Три товарища - Ремарк Эрих Мария - Страница 26

• Предыдущая
• 26/98
• Следующая

– У «Карла» еще есть резервы, – объявил он. – Боюсь, что у других тоже, – сказал я. – Маловер! – Он посмотрел на меня уничтожающим взглядом. На предпоследнем круге Кестер опять качнул головой. Он шел на риск и хотел закончить гонку, не меняя баллонов. Еще не было настоящей жары, и баллоны могли бы, пожалуй, выдержать. Напряженное ожидание прозрачной стеклянной химерой повисло над просторной площадью и трибунами, – начался финальный этап гонок. – Всем держаться за дерево, – сказал я, сжимая ручку молотка. Лепц положил руку на мою голову. Я оттолкнул его. Он улыбнулся и ухватился за барьер.

Грохот нарастал до рева, рев до рычания, рычание до грома, до высокого, свистящего пения моторов, работав ших на максимальных оборотах. Браумюллер влетел в поворот. За ним неслась вторая машина. Ее задние колёса скрежетали и шипели. Она шла ниже первой. Гонщик, видимо, хотел попытаться пройти по нижнему кругу.

– Врешь! – крикнул Ленц. В эту секунду появился Кестер. Его машина на полной скорости взлетела до верхнего края. Мы замерли. Казалось, что «Карл» вылетит за поворот, но мотор взревел, и автомобиль продолжал мчаться по кривой.

– Он вошел в поворот па полном газу! – воскликнул я.

Ленц кивнул:

– Сумасшедший.

Мы свесились над барьером, дрожа от лихорадочного напряжения. Удастся ли ему? Я поднял Патрицию и поставил ее на ящик с инструментами:

– Так вам будет лучше видно! Обопритесь на мои плечи. Смотрите внимательно, он и этого обставит на повороте.

– Уже обставил! – закричала она. – Он уже впереди!

– Он приближается к Браумюллеру! Господи, отец небесный, святой Мопсей! – орал Ленц. – Он действительно обошел второго, а теперь подходит к Браумюллеру.

Над треком нависла грозовая туча. Все три машины стремительно вырвались из-за поворота, направляясь к нам. Мы кричали как оголтелые, к нам присоединились Валентин и Грау с его чудовищным басом. Безумная попытка Кестера удалась, он обогнал вторую машину сверху на повороте, – его соперник допустил просчет и вынужден был сбавить скорость на выбранной им крутой дуге. Теперь Отто коршуном ринулся на Браумюллера, вдруг оказавшегося только метров на двадцать впереди, Видимо, у Браумюллера забарахлило зажигание.

– Дай ему, Отто! Дай ему! Сожри «Щелкунчика», – ревели мы, размахивая руками.

Машины последний раз скрылись за поворотом. Ленц громко молился всем богам Азии и Южной Америки, прося у них помощи, и потрясал своим амулетом. Я тоже вытащил свой. Опершись па мои плечи, Патриция подалась вперед и напряженно вглядывалась вдаль; она напоминала пзваянипе на носу галеры.

Показались машпны. Мотор Браумюллера всё еще чихал, то и дело слышались перебои. Я закрыл глаза; Ленц повернулся спиной к трассе – мы хотели умилостивить судьбу. Чей-то крик заставил пас очнуться. Мы только успели заметить, как Кестер первым пересек линию финпша, оторвавшись па два метра от своего соперника.

Лепц обезумел. Он швырнул инструмент на землю и сделал стойку па запасном колесе.

– Что это вы раньше сказали? – заорал он, снова встав па ноги и обращаясь к механиьу-геркулесу. – Развалина?

– Отвяжись от меня, дурак, – недовольно ответил ему механик. И в первый раз, с тех пор как я его знал, последний романтик, услышав оскорбление, не впал в бешенство. Он затрясся от хохота, словно у пего была пляска святого Вптта.

Мы ожидали Отто. Ему надо было переговорить с членами судейской коллегии.

– Готтфрид, – послышался за нами хриплый голос. Мы обернулись и увидели человекоподобную гору в слишком узких полосатых брюках, не в меру узком пиджаке цвета маренго и в черном котелке.

– Альфонс! – воскликпула Патриция Хольман.

– Собственной персоной, – согласился он.

– Мы выиграли, Альфонс! – крикнула она.

– Крепко, крепко. Выходит, я немножко опоздал?

– Ты никогда не опаздываешь, Альфонс, – сказал Ленц.

– Я, собственно, прпнес вам кое-какую еду. Жареную свинину, немного солонины. Всё уже нарезано. Он развернул пакет.

– Боже мой, – сказала Патриция Хольман, – тут на целый полк!

– Об этом можно судить только потом, – заметил Альфонс. – Между прочим, имеется кюммель, прямо со льда. Он достал две бутылки:

– Уже откупорены.

– Крепко, крепко, – сказала Патриция Хольман. Он дружелюбно подмигнул ей.

Тарахтя, подъехал к нам «Карл». Кестер и Юпп выпрыгнули из машины. Юпп выглядел, точно юный Наполеон. Его уши сверкали, как церковные витражи. В руках он держал невероятно безвкусный огромный серебряный кубок.

– Шестой, – сказал Кестер, смеясь. – Эти ребята никак не придумают что-нибудь другое.

– Только эту молочную крынку? – деловито осведомился Альфонс. – А наличные?

– Да, – успокоил его Отто. – И наличные тоже.

– Тогда мы просто купаемся в деньгах, – сказал Грау.

– Наверно, получится приятный вечерок.

– У меня? – спросил Альфонс.

– Мы считаем это честью для себя, – ответил Ленц.

– Гороховый суп со свиными потрохами, ножками и ушами, – сказал Альфонс, и даже Патриция Хольман изобразила на своем лице чувство высокого уважения.

– Разумеется, бесплатно, – добавил он. Подошел Браумюллер, держа в руке несколько свечей зажигания, забрызганных маслом. Он проклинал свою неудачу.

– Успокойся, Тео! – крикнул ему Ленц. – Тебе обеспечен первый приз в ближайшей гонке на детских колясках.

– Дадите отыграться хоть на коньяке? – спросил Браумюллер.

– Можешь пить его даже из пивной кружки, – сказал Грау.

– Тут ваши шансы слабы, господин Браумюллер, – произнес Альфонс тоном эксперта. – Я еще ни разу не видел, чтобы у Кестера была авария.

– А я до сегодняшнего дня ни разу не видел «Карла» впереди себя, – ответил Браумюллер.

– Неси свое горе с достоинством, – сказал Грау. – Вот бокал, возьми. Выпьем за то, чтобы машины погубили культуру.

Собираясь отправиться в город, мы решили прихватить остатки провианта, принесенного Альфонсом. Там еще осталось вдоволь на несколько человек. Но мы обнаружили только бумагу.

– Ах, вот оно что! – усмехнулся Ленц и показал на растерянно улыбавшегося Юппа. В обеих руках он держал по большому куску свинины. Живот его выпятился, как барабан. – Тоже своего рода рекорд!

За ужином у Альфонса Патриция Хольман пользовалась, как мне казалось, слишком большим успехом. Грау снова предложил написать ее портрет. Смеясь, она заявила, что у нее не хватит на это терпения; фотографироваться удобнее.

– Может быть, он напишет ваш портрет с фотографии, – заметил я, желая кольнуть Фердинанда. – Это скорее по его части.

– Спокойно, Робби, – невозмутимо ответил Фердинанд, продолжая смотреть на Пат своими голубыми детскими глазами. – От водки ты делаешься злобным, а я – человечным. Вот в чем разница между нашими поколениями.

– Он всего на десять лет старше меня, – небрежно сказал я.

– В наши дни это и составляет разницу в поколение, – продолжал Фердинанд. – Разницу в целую жизнь, в тысячелетие. Что знаете вы, ребята, о бытии! Ведь вы боитесь собственных чувств. Вы не пишете писем – вы звоните по телефону; вы больше не мечтаете – вы выезжаете за город с субботы на воскресенье; вы разумны в любви и неразумны в политике – жалкое племя!

Я слушал его только одним ухом, а другим прислушивался к тому, что говорил Браумюллер. Чуть покачиваясь, он заявил Патриции Хольман, что именно он должен обучать ее водить машину. Уж он-то научит ее всем трюкам.

При первой же возможности я отвел его в сторонку:

– Тео, спортсмену очень вредно слишком много заниматься женщинами.

– Ко мне это не относится, – заметил Браумюллер, – у меня великолепное здоровье.

– Ладно. Тогда запомни: тебе не поздоровится, если я стукну тебя по башке этой бутылкой. Он улыбнулся:

– Спрячь шпагу, малыш. Как узнают настоящего джентльмена, знаешь? Он ведет себя прилично, когда налижется. А ты знаешь, кто я?

• Предыдущая
• 26/98
• Следующая