Варяжский меч - Максимушкин Андрей Владимирович - Страница 70

Священник сегодня почти весь день провел в корчме. На улице моросит мелкий дождик, дел никаких нет. Вроде никто из немногочисленного, но дружного землячества христианских купцов, ремесленников, наемных воинов, просто проходивших через город путников, живших около пристаней, в пастырском напутствии или благословении не нуждался. Оставалось только сидеть за столиком в углу у очага и слушать разговоры и байки. Иногда кто-нибудь из гостей угощал отца Климента пивом, местным медом или приглашал разделить трапезу. Клирик не отказывался, с благодарностью принимал угощение. Грех оскорблять добрых людей отказом.

Отец Климент уже почти две седмицы жил в Велиграде. Прибыл он в город с обозом купца Гилфри из Майнца, ухаживал за раненным в пути несчастным Арнольдом. Впрочем, спутников священник не отягощал, выросший в семье простого крестьянина, он с детства привык трудиться и не чурался любой работы. Все, что ни делается, делается во славу и с благословения Господа. Да и все сваливавшиеся ему на голову невзгоды и заботы отец Климент воспринимал как посланные Всевышним испытания и принимал их со смирением и легким сердцем.

Единственное, когда после всех тягот пути на горизонте показались стены и башни твердыни свирепого властителя ободритов, священник немного струхнул. Сразу вспомнилось все, что он слышал о диких, буйных нравах язычников. Перед глазами вновь предстали ужасы ночного штурма Мекленбурга и последовавшей затем резни. Опасения оказались напрасными. Никто не спешил возводить смиренного клирика в святомученический сан. Сторожевые воины на воротах только лениво скользнули по закутанной в сутану фигуре священника и пропустили обоз, взяв с Гилфри обычную плату за две груженые телеги.

И в самом Велиграде никто отца Климента не обижал. Разве что на третий день пребывания в городе к нему на торге подошли два языческих волхва, молодые, крепкие мужи. Вежливо, но настойчиво пригласив уже готового отдать Богу душу христианина отойти в сторону, ему напомнили, что в городе запрещено строить церкви, открыто справлять христианские обряды и проповедовать. В остальном же каждый волен поступать, как ему Боги заповедовали.

Так отец Климент и жил в Велиграде, исповедовал и причащал собратьев по вере, поддерживал их Божьим словом. Даже выдалось крестить ребенка, родившегося у четы молодых христиан норманнов. Много времени священник уделял молитве. По его мнению, Господь специально направил его стопы в этот языческий вертеп, дабы не оставлять немногочисленных овец стада Христова без святого благословления и надежды на воскрешение. Что будет дальше, отец Климент не задумывался: будет день — будет пища.

В свободное время клирик изучал город, жизнь его обитателей, странные и удивительные обычаи славян, с интересом слушал рассказы пришлых купцов и горожан. Живший долгое время в Мекленбурге и нисколько не интересовавшийся, чем дышат окрестные язычники, Климент как будто прозрел — все вокруг было ему любопытно и завлекательно.

— Рассказывайте, прошу вас, почтенный Иохан. — Клирик понял, чем вызвана заминка в повествовании торговца. — Господь всеблаг и даже погрязшим в грехе язычникам дает припасть к роднику мудрости.

— Говорил знахарь, что в давние времена князь, правивший округой… — продолжил Иохан, смочив горло добрым глотком браги. — Да, раньше город назывался Рерик, так еще славяне именуют сокола. Так вот, этот князь Рюрик собрал всех своих людей и уплыл далеко на восток за новыми землями. Или позвали его княжить… — Старый торговец яростно почесал макушку, пытаясь вспомнить. — Кто его знает.

— Я слышал, этот язычник по наивности ведет свой род не от Адама, а от птицы-сокола, — заметил Климент.

— Нет, простите, святой отец, сокол — это герб Рюрика и его потомков. Слышали о великом короле Святославе? — влез в беседу сидевший за столом Гилфри. Торговец сегодня зашел в корчму согреться добрым кувшином меда, да так и остался, присоединившись к компании.

— Сами язычники считают свой род от римских цезарей.

— Пустое, — хмыкнул Иохан. — Славяне свергали цезарей, было дело, но род их от других корней идет, от гуннов короля Этцеля, точно.

— Кажется, вы хотели рассказать о Велиграде, — поправил торговца Климент. Ему хотелось дослушать до конца начатую историю.

— Так вот, после ухода Рюрика город захирел. Один раз его даже викинги взяли, те еще язычники, хуже славян. Дед нынешнего князя, Мечислав, после войны с королем Генрихом Птицеловом перенес свою ставку из Мекленбурга в Рерик и назвал город Велиградом, как раньше Мекленбург назывался.

— Славны дела Господни, — задумчиво произнес Климент. Он и не знал, что в былые времена Мекленбург был столицей ободритов, думал, это обычный город, облюбованный графами герцога Биллунга.

— Отец Белуна, Стоигнев, отстроил и расширил город, обнес его новой стеной. Я слышал, даже полки непобедимого Оттона Великого не могли взять Велиград. Две седмицы стояли у стен, пока князь Белун сам не признал власть императора и величие Церкви.

— А теперь славяне восстали, — горько вздохнули на дальнем конце стола.

Дальнейший разговор плавно перетек на описание тягот войны и сетования, что торговля совсем никакая. Даже товары распродать не удается, и кто знает: стоит ли везти новые? Вспомнили о страшной участи отца Гюнтера, клирика ныне разрушенной церкви Богородицы. Благочестивого клирика славяне привязали к дереву в лесу и оставили на съедение диким зверям. А может, сами принесли его в жертву Дьяволу. Кто теперь разберет. Одно ясно — следы зубов на костях несчастного Гюнтера явно были не волчьи или какого другого зверя. Ох, нечисто дело, совсем нечисто. Плохую смерть принял бедолага, упокой Господь его душу.

А послы новгородского короля Володимера на бесовском капище быков резали. Хотели даже людей в жертву принести. Страшные дела творятся, никогда такого не видел, сколько со славянами торгую. Купили у викингов рабов, привели в город и вместе с быками своему Радегасту, королю демонов, зарезать хотели. Княгиня, говорят, по этому поводу ругалась страшно, обряд запретила, рабов отпустить велела, даже обещала новгородцев из города изгнать. Да брешут, все они дьяволопоклонники. Все только притворяются добренькими. Да нет, славяне честно дела ведут и никогда зря не убивают. Это нечто страшное у них приключилось, раз жертву принесли, прости Господи.

Постепенно от домашнего тепла и выпитого отца Климента разморило. Прикрыв глаза и прислонившись к бревенчатой стене, он почти задремал, прислушиваясь к застольным разговорам. Благо говорили на знакомом ему с детства верхнерейнском наречии.

Сразу по приезде в город священник начал учить славянский язык. На улице и в корчмах прислушивался к речам горожан, запоминал, просил товарищей перевести то или иное слово, объяснить, как это будет по-славянски. К радости отца Климента, он уже начал с грехом пополам, но понимать, о чем говорят на улицах. Оказалось, с божьим благословлением, ничего невозможного нет.

В самый неподходящий момент, когда священник уже почти заснул, грешная плоть дала о себе знать и требовала срочно идти в отхожее место. Ничего не поделаешь, пришлось подняться со скамейки, набросить на плечи плащ и покинуть теплую уютную корчму. Дождь на улице почти прекратился, только с неба летела мелкая морось. Быстро найдя дорогу к дощатому заднику, священник облегчился, не переставая при этом удивляться чистоплотности славян.

Впрочем, эта черта местных жителей изумляла его с первых дней жизни в Велиграде. Надо же! В каждом дворе, даже самом бедном, были отхожие ямы со стоящими над ними плетеными или дощатыми домиками чуть побольше двух ширин плеч взрослого мужа. На улицах чистота. Дороги в городе вымощены уложенными на чурбаки и тщательно сплоченными половинками бревен. А в графском замке местами каменные мостовые лежат. Климент уже видел такие в одном старом, еще римских времен, городе.

Все славяне не реже двух раз в месяц моются в специальных домах, банями называемых. Истязают себя жарой, холодной водой и бьют друг друга связками прутьев с листьями. Говорят, для тела очень полезно. Климент собирался сам сходить в баню, попробовать на себе этот чудный обычай, но все не мог собраться с силами. Тем более, баня — греховное место. Там жены и мужи, не ведая стыда, вместе нагишом ходят. Да еще блуд творят, наверное. А что еще может в таком месте, когда все голые, твориться?