Медная пуговица - Овалов Лев Сергеевич - Страница 14

• Предыдущая
• 14/92
• Следующая

“Час от часу не легче, – подумал я. – Из Андрея Семеновича Макарова я внезапно превратился в Августа Берзиня. И не успел выяснить, каким образом и для чего это превращение произошло, как мне сообщают, что я уже не Август Берзинь, а Дэвис Блейк!”

Было от чего прийти в недоумение.

Я, конечно, понимал, что участвую в какой-то игре, но что это за игра и для чего она ведется, мне было неясно, а особа, пытавшаяся двигать мною, как пешкой в шахматной игре, не хотела мне этого объяснить.

В эти дни я ставил перед собой лишь одну цель: добраться как-нибудь до своих. Я понимал, что сделать это непросто: я находился в городе, захваченном врагом; весь распорядок жизни в Риге был строго регламентирован, и вряд ли кто мог оказаться за пределами наблюдения придирчивой немецкой администрации.

Августа Берзиня почему-то щадили, во всяком случае, оставляли в покое, но если Август Берзинь вздумает перебраться через линию фронта, навряд ли его пощадят, да и добраться до линии фронта было не так-то легко…

Для того чтобы действовать увереннее, следовало разгадать тайну Августа Берзиня, присматриваться, выжидать, узнать все, что можно узнать. И лишь тогда…

Но внезапно тайна Августа Берзиня превратилась в тайну Дэвиса Блейка.

Жизнь, как всегда, была сложнее и запутаннее любого авантюрного романа. Герой романа, особенно романа авантюрного, принялся бы сопоставлять факты, делать всяческие предположения, строить различные гипотезы и посредством остроумных предположений в конце концов разгадал бы тайну; но я не владел методом индукции и дедукции столь совершенно, как детективы из криминальных романов, да и терпение мое, правду сказать, тоже истощалось…

Вчера Янковская сказала, что меня зовут Августом Берзинем, сегодня говорит, что я Дэвис Блейк, а завтра объявит Рабиндранатом Тагором…

Я решил заставить ее заговорить!

– Дэвис Блейк? – повторил я и добавил: – Это вы мне тоже не объясните?

– Объясню, но несколько позже, – ответила она, как обычно. – Вам надо слушаться – и все будет хорошо.

Я сделал вид, что подчинился; я позволил нашему разговору уклониться в сто­рону, и мы заговорили о неизвестном мне Берзине, которого Янковская знала, по-види­мому, довольно хорошо. Я принялся иронизировать над его условными белесыми аква­релями, наш разговор перешел на живопись вообще, Янковская сказала, что ей больше всего нравятся пуантилисты, всем художникам она предпочитала Синьяка, умеющего составлять видимый нами мир из мельчайших отдельных мазков…

Внезапно я схватил ее за руки и вывернул их назад, совсем так, как это делают мальчишки.

Янковская закричала:

– Вы с ума сошли!

Никогда ранее я так не обращался с женщиной, но меня вынуждали обстоятель­ства.

– Марта! – сдавленным голосом крикнула

Янковская, но я бесцеремонно прикрыл ей рот ладонью.

Перевязью с портьеры я прикрутил ей руки к туловищу и насильно усадил в кресло.

По-видимому, она подумала, что я пьян, и глухо пробормотала:

– Не нужно, не нужно…

Но я уже понимал, с кем мне приходится иметь дело.

Без всяких церемоний я осмотрел ее; свой пистолет она обычно носила в сумочке или в кармане пальто, и никакая предосторожность не была с ней лишней.

Сдернутой со стола скатертью обвязал ей ноги и сел в кресло напротив.

– Поймите меня, Софья Викентьевна… – сказал я, – на этот раз вы в моих руках и будете мне отвечать.

Даю слово, что в таком положении вы будете находиться до тех пор, пока не начнете говорить, а если так и не надумаете заговорить, я вас застрелю, а сам постараюсь добраться до своих, даже рискуя попасть в руки гестаповцев и…

И Янковская, еще минуту назад растерянная, подавленная, готовая во всем мне подчиниться, вдруг подняла голову и пристально посмотрела на меня своими зелеными в это мгновение, как у кошки, глазами.

– Ах, вам угодно разговаривать? – насмешливо спросила она. – Извольте!

– Кто вы такая? – спросил я ее. – Говорите.

– Вы не оригинальны, – сказала она. – Так начинают все следователи. Софья Викентьевна Янковская. Я уже говорила.

– Вы знаете, о чем я вас спрашиваю, – сказал я. – Кто вы и чем занимаетесь?

– А что, если я скажу, что работаю в подпольной коммунистической организации? – спросила она. – Что мне поручено вас спасти?

– Сначала убить, а потом спасти?

– Ну хорошо, оставим эту версию, – согласилась она. – Я, разумеется, не коммунистка и не партизанка… – Она пошевелила руками. – Мне очень неудобно, – сказала она. – Вы можете меня развязать?

– Нет, – твердо ответил я. – Вы будете находиться в таком положении до тех пор, пока я не узнаю от вас все.

– Как хотите, – покорно сказала Янковская. – Я буду отвечать, если вы так настаиваете.

– Так кто же вы? – спросил я. – Хватит нам играть в прятки!

– Я? – Янковская прищурилась. – Шпионка, – сказала она так, точно назвалась портнихой или буфетчицей.

Впервые я сталкивался с женщиной, которая так вот просто называла себя шпионкой.

– На какую же разведку вы работаете? – спросил я. Янковская пожала плечами.

– Предположим, что на английскую.

– А не на немецкую? – спросил я.

– Если бы я работала на немецкую, – резонно возразила Янковская, – вы находились бы не здесь, а в каком-нибудь лагере для комиссаров, евреев и комму­нистов.

– Допустим, – согласился я. – Ну а кто ваш начальник? Он здесь?

– Да, он здесь, – многозначительно сказала Янковская.

– Кто же он? – спросил я.

– Вы, – сказала Янковская.

– Обойдемся без шуток, – сказал я. – Отвечайте серьезно.

– А я серьезно, – сказала Янковская. – Мой непосредственный начальник именно вы, вы, и никто другой.

Она действительно говорила вполне серьезно.

– Объяснитесь, – попросил я ее. – Я не понимаю вас.

– О! – снисходительно воскликнула она. – В моих объяснениях нет ничего сложного. Будь у вас в таких делах опыт, вы бы сами обо всем догадались…

Она строго посмотрела на меня, на мгновение в ее серых глазах сверкнули искорки не то насмешки, не то гнева, но она тотчас подавила эту вспышку, и на ее лице опять появилось выражение равнодушия и усталости.

• Предыдущая
• 14/92
• Следующая