Камешки на ладони (сборник) - Солоухин Владимир Алексеевич - Страница 35
- Предыдущая
- 35/60
- Следующая
Наибольшее количество зерен в колосе доходило до 52 штук.
Ячмень имеет склонность к кучению. При указанной норме высева кучение обнаружилось 4–6–8 стеблей от одного зерна. Норма высева каждый раз бралась намного заниженной с целью получения большого количества зерна от высеянных семян, а также с целью воспитания ячменя на кучение и на наибольший вес каждого колоса.
Отбор зерна для посева каждый год проводился от крупных правильных колосьев, от кустов с наибольшим количеством стеблей».
Семен Васильевич почувствовал, что пора подводить итоги. Бумагу он озаглавил так: «Систематизированный материал о шестигранном ячмене, составленный на основании кратких записей о произведенных работах с ячменем в 1962–67 годах в совхозе им. Ленина».
Заканчивалась бумага резонным выводом: «Рекомендую дирекции совхоза вести дальнейшую работу по размножению и оказанию мне помощи по улучшению данного сорта ячменя, как перспективного для высоких урожаев и представляющего хозяйственную ценность.
Опытник, комбайнер совхоза имени Ленина Семен Зотов».
На основании этой бумаги Николай Матвеевич Горбаченко послал письмо в область, поговорив сначала по телефону, куда посылать и какое именно письмо, в какой форме. По голосу на другом, далеком, а вернее, высоком конце провода директор понял, что и там известие о необыкновенном ячмене произвело свое действие.
Через несколько дней Зотов принес в контору еще одну небольшую бумагу. В ней значилось:
«Я, Зотов Семен Васильевич, заявляю, что выведенный мною новый сорт ячменя шестигранного я передаю в полное распоряжение совхозу имени Ленина на благо нашей великой Родины. Ни я сам, ни мои дети, ни сегодня, ни в будущем не должны иметь никаких претензий на этот сорт ячменя, а также никаких вознаграждений. Прошу также не присоединять моего имени к названию сорта, а называть его впредь ячмень «шестигранный».
Николай Матвеевич прочитал это, как завещательное распоряжение, и поднял на Зотова не то недоуменный, не то восхищенный взгляд.
– А не поторопился ли ты, Семен Васильевич? Это, конечно, хорошо, скромность, как говорится, украшает. Ну, а если на премию представят, тогда как? Не весь же совхоз на премию представлять? Ты трудился пять лет. Ты нашел. Я тебе советую так: бумажку эту ты не выбрасывай. Держи пока у себя. Мало ли. По ходу дела увидим. Областная комиссия приедет во вторник. Готовься держать экзамен.
– Готовиться нечего. Дело само за себя говорит. От трех колосков пуды зерна.
– Я тоже думаю, что никаких недоразумений здесь быть не может.
При выходе из конторы Семен Васильевич столкнулся с совхозным агрономом, молодым специалистом и молодым человеком Петей Головиным, у которого в работе, по словам директора, что-то скрипело и потрескивало. Может быть, потрескивание это шло от подчеркнуто независимого вида Пети Головина, от нарочито небрежных поз на деловых совещаниях, от некоторой резкости его суждения, а может…
Вот уж шестой год работает он в совхозе, и пора бы притереться, и пора бы уже называться Петром Сергеевичем, а не Петей Головиным, но все что-то крошилось у Пети Головина и вот именно скрипело и потрескивало.
То ли агроном с самого начала знал, что его сознательно не привлекли к работе над ячменем, то ли он вовсе не знал ни о каких таких опытах, потому что Зотов работал аккуратно и тихо, но ни разу за все время агроном не остановил комбайнера, не спросил, не намекнул даже, не показал обиды и неудовольствия.
Теперь, когда можно считать, что все уже позади и до вторника остается четыре дня, Зотову, столкнувшемуся в дверях с агрономом, сделалось как-то виновато и даже совестно. Агроном же и на этот раз не подал никакого вида, только в краешке рта – заметил опытник – притаилась у него легонькая усмешка. От этой усмешки (еще вопрос, была ли она) у Зотова невольно почему-то защемило сердце, даже отозвалось под левой лопаткой, словно укололи вязальной спицей.
Агроном прошел уже мимо, как вдруг обернулся и окликнул Зотова, тоже успевшего отойти:
– Семен Васильевич! Я слышал, комиссия скоро приедет. Когда?
– Во… вторник. Может, вы бы, Петр Сергеевич… как специалист…
– Время у тебя еще, Зотов, есть. Поезжай сегодня же в область, пойди в областную библиотеку, попроси энциклопедию. Запомнишь? Эн-ци-кло-пе-ди-ю. Открой ее на букву «я». Найди про ячмень. Советую сделать это тебе до комиссии. Компривет.
– Это зачем же?
Агроном смерил Зотова насмешливым взглядом.
– Ну… Чтобы знать общие сведения. Вдруг придется разговаривать с комиссией, отвечать на вопросы. Нельзя же выставлять себя полным невеждой.
В этот день поехать в область Зотов никак не мог. Да он и не придал словам агронома никакого значения. Но чем больше проходило часов, тем беспокойнее и хуже становилось у Зотова на душе. Ночью стало и совсем плохо. Ни с того ни с сего Семен Васильевич обливался липким противным потом, ворочался. Дурные предчувствия томили его. Только перед самым утром забылся он болезненно бестолковым сном, когда человек спит и помнит себя…
– Какую же вам энциклопедию? – спрашивала Зотова молодая красивая библиотекарша несколько часов спустя. – Их ведь много. Большая Советская, Малая, «Гранат», «Брокгауз и Ефрон». Начните с этой последней. Вам нужна буква «я». Сейчас найдем. Вот. В восемьдесят втором томе. Пожалуйста. Садитесь за мой столик. Только курить у нас нельзя.
– А я как раз не курю, – заверил Зотов, принимая в руки старинную, с золотыми буквами на корешке и что-то затаившую в себе книгу.
Так. Буква «я». «Яйцо». Несколько страниц шло про яйцо. Семен попробовал вчитаться по своей любви ко всякому чтению, а в особенности содержащему новые, неизвестные факты и данные. Именно такое чтение Семен любил больше всего.
С первых строчек он понял, что у него в руках не книга, а клад интересных знаний. Он пожалел, что только на шестом десятке оказалась у него в руках столь драгоценная, столь чудесная книга. И некому было ведь посоветовать вовремя. До всего доходи своим умом. Наверное, есть вещи, до которых так и не успеешь дойти. А ежели бы с этой книги с первой начать? А?!
Наткнувшись на «яйцо», Семен Васильевич стал искать про куриные яйца. Но энциклопедия не торопилась. Шло сперва про яйцо вообще. Оказалось, что яйцо есть «женская половая клетка в ее окончательном сформированном виде». Потом началось про яйцо у растений. Замелькали непонятные слова, множество иностранных. Ага! Вот и про яйцо. Семен Васильевич жадно читал.
«Предметом международного обмена Я. стало очень недавно, вследствие того что товар принадлежит к группе скоропортящихся пищевых продуктов».
Столбиком пошли цифры, кто сколько вывозит.
«В России общей переписи птичьего населения никогда не было, и потому все попытки учесть его являются более или менее приблизительными. По приблизительным соображениям некоторые знатоки русского птицеводства (Н. В. Петров) определяют куриное население европейской России в 100 миллионов штук, а производство яиц в 6 миллиардов штук. Другие исследователи увеличивают эту цифру почти вдвое. Принимая в основание упомянутую цифру производства Я. в шесть миллиардов, окажется, что сама Россия потребляет две трети, а одну треть вывозя и за границу. Цены на Я., смотря по времени года, подвержены большим колебаниям. В 1900 году 25 р. 75 к. за тысячу…»
«Яйца» кончились, и началась «Якутская область», на которой Зотов не стал задерживаться, так же как на Японии и японском искусстве. Но ярмарки его зацепили.
«Места периодического съезда торговцев и привоза товаров… Всего в России 18 452 ярмарки с оборотом 1098 000 000 рублей».
Зотову вспомнилось, как и сам он ездил с отцом в Петров день и в Успенье на ярмарку, в то самое Семендюково, в котором теперь совхоз. Поплыло перед глазами у Зотова что-то пестрое, яркое, оживленное, запахло дегтем, рогожами, воблой и мятным пряником.
Однако начинало уже щемить там, около сердца, и само сердце, и снова укололо в лопатку так же, как в тот самый миг, когда усмехнулся агроном, и щемило теперь все сильнее и явственнее. Значит, подбирался теперь Зотов к чему-то очень главному и решающему, хотя и шла пока еще невинная «Ярославская губерния».
- Предыдущая
- 35/60
- Следующая
