Гибель волхва - Осетров Геннадий - Страница 22

• Предыдущая
• 22/35
• Следующая

— Нет, нет! — воскликнул Всеслав.

Старики переглянулись, потупились, размышляя; потом Ратай, сдерживая голос, почти прошептал:

— Не даешь отраву, научи, как сварить!

Волхв молча пошел к воротам; тут он остановился, обернулся и раздельно, строго выговорил:

— И отраву не дам, и учить не буду! Я убийцам не потатчик!

— Да мы никого… — заволновался Ор, но Всеслав уже вышел со двора.

Соловей задумчиво брел по лесу. Со дня его первого прихода в Чижи после появления там попина Кулика прошло несколько седьмиц, но храм-капище Иисуса там, оказывается, строить еще не начинали. Даже Рода пока не тронули — видно, пришельцы тут решили действовать уговорами, миром. Не ясно было даже, как потом поступит византиец — будет крестить в храме или отроки погонят смердов в Клязьму. Только ли жителей Чижей коснется первое верообращение или присоединят и обезлюдевшую после мора Липовую Гриву. «Я живу в стороне ото всех, — думал волхв, — и, может быть, смогу вообще укрыться от напасти. Ну и что? Тут же появилась новая мысль, ну, укроется

— и что дальше?! На другой же день обе веси пойдет в христианский храм, только он один останется на Ярилиной плеши?! Нет, Кулик не допустит такого! Став в Киеве некого не обманул!

Может быть, спасение надумали Ор и Ратай? Нет, нет, это не так! Если они и убьют попина и вирника, беды, да еще большей, все равно не миновать. Тогда уж нагрянут настоящие палачи и пощады не будет никому. Видно, старики решили убить себя, чтобы не слушать Кулика, не менять веры и не предавать своих кумиров. Но и это не спасение. Пепела, Ор, Ратай, еще несколько человек, однако не все же умирать перед надвинувшимся горем».

Недалеко от пала, где утром выгорали деревья, тропинка раздваивалась

— один путь вел к броду, другой — к священному дубу и светлой поляне, где сейчас проходил ляльник. Поколебавшись, волхв пошел на праздник. Версты через две он услышал голоса, лес начал редеть, и перед ним открылась ярко освещенная солнцем поляна, покрытая густой зеленой травой, белыми и желтыми цветочками.

Слева, в нескольких шагах от леса, отдельно рос огромный дуб. Запутавшийся в его раскидистых ветвях ветер шелестел сейчас листвой, и волхву показалось, что в этом шорохе он услышал какие-то невнятные слова. Густая тень окружала внизу ствол дерева, затеняя расчищенную от желудей и прошлогодней листвы землю. Все нижние ветки дуба были перевязаны полотенцами и лентами с вышитыми на них священными лосихами. Белые полотняные полоски беспрестанно шевелились, как живые.

С младенческих лет знал Всеслав этот дуб; ребенком, еще на руках у матери, оказывался он тут, возле сильномогучего великана, поражавшего людей своей мощью и несокрушимостью. С тех пор дерево еще больше укрепилось, заматерело, ствол и главные сучья его будто налились железом.

Ляльник только начинался. В середине поляны складывали огромный костер из веток и валежника; все мужики были нарядно одеты в синие, зеленые, белые косоворотки, обшитые по подолу узорами.

Неподалеку от них проходило главное торжество. На вырезанной из дерна скамье сидела улыбающаяся девушка с венком на голове. Сейчас она была Лелей — дочерью великой Лады — самой весной, оживляющей и расцвечивающей после зимы русский мир. Рядом с девушкой-богиней лежали хлеб, сыр, масло, яйца, стояли кувшины с молоком и сметаной; к ногам ее уложили множество сплетенных из ярких цветов венков.

Вокруг скамьи хороводом шли девушки; они были одеты в белые с красной вышивкой поневы и, по вятичскому обычаю, в белых шерстяных шапочках с начищенными медными подвесками. Плавно, красиво кружась вокруг Лели, девушки ладно, стройно пели:

Едет Весна, едет на золотом коне, В зеленом сиянии, на сохе седючи, Сыру землю оручи, правой рукой сеючи…

Потом хороводная цепочка разорвалась, и все подступили к скамье. Девушка-богиня стала надевать им на головы цветочные венки. Зашумели, засуетились стоявшие неподалеку мужики, бабы, ребятишки. Все смешалось, закружилось; смех и выкрики разлетелись над поляной. Однако через некоторое время смерды, будто сговорившись, стали собираться вокруг колодца-костра, показался дым и поплыл к небу. Притихшие русичи терпеливо ждали, когда огонь сожжет дрова и каждый получит по горсти горячего пепла, чтобы посыпать им на счастье перед посевом семена.

Стоявший возле дуба волхв долго молча смотрел на толпившихся вокруг праздничного костра жителей Чижей; тут были и плотники, спорившие недавно с попином, бабы и девки, пропустившие вперед красивую Лелю.

Не увидел Всеслав среди них только Ора и Ратая.

На бездонном черном небе сверкала луна и переливались ледяным светом бесчисленные звезды.

В Чижах стояла глубокая тишина; лишь в нескольких избах тускло горела лучина, освещавшая тяжелый серый дым, выплывающий из волоковых окон.

Серебристый небесный свет растекался по верхушкам уснувших деревьев, и весь русский мир превратился в удивительную сказку; позади веси среди прибрежных лугов черной широкой дорогой лежала река. На повороте она светлела, и там в воде блестела еще одна луна.

Великий Род глядел на притихшую землю русичей. Голова кумира, поднимавшегося над капищем, обращена к Чижам и Клязьме, а перед ликом его проплывает бесконечная белая прядь дыма, просвеченная насквозь лунным светом. Внизу, у подножья бога, видны красные горячие угли; они то ярче пламенеют, то исчезают во вселенской тьме. Порой внутри костра щелкает огонь и разметывает сразу же гаснущие искорки.

Неподалеку от кумира сидят Ор и Ратай. Их безмолвие длится долго; старики неподвижны и поэтому тоже похожи на вырезанных из дерева богов.

Но вот Ратай встал, сказал Ору: «Все, старик, поднимайся!» — и пошел к Роду.

Вплотную приблизившись к кумиру, он обхватил его, будто обнял, и стал раскачивать. Врытый в землю бог едва поддавался; от дыма старик закашлялся, но сразу же испуганно притих. Когда к нему подошел Ор, Ратай хрипло прошептал:

— Подкопать надо вот тут, заступы принеси!

Теперь они стали откапывать кумира. Отбросив в сторону несколько лопат твердой, как камень, земли, старики снова обхватили бога, попробовали расшатать. Род раскачивался, глухо стукался о края ямы и все глядел вдаль.

— Не осилим мы его, — остановился Ор.

— Молчи! Не вытащим, так повалим, разроем с одной стороны и положим.

Отдыхали недолго и снова взялись за лопаты.

Кумир рухнул, когда уже чуть посветлел край неба. Бог падал медленно, долго, выворачивая комлем остатки костра и обволакивая все дымом. Ор и Ратай застыли возле поверженного Рода, а тот лежал навзничь, лицом к звездному небу.

Ор очнулся первым, принес длинный ремень, обвязал бога. Потом они потащили кумира с капища. Иссохшее за многие годы дерево легко ползло по земле. Внизу, на росистой траве, дело пошло еще успешнее — Род скользил плавно, оставляя позади темный след.

На опушке леса старики остановились. Ратай отвязал ремень, вдвоем они приподняли голову кумира, и Ор подставил под него плечо. Более крепкий Ратай, кряхтя, взвалил на себя второй конец бога, и дальше они его несли на плечах. Ноша и теперь не оказалась тяжелой, лишь мешали встречные ветки деревьев, бьющие по лицам.

Изредка совсем рядом со стариками во тьме леса что-то шуршало, кто-то убегал прочь — и опять становилось тихо.

Ор и Ратай долго петляли, запутывая следы. Шедший впереди Ор то сворачивал в гущу леса, то выходил на освещенные луной поляны, и тогда по траве ползла их тройная черная тень.

После долгих блуканий, похитители кумира вышли к берегу Клязьмы и пошли к кургану-кладбищу. Невдалеке от него они остановились, осторожно опустили Рода на землю, сами устало присели рядом, тяжело дыша.

Рассвет становился все заметней, и Ор задвигался. Он измерил лотями кумира, достал нож и начал распарывать на земле дерн, обнажая рыхлую черную землю. Потом взялись за лопаты и скоро вырыли длинную узкую яму, вкатили в нее Рода. Схоронив бога, они накрыли его дерном, старательно смели ладонями оставшуюся землю, оглядели свою тайну.

• Предыдущая
• 22/35
• Следующая