Сад радостей земных - Оутс Джойс Кэрол - Страница 46
- Предыдущая
- 46/115
- Следующая
— А вот и они! Правда, она сегодня прелесть? — закричала Соня.
Сонин дружок свернул с дороги и повел машину вверх по бугристому косогору. С каким-то неестественным, чрезмерным оживлением все обернулись поглядеть, кто еще приехал, лица уже расплывались в приветственных улыбках. Соня высунулась из окна и кого-то громко окликнула.
— А Дэви трусит, сразу видно. Бьюсь об заклад, трусит, — заявил Кларин сосед.
В притворном азарте он сжал ее локоть, и Клара отпрянула. Распахнула дверцу, выпрыгнула из машины в высокую траву. Отряхнула юбку и, смущенно улыбаясь, неловко ступая на высоких каблуках, пошла к остальным. В воздухе еще не рассеялась мягкая дымка, но стало уже совсем тепло. Небо тоже в прозрачной дымке, солнце затянули высокие легкие облака, и сквозь них льется ярко-белое сияние. Клара бросала быстрые беспокойные взгляды на всех по очереди — поздороваются с ней или нет?
Кое-кто поздоровался, а многие даже и не подумали.
Вместе с Соней и двумя их спутниками она подошла к Кэролайн, та все еще стояла на цементной ступеньке — неестественно вытянулась, прижала руки к бокам, затаила дыхание. Дэви, малый лет двадцати пяти с очень красным и на первый взгляд добродушным лицом, обнимал ее одной рукой за плечи и силился не обращать внимания на шуточки приятелей; рука его лежала на плечах девушки точно деревянная. Кругом кричали, смеялись. Соня, посмеиваясь, говорила что-то Кэролайн, потом тем же поддразнивающим тоном обратилась к Дэви. Дэви покраснел.
Сзади них на крыльце появился священник со своей тринадцатилетней дочерью, и все засмеялись: кто-то нечаянно сфотографировал их заодно с женихом и невестой. Клара во все глаза уставилась на Кэролайн. Худенькое, острое личико невесты раскраснелось от волнения, волосы собраны в какую-то чудную высокою прическу. Клара отступила в сторону и стала ждать, чтобы это кончилось и все пошли в церковь. Она не сводила глаз с Кэролайн: интересно, как себя чувствуешь, когда выходишь замуж?
Она уже забыла о своем спутнике и удивилась, когда он подтолкнул ее к одной из скамей. И сразу послушно села. Церковь была маленькая, но от высокого потолка и высоких старомодных окон казалась больше. Все говорили — это славная церковь. Столпились в главном проходе, но говорить стали потише, чем на улице, и смеются поосторожней, вроде как стесняются. А впереди — цветы! Клара смотрела на них с жадностью. Никогда еще она не видела такой красоты! И там же, впереди, немного сбоку, за органом сидит женишка и листает какую-то книгу. Книга соскользнула, женщина подхватила ее на лету и опять поставила перед собой. Потом начала нажимать ногами, и вдруг послышалась музыка — резкая, сильная, оглушающая. Она как будто слышна сразу со всех сторон. Сосед наклонился к Кларе, обдал ее запахом табака и громким, неумелым шепотом сказал:
— А вон хозяин Дэви, гляди! Сам Керт Ревир.
Клара поглядела в ту сторону, но никого не увидела.
Шумно, тяжело дышал орган. Заплакал ребенок. Народу все прибывало, люди улыбались, рассаживались. Тянулось время. По проходу об руку с отцом прошла невеста в белом платье, в белой фате поверх высокой прически; Клара смотрела на нее с завистью. Она завидовала остро, мучительно. И еще… вдруг Лаури сейчас у нее и ждет? Или вдруг пришел, увидел ее записку и не стал ждать? А может, он и не приходил? Он уже сколько недель будто забыл про нее. Сосед уперся руками в колени и подталкивает Клару локтем, а почему — непонятно. Только он до нее дотронется, сразу тоска берет. И каждую минуту она забывает про свадьбу, и опять ей представляется Лаури — вот он вылезает из своей машины, подходит к двери, поднимается по лестнице, а ее нет дома… В Кларе что-то взбунтовалось. Надо скорее домой!
— Глянь-ка на ту девчоночку. — Сосед ткнул куда-то пальцем.
На приотворенных створках высоких окон, отогревшись, ползали и жужжали мухи. Какие-то вялые, точно весна им не в радость; ползают лениво, а потом — раз! — и улетают. Одна опустилась на шляпу какой-то женщины. И пошла ползать кругами. Клара следила за мухой, в ушах гудел голос священника, и становилось все грустней: ведь у нее никогда ничего этого не будет. У нее и у Лаури. Никогда ничего этого не будет. Кэролайн, беременная на четвертом месяце, стоит тут в церкви, впереди всех, и с ней куча родных, знакомых, соседей — все сообща они толкнули ее с Дэви на новый путь, считается, что для этих двоих начинается новая жизнь… а вот с Кларой так никогда не будет. У нее нет того, что есть у Кэролайн, у Сони, у всех, хоть они про это даже и не думают: у всех есть отцы и матери, деды и бабки, дядья и тетки, все, кто знал их с колыбели и вовсе об этом не задумывался. Их знало много народу — окружение, которого у нее никогда не будет, и поэтому ей казалось, что и замуж ей тоже никогда не выйти.
Ее подруга Джинни глянула через плечо и улыбнулась Кларе. Джинни сидела с мужем и двухлетним ребенком и держала на руках грудного. Головка младенца запрокинулась, прозрачная струйка слюны текла на рукав нового шелкового платья Джинни, Клара подумала — вот бы и ей держать на руках младенца. Все тело затосковало от этой мысли. Она через силу отвела глаза. Должно быть, солнце выглянуло из-за облаков: вдруг стало светло, потоки лучей хлынули в окна, высветили чьи-то головы и плечи, невесть почему оставляя другие в тени. В лучах вспыхнули и закружились пылинки, и неожиданно Клара поняла: а ведь они всегда здесь, всегда, хоть их никто и не видит. Как бы хорошо податься всем телом вперед и разом увидеть все, что от тебя скрыто, — разыскать зоркими глазами, втянуть ноздрями запах, нащупать, вытащить из тайников. И все, все узнать!
Обряд закончился, вот Кэролайн с Дэви и поженились.
Они заспешили к выходу из церкви, и толпа хлынула следом. Все говорили — как было красиво, а новобрачная какая молоденькая. Мать Кэролайн, коренастая толстуха в праздничной шляпке с искусственными цветами, хмуро проталкивалась сквозь толпу к дочери.
— До чего ж было все красиво, правда? — сказал кто-то за спиной Клары.
Хотелось обернуться, сказать что-то в ответ, но она не решилась. Никогда еще ей не было так одиноко. Столько народу… многие заходили в магазин стандартных цен, иные покупали у нее всякую всячину, но никто ее по-настоящему не видит. Им до нее нет дела. «А где ты жила раньше? — выпытывала у нее та тетка из школьного управления. — Где твои родители, они живы? Можешь ты с ними списаться? Ты здесь совсем одна?»
Этот тип с грубыми, красными, точно обваренными, руками уговаривал ее остаться на угощение, но она сказала, что должна уйти, И отмахнулась, чтоб отстал. Столы накрывали рядом, в доме священника. Жена священника, мужеподобная, шумная, стояла на крыльце и всех зазывала, размахивая руками.
— А вы куда же? — закричала она. — Вы, в голубом платье!
Еще минута-другая — и Клара свободна. Она почти бежит по дороге, по самой середине, чтоб не запачкать туфли. Они и так уже немного забрызганы грязью. Вокруг под солнцем все сияет как-то особенно, по-весеннему ярко и влажно, а стоит поднять глаза от дороги, и видишь — на севере мерцает и искрится горная гряда, граница иного, дикого, необитаемого мира. Река Иден прорезала в предгорьях эту глубокую, узкую долину, и на юг и на восток нескончаемыми недвижными валами на многие, многие мили катятся холмы. Отчего-то Кларе всегда казалось: этот край, сама эта размашистая и вольная ширь не дает людям оставаться маленькими, не позволяет скрываться и прятаться, а будто делает всякого выше ростом. Взгляд поневоле тянется в дальнюю даль, к горизонту, к той неясной границе, где туманное небо сходится с влажными горами, как сливаются с землей небеса на одной из дешевых картинок у нее в комнате.
Позади зашумело — нагоняет машина. Видно, надо посторониться и пропустить ее. Клара махнула рукой, повернулась и пошла к обочине, вытянув руки в стороны, будто боялась потерять равновесие. Там, на обочине, грязь была непролазная. В машине сидел человек с темными седеющими волосами. Лицо строгое, взгляд зоркий, оценивающий… пристыженная Клара отвернулась было от него.
- Предыдущая
- 46/115
- Следующая
