Львовская гастроль Джимми Хендрикса - Курков Андрей Юрьевич - Страница 37

• Предыдущая
• 37/80
• Следующая

— Тогда приезжай! Поболтаем!

— Я же выпил, — стал оправдываться Тарас. — Теперь за руль нельзя. Только пешком.

— Так пешком приходи!

— Знаешь, — Тарас заговорил медленнее, — я боюсь. У нас сегодня во дворе на женщину напали… Вся в крови была…

— Ну, на женщин всегда нападают. На мужчин нападают, только когда рядом женщин нет, — голос Дарки зазвенел озорно и игриво. — А мне как раз кофе хочется!

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас!

— Хорошо, уже встаю! — сказал Тарас и опустил ноги на пол.

— Вставай-вставай! — подзадорила его Дарка. — Нечего без толку валяться!

Тарас оделся, заварил кофе, залил его в термос.

Вышел во двор и прислушался к окружающему ночному миру. То, что поначалу показалось ему тишиной, постепенно расслоилось на множество микрозвуков. При этом некоторые из этих микрозвуков доносились из телесных недр самого Тараса. Он одинаково хорошо слышал даже не ушами, а собственной кожей стук своего сердца. Слышал далекое жужжание самолета где-то высоко в темных небесах. Слышал что-то не совсем понятное, но ритмичное и обладавшее качествами некой индустриальной мелодии, будто бесконечно работающий станок или конвейер. Когда эта мелодия затихла, Тарас понял, что где-то далеко прошел поезд.

Ушедший за пределы слуха поезд успокоил Тараса. Он вышел на Пекарскую и повернул по ней налево. Теперь сам он стал источником ночного звука. Он шел, и слушал свои шаги, и одновременно старался ступать мягче, чтобы его шаги звучали как можно тише.

Возле Галицкого рынка им овладело уже знакомое беспокойство, и Тарас зашагал быстрее, словно спешил миновать опасную зону. И действительно, пройдя метров тридцать-сорок, остановился в начале улицы Франко и замер, понимая, что беспокойство покинуло его так же быстро, как и овладело им прежде, несколько минут назад. Оглянулся по сторонам, прислушался. Ничего необычного, только почему-то на языке появилась соленость. Поправив на плече сумку с термосом, Тарас сделал несколько шагов назад, к Галицкому рынку. И сразу ощутил странные неприятные вибрации. Теперь, когда он очень внимательно прислушивался к своему телу, возникшие ощущения не вызывали более беспокойства, а просто страх и любопытство. Причиной этого любопытства вполне мог оказаться выпитый вечером коньяк. Тарас сделал еще несколько шагов назад, и тут его словно затрясло. Дрожь прошлась по всему телу сверху вниз. Он замер. Любопытство исчезло. Остался только страх и соленый странный воздух, которым трудно дышать. Сверху резко закричала криком, напоминавшим старческий хохот, какая-то птица. Захлопали крылья. Тарас задрал голову и увидел, как на него падает что-то белое. Ударил по этому белому рукой, как по мячу, и белое, оказавшееся тяжелым и мягким, отлетело в сторону и, захлопав крыльями, стало подниматься в невидимое ночное небо. Тарас выбежал обратно, к началу улицы Франко. Но беспокойство теперь не отпускало его. Он был напуган, дрожал. На лбу выступил холодный пот. Он вытер его ладонью правой руки, но лоб остался неприятно мокрым. Еще раз вытер и ощутил на ладони щемящую боль. Подошел поближе к тускло освещенной витрине кафе, поднес ладонь к лицу. Увидел кровь. Оглянулся назад, прислушался. Дотронулся кончиком языка до нёба, пытаясь определить остаточный вкус на языке. Снова ощутил соль. Развернулся и быстрым, громким шагом отправился к обменнику Дарки, который находился совсем рядом, за «бумеранговым» изгибом улицы.

Под утро Алика Олисевича разбудил звонок мобильного, доносившийся со стороны двери. Разбудить разбудил, но с дивана не поднял. За окном было еще темно. Едва слышимо шуршал мелкий дождь, и мелодия мобильного на фоне дождя звучала приятно и совсем не раздражающе. Не возникало ни малейшего желания ее отключить. И она продолжалась с перерывами несколько раз. Алик лежал на спине и смотрел в потолок. Вот опять слышен только дождь, но, наверное, сейчас снова заиграет мобильник! И действительно, мобильник звучал еще дважды, прежде чем окончательно замолк. Алик перевернулся на живот и снова задремал.

Часиков около девяти ему захотелось выпить кофе. Поднялся и вспомнил о звонившем ранее мобильнике. Вытащил его из кармана куртки. Пять звонков от Рябцева. Первый — в шесть утра!

«Что с ним стряслось?» — подумал. Перезвонил.

— Ты новости по радио слушал? — взволнованно спросил Рябцев, даже не поздоровавшись.

— Да я только проснулся!

— Так сначала послушай, потом вспомни, что я тебе говорил, а потом снова перезвони мне! — выпалил бывший гэбэшник и отключился.

Озадаченный Алик оглянулся на печку, на заготовленную с вечера джезву, на стеклянную банку с молотым кофе, плотно закрытую капроновой крышкой.

«Новости или кофе? — спросил Алик сам себя. И сам себе ответил — Кофе!»

Минут через двадцать он-таки включил телевизор, но там по единственному нормально показывавшему каналу шел прогноз погоды.

Алик снова набрал номер Рябцева.

— Я ничего не нашел, — сказал ему. — А что там передавали?

— Ночное ограбление рыбного магазина на Липинского, через выбитую витрину вынесли всю живую рыбу. На месте преступления оставлены несколько птичьих перьев. За последние два дня — пять одинаковых нападений на женщин. Ничего не похищено, лица и руки женщин исколоты тонкими острыми предметами, у двух насквозь пробиты щеки, у одной оторвано ухо. Нападения были совершены в одном районе между двенадцатью и двумя часами ночи!

— Я не Шерлок Холмс, — сказал Алик и вздохнул. — И рыбу я, кстати, почти не ем!

— Я не закончил, — снова заговорил Рябцев. — Одна из пострадавших утверждает, что на нее напали две огромные белые птицы.

— Ну и что? — Алик, как ни напрягался, искренне желая понять взволнованность бывшего капитана КГБ, а всё безрезультатно. Ну, ограбление магазина… Ну, ночные маньячные нападения на женщин… Что тут нового? Женщин, конечно, жалко! Но слава богу, что живыми остались! Пускай не бродят по ночному городу, тогда и нападений не будет!

— Все жертвы утверждают, что перед нападениями почувствовали себя плохо, их тошнило, а на языке выступала соль! Я уже попросил моих бывших коллег собрать информацию! Это то, о чем я тебе говорил! Помнишь?

— О море? — спросил Алик, вспоминая недавний разговор с бывшим капитаном. — О Карпатском море?

— Ну да! Ты же дома сейчас?

— Да.

— Не уходи, я скоро приеду!

Озадаченный разговором Алик снова улегся на диван.

И тут его словно подбросило. Он уселся, потер пальцами виски. Ему вспомнилось, как шел он недавно ночью домой от Рябцева, с Сыхова. Вспомнилось, как какая-то непонятная сила не дала ему перейти улицу, как его охватил непонятный страх, как воздух наполнился солью и соль эта еще долго оставалась на языке, не давая ему до утра заснуть и отвлечься от этого непонятного происшествия. Рябцев сказал, что женщины тоже ощущали на языке соль? То есть с ними происходило что-то похожее? Но ведь на них еще и напали!

Алик сходил во двор за водой, поставил на широкую конфорку старой печки чайник, а на вторую — джезву. Заварил одновременно и чай, и кофе. Чай оставил на потом, на ближайшее «потом», когда понадобится глушить чаем разбушевавшийся у него внутри кофеин. А пока налил себе чашку кофе и вышел с ней во двор, под мелкий моросящий дождик.

По Замарстиновской громче обычного из-за мокрой дороги проезжали машины. Низкое небо обещало продолжение дождя и, возможно, превращение мороси в ливень.

«Хорошо, что он не попросил меня к нему на Сыхов приехать», — подумал Алик о Рябцеве.

В такую погоду приятно оставаться дома, даже если дом такой маленький, как у Алика. Такая погода только подчеркивает уютность любого пространства, накрытого крышей и отгороженного от остального мира собственными стенами.

Появлению Рябцева во дворе предшествовало веселое бурчание мотора его «piaggio». Бывший капитан, однако, был не весел лицом. Зайдя в жилище Алика, он стащил с ног осенние ботинки, снял синюю клеенчатую плащ-накидку. Прошел и молча уселся в кресло у печки. Печка, будучи единственным источником тепла в этом жилище, уже успела нагреть воздух.

• Предыдущая
• 37/80
• Следующая