Сад радостей земных - Оутс Джойс Кэрол - Страница 33

• Предыдущая
• 33/115
• Следующая

Она могла погрузиться во тьму и стать незнакомой девушкой без имени, которой чего-то надо, так надо, и вот она во тьме тянется к кому-то, кто тоже готов ее обнять.

Он вернулся. Притащил ведро с водой. Ногой притворил за собою дверь, подошел к плите, поставил на нее ведро. Сунул вилку в розетку. Клара молча следила за каждым его движением, ей хотелось смеяться — так было странно, так неспокойно. Он присел на корточки возле плиты и смотрел, как греется вода, и поводил голыми плечами, словно им было неловко под ее взглядом. Но самому ему вовсе не было неловко.

— Снимай платье, — сказал он.

— Чего?

— Ты грязная, снимай платье.

Клара вспыхнула.

— Я не грязная.

— Снимай платье!

— Я не грязная… я…

Глаза у него были голубые, зеленовато-голубые, холодные, не такие, как у нее. Прямые густые брови словно бросали тень на лицо. Он сидел на корточках в нескольких шагах от кровати, одну руку лениво уронил на колено.

— Я тоже грязный, — сказал он. — Все грязные. Ну как, сама снимешь или мне тебя раздеть?

Клара села на постели. Скинула туфли. Сказала сердито:

— Раздевай.

Секунду он не шевелился. Потом улыбнулся ей — усмехнулся коротко, мимолетно — и встал. Клара наклонила голову, он под ее волосами нашарил пуговицы на платье. Расстегнул — и Клара стала так, чтобы он мог стянуть с нее платье. И сразу выхватила у него платье и швырнула на пол.

— А что потом наденешь? — спросил он и поднял платье.

Клара стояла в короткой ситцевой рубашонке, на которую она недавно нашила розовые ленточки. Не успел он ей помешать, как она оторвала одну ленту.

— Ты сказал, я грязная! — крикнула она. — Ненавижу тебя!

— Ты грязная. Смотри.

Он потер ее запястье, на коже появились темные катышки. Клара широко раскрыла глаза. От его пальцев на руке у нее остались красные пятна.

— И волосы тоже, — сказал он. — Волосы надо мыть.

— У меня красивые волосы!

— Красивые, но грязные. Ты из поселка сезонников, которые убирают фрукты, верно?

— У меня волосы красивые, все говорят. — Клара всхлипнула и посмотрела на него, будто ждала, что он скажет какие-то другие слова, и станет ясно, что раньше он просто пошутил. — Все говорят, я хорошенькая…

Он разнял пальцами ее волосы, нагнулся. Думает, у меня вши, мелькнуло у Клары. Ей стало тошно.

— Сукин сын, ты сукин сын, — прошептала она. — Я скажу отцу, он тебя убьет… возьмет и убьет…

Он засмеялся:

— За что же меня убивать?

Клара рванулась, но он удержал ее. Стащил с нее рубашку, заставил стоять смирно и начал мыть. Клара крепко зажмурилась. В глазах закипали злые слезы, но и другое, сладкое чувство накипало в ней и не давало заплакать. Уже много лет никто ее не мыл. Когда-то давно ее мыла мать, но этого она почти не помнила. Пожалуй, даже совсем не помнила. И вот этот человек намылил руки и моет ее, и она, зажмурясь, чувствует его теплые, неторопливые, бережные ладони. И знает, что пробудившаяся в ее теле тоска, щемящая тяга к нему никогда не утихнет, останется с ней на всю жизнь.

Он вымыл ее и вытер тонким белым полотенцем. Оно было слишком мало, сразу намокло, и под конец он вытирал ее своей рубашкой. Клара стояла, перекинув волосы на одну сторону. Она чувствовала его дыхание на лице, на плечах. Потом открыла глаза — он протягивал ей ее одежду.

— Ступай домой, — сказал он.

Она покорно кивнула и взяла свои вещи.

— Я не хочу, чтоб тебе дома досталось. (Клара застенчиво полуобернулась, когда он заговорил.) Тебя часто колотят?

— Кто, папка? Нет.

Он помог ей застегнуть платье. Клара стояла смирная, послушная.

— Я устала, — сказала она. — Мне чего-то нехорошо.

Он промолчал. Когда он покончил с пуговицами, Клара круто обернулась.

— Я потеряла сумочку, — сказала она.

— Что?

— Я потеряла сумочку.

— Какую еще сумочку?

Она огляделась. И ничего не увидела.

— Не помню никакой сумочки, — сказал он.

Они вышли на улицу, и он повез ее в поселок. Было уже поздно, Клара прямо чуяла, как поздно. Может, отец уже вернулся… Глухая тяга к этому человеку, от которой выло все тело, не проходила, а стала еще нестерпимей, когда Клара подумала, что с ней будет, если отец уже дома.

Она отворила дверцу машины. В свете фар тучей толклась мошкара.

— Дать тебе денег на новую сумочку?

— Не надо.

— Я думал, тебе этого хочется.

Кларе ничего подобного и в голову не приходило. Ей стало совестно, даже в жар бросило. Чуть помолчав, он медленно проговорил:

— Послушай, если захочешь со мной повидаться, пока я не уехал… приходи завтра. Только лучше не надо.

Она кивнула и побежала к дому.

В голове шумело от страха. Никогда еще она ничего подобного не делала, никогда не заходила так далеко. Видно, ею завладел тот самый бог, который вселился в священника — заставил пронзительно и яростно кричать, заставил метаться взад и вперед там, в церкви. Бог вырвал у него рыдания и стоны отчаяния… теперь Клара понимала, каково ему было, священнику.

Она бежала вдоль длинного, приземистого барака — домой. И тут остановилась. Их дверь была отворена, в комнате горел свет. Послышался отцовский голос: — Это она, что ли?

Клара чуть помешкала, не выходя на свет, потом шагнула вперед. Карлтон сидел в ногах своей койки. Клара увидела лицо Нэнси. Рузвельт и Родуэл жались за ее спиной. Карлтон поднялся, подошел к двери. Шагает очень осторожно, значит, пьяный, поняла она… — Тебя видели в таком месте, куда тебе ходить не след, — сказал он.

Лицо его было страшно. Клара не шелохнулась. Еще сам не зная для чего, он занес руку.

— Сука! — сказал он. — Вся в мать!

И накинулся на нее с кулаками. Нэнси закричала, стала звать на помощь. Клара пыталась вырваться, но куда там — Карлтон держал крепко. В окнах зажигались огни. Кто-то заорал. Карлтон сыпал бранью — Клара слышала эти слова всю жизнь, но не понимала, а сейчас поняла: они означают ненависть, означают, что тебя хотят убить. Потом отец выпустил ее. Шатаясь, он попятился назад — двое мужчин схватили его и оттащили.

— Носит их нелегкая! Дома не сидится! Вечно удирают… суки… что она, что мать! — орал Карлтон. — Нет чтоб дома сидеть, удирают, суки! Никого не любят… Клара на все плевать хотела, моя Клара…

Он заплакал пьяными слезами. Кто-то встряхнул его за плечи, стараясь привести в чувство.

— Ты нынче девчонку не тронь, слышишь? — сказал кто-то из мужчин.

— Удрала из дому… паршивая сука, дрянь, все они суки…

— Не тронь ее, Уолпол, понятно?

Его втащили в дом, уложили на койку. И он тотчас же уснул, не успела голова опуститься на подушку. Клара провела рукой по лицу и увидела на ладони кровь. Взглянула на Нэнси — и отвела глаза. Конечно же, это Нэнси была в ресторане, это Нэнси ее там видела… ну и наплевать. Во рту кровь, вот это настоящее — вкус крови во рту. Рузвельт и Родуэл, братья, не в счет. Пускай смотрят. Пускай насмехаются. И Нэнси не в счет. Отец храпит на постели, лицо у него багровое, рубаха расстегнута, видна впалая грудь и мягкий, оплывший живот — вот это сейчас настоящее, но ненадолго.

Соседи разошлись по домам. Нэнси погасила свет. Они лежали в темноте и слушали, как храпит Карлтон, и потом все уснули, кроме Клары. А она лежала и думала. Будто год за годом откуда-то издалека дул сильный свежий ветер — и наконец налетел на нее, подхватил и уносит. Вот и все.

• Предыдущая
• 33/115
• Следующая