Львовская гастроль Джимми Хендрикса - Курков Андрей Юрьевич - Страница 66

• Предыдущая
• 66/80
• Следующая

— А что там рядом было? — поинтересовался Рябцев, остановившись.

— Рядом?! — переспросил Алик Олисевич. — Рядом, через дорогу, что-то было… Больница… Точно, Центр Святой Параскевы!

— О! Молодец, — задумчиво произнес бывший капитан. — Тогда пошли к этой святой Параскеве! Посмотрим!

Минут через пять они остановились перед странно развернутым к улице трехэтажным домом. Между домом и проспектом слева стояли детские качели, за ними — детский деревянный домик. Справа, за зелено-желтым деревянным заборчиком вокруг столика, сработанного из небольшой квадратной столешницы, прибитой к двум пенькам, расположились маленькие пеньки-табуретки. У ближнего пенька лежала пустая бутылка из-под водки.

Алик уверенным шагом направился туда. Рябцев поспешил за ним. Остановились у мокрых пеньков.

— Здесь, — твердо произнес Алик, наклонился, поднял с земли водочную бутылку, понюхал.

Лицо его изменилось. Он поднес бутылку горлышком к уху, послушал, передал Рябцеву.

Рябцев тоже понюхал, поднес к уху и застыл. Лицо его выразило изумление.

— Море шумит, — сказал он и оглянулся по сторонам, словно в поиске этого моря. — Тут мы его днем не найдем. Разве что проверить подвалы этого дома… Нет, лучше сюда ночью прийти. Чтобы сейчас время не тратить.

— Ночью? — без энтузиазма в голосе переспросил Алик.

— Когда нормальные люди ходят по городу, бомжи прячутся в подвалах. Когда люди возвращаются домой, бомжи выходят в город. Это же понятно, — проговорил Рябцев. — А никто, кроме бомжей, нам про этого море-мана не расскажет. Я так думаю… Кстати, ты по телефону сказал, что тебе плохо стало, когда около него сидел?

— Не сразу, пока был пьяным, как и он, было плохо, но в другом смысле… То есть было почти хорошо. А потом, когда стал трезветь, то замутило.

— Сильно?

— Да, сильно. Я же сначала совершенно пьяным был! Поэтому, наверное, и не мутило. И он тоже пьяный был. А потом и сердце заболело.

Рябцев тяжело вздохнул. Задумался. Присел на мокрый пенек и предложил Алику сесть рядом. Алик подтянул накидку, чтобы не намочить джинсы. Присел. Задрал голову вверх, и тут же мелкие капли дождя освежили его лицо своими холодными уколами.

— А ну-ка давай проанализируем! — предложил Рябцев, обернувшись к Алику. — Всё, что мы знаем об этих странных случаях, происходило ночью. То есть происходило, когда бомжи пьяные, если насобирают днем на бутылку… И ведь ты, когда ты на аномалии натыкался, был трезвым. Да?

— Да, — подтвердил Алик, размазав ладонью капли дождя по лицу.

— А вчера ты был пьяным, и ничего не ощутил, пока не начал трезветь. Да?

— Да.

— И ты ему почему-то сказал, что у него внутри много моря… Это очень интересно…

— Это он сам говорил. Говорил, что моряк вдали от моря мучается, и тогда море находит его и как бы защищает. То есть он потом носит море в себе, пока к морю не вернется!

— Да-а… — протянул Рябцев задумчиво. — Я, кажется, об одном похожем случае знаю! Еще в советские времена, тут, во Львове…

— Что, тоже с моряком?

— Нет, пришел один парень из армии, в Афгане воевал. И так привык к войне, что мучился и бродил ночами по городу, пугал всех собой. Не специально, а просто от него что-то такое шло. Какое-то страдание. Психика, конечно, была ни к черту! Он словно носил войну с собой, как этот моряк море в себе носит. И война из него время от времени вырывалась наружу. Думали сначала, что маньяк какой-то, ведь несколько человек так его ночью испугались, что инфаркт схлопотали. Психологи его вычисляли, милиция выслеживала. Наконец взяли его. Он психологам, как родной матери, всю душу открыл. Объяснил, как тяжело ему без войны…

— И что с ним сделали? В психушку забрали? — заинтересовался рассказом Алик.

— Нет, отправили обратно в Афган, и он там, слава Богу, быстро погиб.

— Почему «слава Богу»?

— Если человек без войны не может, то надо его на войну отправить… Ну а на войне вечно живым не будешь. Я имею в виду, что он успокоился в смерти. В общем-то, он сам ее искал, смерть. Наверное потому и бродил тогда ночью по городу. А во Львове ночью так быстро смерть не найдешь, как на войне!

— Так, может, нам надо этого бомжа обратно к морю отправить? — предположил Алик.

У Рябцева загорелись глаза.

— Молодец! Я сам почти дошел до этого, но ты быстрее! Да, это правильная мысль! Надо от него город избавить… Может, действительно из-за него все эти аномалии!

— Винничук, кстати, мне сказал, что он тогда ночью тоже моряка искал. Вроде как он этого моряка из своего романа вычеркнул, а тот материализовался…

Рябцев обернулся, посмотрел в глаза Алику тяжелым, металлическим взглядом.

— Твой Винничук — сам аномалия! — вырвалось раздраженно у бывшего капитана. — Ты бы лучше его стороной обходил! Да и вообще, было б у нас в стране меньше писателей, может, и жили бы лучше и нормальнее! Как в Европе!

Алик, захотевший было поначалу возразить Рябцеву, закрыл рот. Взаимная антипатия между Винничуком и Рябцевым была настолько очевидной и сильной, что самым разумным для Алика было бы просто не упоминать одного, находясь рядом с другим. Это он уже прекрасно понимал.

— Ну что, — Рябцев решительно поднялся с пенька. — Значит, сегодня ночью! Я заеду за тобой около полуночи!

Алик кивнул, думая о том, что этим вечером он вернется домой с работы на маршрутке. Просто чтобы немного отдохнуть перед ночными поисками влюбленного в море бомжа.

Проверив почту, Тарас выключил компьютер и расслабился. Следующие клиенты — и опять из соседней Польши — приедут послезавтра. Двое. А значит, и в этот день, и завтра можно просто наслаждаться жизнью. Конечно, относительно наслаждения жизнью сегодня вечером у Тараса возникали некоторые сомнения. Ведь утром приходил Ежи Астровский и вежливо напомнил об обещании Тараса пригласить к себе на кофе Оксану. То ли Тарас в тот момент еще не проспался, то ли пребывал в слишком легком и расслабленном состоянии, но как-то уж слишком быстро он в присутствии соседа позвонил Оксане и пригласил ее к себе в гости. — У тебя какой-то праздник? — спросила она, и, кстати, голос Оксаны был сонным, видно, поздно вернулась с работы. — Нет, просто так, без повода! — ответил он ей.

И довольный свидетель телефонного разговора Ежи Астровский расплылся в улыбке и, кивнув на прощание, покинул квартиру Тараса.

И вот только теперь Тарас задумался о нынешнем вечере и о кофепитии, участие в котором Ежи Астровского могло оказаться для Оксаны сюрпризом, и не из самых приятных.

Но время шло, и вечер приближался. Чтобы как-то смягчить возможное застольное напряжение, Тарас решил купить хороший, дорогой торт.

В гастрономе «Виктория» продавались самые обычные тортики: «Пражский», «Птичье молоко» и прочий ширпотреб. Тарас решительно развернулся и отправился назад, в сторону центра, в ближайшую «Цукерню». Там его глаза ожили — торты здесь были на любой вкус, но не на любой кошелек. Тарас кошельки и портмоне не любил, а деньги носил прямо в карманах. Из кармана джинсов он и вытащил двести гривен, чтобы отдать за приглянувшийся ему шоколадный торт. Торт весил больше килограмма, но шоколад не портится, особенно если его положить в холодильник. Так что после этого вечера будет у Тараса еще несколько раз возможность пить кофе с шоколадным тортом в гордом одиночестве или в менее гордой, но более теплой компании с Даркой, которая еще ни разу у него в гостях не бывала.

По дороге домой, неся торт, упакованный, как букет цветов, в хрустящий, жесткий и прозрачный целлофан, украшенный вверху конуса яркой красной ленточкой, Тарас думал о Дарке. И настроение у него снова немного испортилось из-за того, что этим вечером он должен был содействовать чужому свиданию вместо того, чтобы идти на свое.

Но эти обидные нотки прозвучали негромко на фоне всё равно бодрого и жизнерадостного настроения. Ведь завтра он будет полностью свободен — и от работы, и от обещаний, по неосторожности данных соседу, — и завтра они с Даркой обязательно увидятся!

• Предыдущая
• 66/80
• Следующая