Прекрасная Габриэль - Маке Огюст - Страница 101

• Предыдущая
• 101/184
• Следующая

— Вы угадали справедливо. Король просил меня уговорить жестокую.

— И вы ее уговорите, вы так красноречивы.

— Вот именно о чем я спрашиваю себя, должен ли я быть красноречив, будет ли это услуга для короля.

— Сердцу короля — да.

— Но его интересам?

— Это другое дело. Впрочем, для человека влюбленного нет других интересов, кроме его любви.

— Я постараюсь, как могу, угодить королю. Но надо предвидеть случай, когда маркиза де Монсо останется неумолима. У нее есть характер.

Сюлли произнес эти слова тоном, обещавшим мало усердия к переговорам.

— В таком случае?..

— В таком случае надо развлечь короля поскорее.

— Это легче сказать, чем сделать.

— Однако я рассчитывал на вас по двум причинам.

— Говорите.

— Во-первых, пружина всякого развлечения, так же как и войны, — деньги, а у нас их нет.

Замет нахмурил брови.

— А у вас их много, — продолжал Сюлли.

— О! Уверяю вас, по крайней мере половина того, что я имею…

— Помещена во Флоренции у великого герцога… я это знаю, и поэтому вы находитесь с этим государем в весьма хороших отношениях, я полагаю.

— Как! — вскричал Замет с беспокойством. — Вы знаете…

— Я всегда знаю, где деньги, — перебил Сюлли, — я только не знаю, как их привлечь к нам. Да, у вас там миллион экю. Зачем они не здесь!

— Уверяю вас…

— Если вы занеможете, не оставляйте всех этих денег во Флоренции; я нашел помещение гораздо выгоднее для вас.

— Какое?

— Предположите, что король совсем разойдется с маркизой; предположите, что он будет развлекаться там и сям, пока его разведут с королевой Маргаритой; предположите еще, что король опять женится…

— А! а! — сказал Замет, снова смотря на Сюлли, который равнодушно царапал своей тростью корзинки, усыпанные инеем.

— Имеете вы что-нибудь против брака короля? — продолжал Сюлли.

— Но это смотря по тому, каков будет брак, — сказал флорентиец, осматриваясь вокруг, как будто боялся шпионов.

— Я говорю о хорошем браке, любезный месье Замет, с принцессой молодой, прекрасной, если возможно, а в особенности богатой.

— Это можно найти.

— У вас никого нет в виду?

— Но…

— Есть испанская инфанта.

— Чернушка, настоящая обезьяна.

— Есть савойская принцесса.

— Семь смертных грехов, да еще бедность к тому.

— Есть королева Елизавета Английская.

— Вот уже шестьдесят лет, как врачи требуют, чтобы она умерла девственницей.

— Черт побери! Не нашего короля нужно ли в мужья. Мы перебрали всю Европу, не так ли? Э, нет, мы забыли кого-то, любезный месье Замет.

— Кого же? — спросил флорентиец с простодушием, делавшим честь его дипломатии.

— Даже из вашей родины. Ведь у вас во Флоренции есть принцесса.

— Правда.

— Дочь великого герцога Медичи.

— Принцесса Мария.

— Которой, должно быть, в нынешнем году…

— Двадцать лет.

— И которая хороша собой?

— О, чудо!

— Хорошее владение, народ сытый, который дом Медичи умел откормить как следует.

— Медичи искусны.

— Я думаю; люди, у которых миллион экю от Замета… Кстати, какой характер у этой прелестной принцессы?

— Не знаю и не осмелюсь сказать.

— Вы должны знать. Кто-то мне рассказывал вчера, что у вас молочная сестра, дочь ее кормилицы.

Говоря таким образом, Росни устремил на Замета свои серые глаза, которые были способны изведать глубину души.

— Вы знаете все, — отвечал флорентиец, поклонившись.

— Все, что может интересовать моего государя, любезный месье Замет. Видите, как все сцепляется без усилий. Свяжите конец с концом наши предположения: разрыв короля с прекрасной Габриэль, его препровождение времени со всеми масками, которых для него найдут, потому что ведь для него можно найти хорошеньких масок; потом развод с мадам Маргаритой, потом новый брак, и заметьте, как ваша флорентийская принцесса придется ко всему этому с миллионом экю, который вам принесет или маркизство, или герцогство, или огромные проценты под залог хорошей земли.

— Я слишком люблю короля, — сказал Замет, трепеща от радости, — для того чтобы отвергать все эти предположения. Но сколько трудностей надо победить!

— Говорят, ваша соотечественница — ворожея.

— Это болезнь нашей страны.

— Надо будет узнать от нее мой гороскоп, — сказал Сюлли.

— К вашим услугам.

— Вы можете быть уверены, месье Замет, что я считаю вас благородным человеком, добрым другом нашего доброго короля.

Замет поклонился опять.

— Вы дадите взаймы пятьдесят тысяч экю в конце этого месяца, не правда ли? Надо развлечь его величество или войной, или иначе.

— Я прощу эту сумму.

— Благодарю. Это известие утешит несколько любезного государя, который со вчерашнего дня не перестает печалиться или сердиться; я в первый раз слышал, как он говорит о мщении.

— Кому?

— Тому, кто пересказал маркизе. Я думаю, прости Господи, что бедняжка поплатится за всех. Но если бы это могло развлечь короля, что за беда! Месье Замет, сегодня 27 декабря, мне хочется послать завтра за пятьюдесятью тысячами.

— Завтра слишком рано.

— Вот маркиза зовет своих людей. Я оставляю вас, месье Замет. Итак, завтра вечером мы займем у вас деньги в ожидании всех этих процентов, известных вам.

— Хорошо.

— Не забудьте мой гороскоп. До свидания!

Сказав эти слова, Сюлли с значительным видом пожал руку Замету и велел доложить о себе маркизе де Монсо.

Габриэль начала уже свои приготовления, и не будучи замеченной, смотрела на министра, занятого разговором с Заметом. Когда Сюлли вошел к ней, все было кончено. Габриэль отдавала приказания, чтобы заложили лошаков.

Министр, выразив свои сожаления и свое удивление несколькими вежливыми словами, объяснил поручение, данное ему королем, и начал ходатайствовать за своего государя, но так вяло, что его хваленое красноречие не отличилось в этот день. Габриэль, сияя меланхолической красотой, не переставала во все время, как говорил Сюлли, ласкать и целовать своего ребенка. Потом, после речи министра, она сказала:

— Я расстаюсь с королем, любя его очень нежной дружбой. Я оставляю его для его же счастья; может быть, если бы я хотела, я могла бы остаться еще, но королю нужно быть свободным, и все желают его свободы и упрекали бы меня в его неволе. Я перенесла бы с огорчением, если б меня отослали после, а это непременно случится, лучше же мне сделать первый шаг. Неужели вы из тех, который мне скажет, что я напрасно поступаю так?

Сюлли был откровенен, когда хотел, и выражался лаконически, как спартанец.

— Нет, маркиза, — отвечал он, — я не стану отговаривать вас более того, сколько требует приличие.

— В политике приличие не считается, неужели вы посоветуете королю насильно удержать меня?

— Ну нет, — сказал он, — хотя я имею к вам дружбу и уважение, которые вы можете испытать, но…

— Но вы предпочитаете, чтобы я была в Монсо, а не в Лувре.

— О! не вы стесняете, а любовница короля.

— Однако я не очень стесняла после моего восшествия на престол, — меланхолически сказала Габриэль. — Я мало занимала места на троне и желаю, чтобы короля и его министров не более беспокоили вперед, как беспокоило их мое присутствие. Прощайте. Я теряю короля, потому что я была нежным другом; он возьмет вместо меня другую, но не заменит меня. Я была кротка с бедным народом, который не будет проклинать мою память. Прощайте, — докончила она, — по крайней мере, вы настолько уважали меня, что не стали лицемерить со мной. Прощайте!

Эта ангельская доброта сделала более впечатления на сурового гугенота, чем он ожидал. Смотря, как великодушное создание отирало свои слезы, из которых ни одна не была смешана с горечью, он сказал себе, что действительно Генрих никогда не найдет такого ангела, и упрекал себя, что не более пролил бальзама для излечения такой благородной раны. Он показался себе грубияном и подыскивал средство опровергнуть свои слова, признаваясь себе, что он сделал совсем не то, что поручил ему король. Но так как совесть его радовалась, что он оказал услугу государству и королю, он остановился в ту минуту, когда хотел загладить свою вину.

• Предыдущая
• 101/184
• Следующая