Нужно только понимать, что такое на самом деле любовь, а не забивать себе голову романтическими бреднями.

— И кто же поможет понять?

— Разумеется, наш фирменный психолог!

— Да он у вас мастер на все руки…

— Экстра-класс! Вы только платите — он вас убедит в чем угодно. Не верите? А вы попробуйте! Нет, правда, вот так сидеть, развалясь, и ругать ругательски то, чего в глаза не видел, всякий может. Только не думайте, что вам удастся таким образом выиграть пари!

Персефоний мысленно досчитал до десяти, делая вид, будто размышляет, потом сказал:

— Ну что вы, что вы, о выигрыше я уже давно не думаю. В ваших словах чувствуется сильная логика. Не знаю, во всем ли, но…

— Идемте — и вы все узнаете точно! Узнаете на личном опыте, с абсолютной достоверностью.

— В этом нет нужды. Вы меня уже убедили.

— А, э… то есть пари остается за мной? — уточнил удивленный легкой победой призрак.

— Без всяких сомнений! — бодро заверил его упырь. — Я признаю себя побежденным. Плачу полную цену проезда в Лионеберге и всем рассказываю о вас чистую правду и ничего, кроме правды, как и было условлено.

— А как же психолог?

— Меня ждут дела. Вы деловой разумный, должны понимать.

— Да-да, конечно. Так, значит, проезд до Лионеберге? Подождите меня здесь, никуда не уходите.

Он растворился в воздухе и вновь сгустился в зримый образ спустя всего минуту.

— Готово! Идемте за мной.

Персефоний последовал за призраком в глухой проулок, потом краем площади — в закуток, где покачивались в полуметре над мостовой три или четыре ковра-самолета. Около них стояли и нервно курили гномы в кожаных куртках, шлемах и очках-«консервах».

— Этот, что ли? — ворчливо спросил один из них. — В Лионеберге?

— Туда, — кивнул Персефоний.

Гном устало вздохнул и проворчал, обращаясь к фантому:

— Учти, прозрачный, это последний рейс! Я еще живой, мне спать надо.

— Конечно, конечно, мой любезный Двалиано! Один рейс — и тебя ждут кружка какао, пачка лучшего табаку и теплая гнома! — радостно заявил призрак.

— Прошу прощения, — вдруг обратился к нему упырь. — Если это не слишком личный вопрос, чем вы питаетесь?

— Это слишком личный вопрос, — отрезал призрак и назвал цену перелета.

Персефоний расплатился не скупясь. Ковролетчик, растоптав окурок и сплюнув сквозь зубы, хмуро оглядел упыря и, не подавая руки, представился:

— Двалиано.

— Персефоний.

— Это без разницы, я хочу сказать, когда вас замутит или еще чего, чтобы никаких «эй, ты», ясно? Меня зовут Двалиано, а не «слышь, как тя там».

— Без вопросов, — кивнул Персефоний и закинул поклажу на ковер.

— Утепляться будем?

— Желательно.

Гном выдал ему толстый плащ, шлем и очки наподобие своих, приподнял ковер на уровень крыш и крикнул вниз:

— Ждите меня к утру, парни! Кто прилетает первым, заказывает столик в «Пузанской башне»!

— А кто последним — платит! — весело ответили ему снизу.

Двалиано расхохотался и бросил ковер вперед и вверх. В воздухе настроение его резко улучшилось. Он промурлыкал себе под нос что-то неразборчивое, потом, повернувшись к Персефонию, миролюбиво поинтересовался:

— А чего это, сударь, вас так заинтересовало меню нашего Неляпа?

— Просто показалось, что он какой-то не совсем обычный призрак.

— А задел он вас, видать, за живое? — усмехнулся Двалиано. — Так и быть, открою секрет: надеждами он питается, всяческими желаниями и хотениями. Нас вот загонял сегодня — и уже мечтами об отдыхе сыт! Хех, да тут каждый на что-то надеется, город мечтаний! Однако позволю себе предположить, что с вас Неляп не слишком обильно напитался?

— Да, пожалуй…

Это известие почему-то порадовало ковролетчика.

— То-то! — сказал он и пояснил: — Говорили ему умные разумные: не срамись, Неляп, оставь свою ересь… Не сочтите за сплетню, сударь, просто иначе непонятно будет. Дело в том, что Неляп у нас, в некотором смысле, еретик: матерьялист.

— Ах вот оно что! — воскликнул Персефний. — Как это я не догадался? Ну конечно, вот откуда его дикие воззрения: он отрицает духовное начало…

— Не совсем так, сударь. Неляп — не простой матерьялист, а феноменальный.

— Что-что? Не слыхал про таких…

— Ну, я, может быть, гладко растолковать не сумею, но расскажу, как он сам объясняет. Показывает это он мне однажды серебряный рубль и спрашивает: «Как думаешь, Двалиано, этот рубль — явление матерьяльное или духовное?» Я ему, конечно: «Матерьяльное!» — а он: «Вот и нет. Ты, говорит, прав лишь наполовину, и вот почему. Сей рубль, как действительно существующий предмет, есть феномен матерьяльный, это так. Но вот ты смотришь на него и что-то про него думаешь, верно? Скажи, что ты думаешь про этот рубль?» Я ему честно: «Что скучно ему в твоих руках, в моих бы повеселее было». А он: «Ну, вот, хоть бы это, и вообще, всякая мысль, которую можно отнести к этому рублю, есть феномен духовный. Стало быть, перед нами сейчас два феномена сразу: первый — матерьяльный, и второй, первым вызванный, — духовный». И всякий, говорит, реально существующий предмет есть единство двух феноменов. Вот он как придумал.

— Ну что вы, ничего он не придумал, — возразил Персефоний. — Это старинное заблуждение, оно возникло еще в эпоху античности. Древние даже вывели утверждение, что реально существуют только подобные единства, а если какому-то духовному феномену нет материального соответствия, то, значит, и феномен ложный.

— Точно, точно! — закивал Двалиано. — У Неляпа то же самое. Он через эти убеждения даже язычником сделался.

— Как это? — поразился упырь.

— А так: говорит, того Бога, которого истинным называют, в природе не существует, а язычника спроси про идол — он скажет: «Это мой бог». Значит, языческие боги — реальность.

— Да ведь это же бред! Софистика!

— И все ему так, — согласился Двалиано. — Да толку? Я, говорит, прав, потому что моя теория меня кормит и фирме деньги приносит. И что возразить? Это ж Майночь — город неограниченных потребностей! Однако же вот на вас, похоже, Неляп срезался. Моя вам, стало быть, благодарность, да и от всего нашего ковролетного парка.

— Благодарность — за то, что Неляп на мне срезался?

— Ну да. Стало быть, нашелся хоть один разумный, которого он по своей психической науке не обобрал. Это нам в радость. Понимаете, Неляп, конечно, бесценный сотрудник, но кто ж его, прощелыгу, любить-то будет, после такой его сволочной психологии?

…Ковер-самолет мчался над темной землей, с танцующей плавностью пересекая воздушные потоки и огибая редкие облака. Через два часа на горизонте засветились огни Лионеберге. Хотя после картины воздушного движения над столицей контрабанды пространство здесь, над столицей политической, казалось вымершим, Двалиано сбросил скорость, прошел по краю ковра и расставил на углах красные светильники.

Памятуя, что гном мечтает об отдыхе, Персефоний не стал требовать подлета к дому. Они приземлились на ковролетной станции под присмотром зевающего фантома. Упырь не поскупился на чаевые, так что Двалиано распрощался с ним тепло.

Расписавшись, по настоянию зевающего фантома, в книге прибытий, Персефоний отправился домой. Он шел пешком, постукивая тростью по булыжникам мостовой и помахивая набитым иностранной валютой саквояжем. Что-то изменилось в городе за время его недолгого отсутствия, еще больше выросла нервозность ночной жизни. Но Персефоний не слишком внимательно смотрел по сторонам: ему отчего-то казалось, что это не он пропустил нечто важное, а именно город.

Призрак с несерьезным, по первому впечатлению, именем Мазявый понял, что наступил его звездный час. Он задержался на минуту перед зеркалом, изучая в отражении свое лицо. Лицо героя!