Сын Сумерек и Света - Авраменко Олег Евгеньевич - Страница 37
- Предыдущая
- 37/114
- Следующая
Когда деревья передо мной расступились, я робко поднял взгляд и тут же замер, не веря своим глазам. Посреди широкой прогалины, там, где некогда был шатёр Дианы, теперь стоял опрятный двухэтажный дом из красного кирпича, повёрнутый фасадом ко мне. Не будь я погружён в собственные мысли, я бы давно заметил его черепичную крышу, возвышавшуюся над кронами деревьев.
Моё секундное замешательство сменилось праведным негодованием. Какое кощунство! Кто посмел осквернить своим присутствием это святое место? Чей извращённый ум отважился на такое вопиющее оскорбление светлой памяти Дианы?
Вскипая от ярости, я громко выругался и бегом бросился к дому с твёрдым намерением проучить святотатца. Златошерстые зверушки с длинными пушистыми хвостами и кисточкообразными ушами, те самые, которых любила Диана, испуганно шипели на меня из густой травы.
Когда я пробегал между двумя клумбами, где росли любимые Дианины сумеречные розы, дверь дома неожиданно отворилась, и на крыльцо вышла красивая стройная девушка в коротком зелёном платье. Она смотрела на меня, приветливо улыбаясь.
— ДИАНА! — вскричал я. — О БОГИ! ДИАНА!
Я взлетел по ступеням на крыльцо, чтобы обнять её, прижать к себе… Только в самый последний момент я понял, что обознался, и резко затормозил. Мои руки остановились в сантиметре от талии девушки, которую издали я принял за Диану.
Вблизи она больше походила на Юнону — если вообще можно говорить о разной степени схожести с двумя столь похожими друг на друга сёстрами. У неё были волнистые тёмно-каштановые волосы, озорные карие глаза и чёрные брови моей матери; зато фигура, овал лица, улыбка… Её улыбка! Она не была такой ослепительной, как у Юноны, но разила меня в самое сердце, заставляя его болезненно ныть. Это была улыбка Дианы…
— Здравствуй, Артур, — сказала мне знакомая незнакомка. — Я Пенелопа.
Постепенно на смену разочарованию мной овладело любопытство. Девушка, назвавшаяся Пенелопой, была очень молода. И хотя судить об истинном возрасте ведьм по их внешности дело неблагодарное, в данном случае я был стопроцентно уверен, что ей никак не больше двадцати пяти лет. А значит…
— Ты моя новая сестричка? — спросил я. — Кузина, племянница?
— Вроде того, — ответила Пенелопа. Только теперь я заметил, что она сильно взволнована и даже не пытается скрыть это. — Кроме всего прочего, я твоя двоюродная сестра.
— Кроме всего прочего? — озадаченно произнёс я.
— Моя мать — твоя тётка Диана, а стало быть, мы кузены, — объяснила Пенелопа. — Но не это главное… — Тут она умолкла, видимо, для того, чтобы дальше я сам догадался.
Я догадался — и замер, как громом поражённый. Со мной случилось что-то вроде паралича, умственного и физического. Я не мог выдавить из себя ни слова и лишь обалдело таращился на Пенелопу. Вы можете сказать, что это было ясно с первой же секунды. Пожалуй, да. Но хотел бы я посмотреть на вас в моей ситуации.
После непродолжительного молчания Пенелопа вновь заговорила:
— Как-то неправильно получилось, правда? С тех пор как стало известно, что ты жив, я очень ждала тебя… и очень боялась, что ты придёшь, ещё не зная обо мне.
— Т-так т-ты м-моя д-доч-чь? — пробормотал я, в первый и, надеюсь, последний раз в жизни начав заикаться.
— Твоя и Дианы. Я родилась ровно через девять месяцев после твоего исчезновения. — Она немного помедлила, затем добавила: — Думаю, мама с самого начала боялась, что ты не вернёшься, и… ну, ты понимаешь.
— О боги! — сказал я.
Пенелопа взяла мою руку, нежно сжала её и заглянула мне в глаза — точно так, как это делала Диана.
— У тебя шок, Артур. Проходи же в дом.
Я молча кивнул, и мы вместе вошли внутрь. В просторном холле работал кондиционеры, было сухо и прохладно. Поскольку к этому времени солнце полностью скрылось за грозовыми тучами, Пенелопа включила свет. Очевидно, большинство бытовых устройств в доме работали от электрического тока, а его генератор подключённый к Формирующим, скорее всего, стоял в подвале. Это было вполне в духе Сумеречных, исповедующих разумное сочетание колдовства и достижений технологической цивилизации в гармоническом единстве с природой. Такая позиция нравилась мне больше, чем практика Царства Света, где чары использовались на каждом шагу и вместе с тем их применение было строго регламентировано многочисленными директивами Королевского департамента бытовой магии.
— Ты голоден? — спросила Пенелопа, усадив меня в кресло.
Я отрицательно покачал головой:
— Нет.
— Что-нибудь выпить?
— Нет, спасибо.
— Тогда, может, сигарету?
Несколько секунд я колебался, затем утвердительно кивнул:
— Да, пожалуй.
Пенелопа открыла тумбочку, стоявшую рядом с моим креслом, поставила наверх пепельницу, достала начатую пачку сигарет и раскурила две, одну из которых потом протянула мне.
— Благодарю, — сказал я, глубоко затянулся, сразу же выдохнул дым и закашлялся.
Пенелопа удивлённо взглянула на меня:
— Ты не куришь?
— Вот уже двадцать лет. Когда я регрессировал, то напрочь позабыл об этой привычке.
Пенелопа молча сделала несколько затяжек и раздавила сигарету в пепельнице. В среднем девяносто из каждой сотни взрослых колдунов и ведьм были заядлыми курильщиками, остальные десять процентов курили от случая к случаю и считались некурящими. В отличие от простых смертных, никотин не вредил нашему здоровью — вернее, нам не составляло труда устранить все негативные последствия курения. И вообще, мы не боялись телесных недугов; другое дело — болезни души и разума. Их никакими чарами не излечишь.
— Юнона говорила, что у тебя была потеря памяти, — отозвалась Пенелопа. — Ты это имел в виду?
Я неопределённо кивнул, испытывая некоторую растерянность. Возвратившись в Экватор, я твёрдо решил взвешивать каждое своё слово о Срединных мирах. Я тщательно продумал, что буду говорить Юноне, что — деду Янусу, что — брату Амадису, что — кузену Дионису и тёте Помоне, а что — всем остальным. Но сейчас я был полностью сбит с толку новым, неожиданным для меня обстоятельством — моим отцовством. Я должен был привыкнуть к этому, разобраться в своих чувствах, и мне очень не хотелось в первом же разговоре с дочерью что-то скрывать, а тем более — лгать.
В поисках более невинной темы для беседы я осмотрелся вокруг и увидел на стене справа от меня два портрета — мой и Дианы. Мой портрет был написан рукой великого маэстро Рафаэля ди Анджело, гениального художника из мира PHTA-2084, в обиходе именуемого Землёй Гая Аврелия, где в своё время я был известен как Артур де Лумьер, безземельный нормандский дворянин, рыцарь и полководец. На портрете я был изображён в полный рост, в лёгких боевых доспехах, выкрашенных в чёрный цвет, в малиновом плаще и со своей любимой шпагой Эскалибур, которую я держал наизготовку в правой руке. Таким меня увидел маэстро непосредственно перед тем памятным сражением, когда я повёл войско графа Тулузского против орды лютых псов в человеческом обличии, рыцарей-крестоносцев моего старшего брата Александра, который был у них за главного — великим магистром ордена Святого Духа. Крестоносцы свирепствовали в Лангедоке, искореняя альбигойскую ересь, местные жители защищали свою землю, свои дома, свою веру. Я встал на сторону последних не столько потому, что был убеждён в их правоте, сколько потому, что их противником был Александр. В тот день мы праздновали победу, лангедокская армия под моим руководством сокрушила полчища крестоносцев, а я в очном поединке тяжело ранил Александра. Отец мой, узнав об этом, неистовствовал; мама молчала, но глядела на меня с такой мукой, с такой болью, что мне стало невыносимо стыдно. Тогда я со всей отчётливостью осознал, что наша детская вражда с Александром зашла слишком далеко, и поклялся себе, что в следующий раз лучше прослыву трусом и обращусь в позорное бегство, чем подниму руку на родного брата. Следующего раза, к счастью, не представилось…
— Как к тебе попал мой портрет? — спросил я Пенелопу.
- Предыдущая
- 37/114
- Следующая
