Великая Северная экспедиция - Островский Борис Генрихович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/43
• Следующая

Перед нами последний этап Великой Северной экспедиции — путешествие Беринга в Америку. Карл Бер справедливо называет это плавание пятым актом трагедии, в котором погибают все действующие лица, причём наибольшее сочувствие вызывает сам Беринг. Необычайные трудности организационной работы по экспедиции, заставлявшие Беринга находиться в напряжённом состоянии, частые и тяжёлые неудачи, непрерывные ссоры и интриги, происходившие между всеми его подчинёнными, недовольство им в Петербурге за медленный темп экспедиции и, наконец, непризнание удачного похода Шпангберга в Японию и требование его повторения — все это, несомненно, расшатав душевное и физическое здоровье моряка, ослабило его энергию, самоуверенность и бодрость. В таком настроении Беринг отправился в свой роковой поход.

Летом 1740 года все необходимые припасы для экспедиции и все снаряжение уже находились в Охотске, откуда должно было начаться плавание.

Ни один из путешественников, побывавший в Охотске, не произнёс о нем доброго слова. И, в самом деле, на десять миль вокруг не найти ни одного дерева, над головой — слезливое небо, робко зеленеет трава, а среди бедных, в беспорядке разбросанных домишек распростёрлось болото, испускающее испарения. В конце мая вскрывается река Охота, впадающая в море вблизи Охотска. Лёд шествует к морю до последних чисел июня. Но и открытие навигации не приносит сколько-нибудь отрадных впечатлений. Наступает томительный и нудный сибирский «бус» — непрерывный мелкий дождь, сопровождаемый густым туманом. Лишь в июле несколько улучшается погода, а там снова снег и мороз…

По приезде в Охотск ещё в 1737 году Беринг писал: «Место было новое и пустое, и строения никакого ещё не производилось, и жить было негде, и лесов и травы в нем не растёт и близко не имеется, ибо все дресвяное… Служители строили офицерам покои, а себе — избы и казармы; возили глину на себе и делали кирпичи; дрова для топления печей на себе таскают вёрст за шесть и за семь; воду пресную на своё употребление из реки возят на себе же расстоянием от того жилья версты по две и по три; и сухари сушат; и заготовленные к строению пакетботов бревна и кокоры и прочее плавят по реке с лишком с тридцать вёрст; и к кузнечным поделкам уголья жгут; и для приготовления к пакетботам смолы нарочно в Камчатку посылаются; и нарты делают сами; и провиант на себе ж возят».

За три года многое в Охотске изменилось, и сам он приобрёл теперь иной вид. Кипела работа, но всякого рода неполадки и организационные затруднения бесконечно затягивали её. Вовсе не считаясь с затруднениями, а быть может и не ведая во всех подробностях её тягот, Адмиралтейств-коллегия нервничала, непрерывно торопила Беринга, объявляла ему выговор за выговором, угрожала «штрафами» и взысканиями. Местных же властей, недостаточно содействовавших Берингу, стращали «не только штрафом, но и жестоким истязанием».

Находившемуся «денно и нощно» в непрерывных хлопотах и заботах Берингу суждено было ещё раз в полной мере испить до дна чашу огорчений и неприятностей, сознательно причиняемых ему его коллегами. Мы не можем не привести ещё одной весьма красноречивой цитаты из труда А. Соколова, чтобы показать, до каких геркулесовых столпов доходили между моряками взаимные антагонизм и недоброжелательство, какие козни строили они один другому, и что должен был испытывать от всего этого начальник экспедиции. Эта выписка поможет нам разобраться в душевной трагедии Беринга.

«Беспрестанно жалуясь на нерачительность сибирских начальств, — пишет Соколов, — Беринг особенно был огорчён Писаревым, человеком, по его словам, „беспокойным и несогласным“, который „ни сам хочет, ниже нас в покое от хлопот жить оставляет“, для переписки с которым надобно бы было содержать особых „двух или трех добрых подьячих“, который „весьма обижает и ябедою своею многую неправду сплетает и упреждает нас протестами и нам напрасное беспокойство чинит“, с которым „истинно давно я рад был, чтоб от него отделаться и жить в покое, дабы я только порученную мне экспедицию беспрепятственно исправлять мог“.

Дело, наконец, дошло до того, что экспедиционное поселение Беринга, расположенное при устье реки, и острог Писарева, стоящий подле, но несколько выше, были похожи на два враждебные стана. Недовольные Писаревым нижние чины и ссыльные перебегали к Берингу — по живописному выражению Писарева — «как некогда бежали из России на Дон и в Запорожье», и были им принимаемы милостиво. Писарев, с своей стороны, насильственно захватывал людей Беринга и держал их под арестом; там и здесь беспрестанно писались доносы, производились следствия, а у Писарева — даже пытки. Случалось, что Беринг приходил со всею командою освобождать своих пленных и несколько раз грозился арестовать самого Писарева, не решаясь однако ж на такую отважную меру. «Что вы с ним, с старой канальей, много фигур строите? — говорил ему предприимчивый Шпангберг. — Ежели б мне приказано было, я бы его с четырьмя человеками взял и посадил». — «Может быть, и не так легко его за караул взять, — отвечал ему приверженец Писарева капрал Плениснер. — Ежели бы вы без резону приступать стали, то, может быть, и не без сопротивления было бы». Почти все офицеры были между собою в ссоре: «Чириков и Шпангберг, соперничествуя в доставке провизии, ожесточённо спорили о способах этой доставки и укоряли друг друга за некоторые упущения; Шпангберг и Вальтон с их совместного похода были в великой вражде, и оба жаловались на своих штурманов — Петрова и Казимерова, которые взаимно на них жаловались; Ваксель был поссорившись с шкипером Белым, Плаутинг — с Ендогуровым. Сцены происходили постыдные… «

А тем временем суда, предназначенные для похода в Америку, заканчивались постройкой. То были спущенные в июне трехмачтовые пакетботы «Св. Пётр» и «Св. Павел» длиною по 80 футов . Они поднимали по 6000 пудов груза и имели по 14 орудий. Команду обоих кораблей составляли 166 человек. Сам Беринг отправлялся на «Св. Петре», он же был его командиром. С ним отправлялись: лейтенант Ваксель с малолетним сыном, штурман Эзельберг, подштурман Юшин и гардемарин Иоганн Синд. В числе матросов находился на корабле, уже знакомый нам по работе на Оби, разжалованный в матросы из лейтенантов Овцын.

Командование «Св. Павлом» Беринг поручил очень дельному и способному моряку лейтенанту Чирикову, которому дал в помощники лейтенантов Чихачева и Плаутинга, штурмана Елагина и гардемарина Юрлова. Американскую эскадру должны были сопровождать дубельшлюпка под командой корабельного мастера Хитрова и галиот, управляемый подштурманом Ртищевым. На шлюпке должен был разместиться научный персонал экспедиции: астроном Лакройер и прибывший из Петербурга натуралист Стеллер, а также их помощники — геодезист Красильников и студент Горланов, оставшиеся впоследствии на Камчатке. Провианту по тому времени было взято очень много, а именно на двадцать месяцев, запаевого же такелажа «за недостачею» было совсем мало, что впоследствии и сказалось самым чувствительным образом.

Пока шли сборы, наступил сентябрь. Разумеется, плыть в столь позднее уже время к берегам далёкой Америки было невозможно, а потому первый этап путешествия должен был ограничиться в этом году Камчаткой, куда и отправились 8 сентября. Первая неудача ознаменовалась посадкой на мель при выходе из реки дубельшлюпки. При аварии оказалась подмоченной и испорченной часть предназначенного для экспедиции провианта. В половине сентября все суда собрались в Большерецке и немедля отправились, огибая мыс Лопатку, на восточную сторону Камчатки в Авачинскую губу. Но злополучной дубельшлюпке упорно не везло. Загруженная сверх меры, она по дороге вторично претерпевает «великие бедствия» и принуждена возвратиться в Большерецк, где и остаётся на зимовку; галиот также решено было оставить там до лета.

• Предыдущая
• 28/43
• Следующая