Мари (СИ) - Семироль Анна - Страница 4

   Услышав приставшее репьём "женишок", Ганс разозлился. Уже сколько лет он пытался избавиться от этого клейма, скольким сверстникам разбил носы в отчаянных драках... Но оно жило, как проклятье, в которое свято верил и Ганс, и Якоб. "Эта тварь только и ждёт, чтобы забрать тебя!" - всплывало в памяти мальчишки раз за разом.

   Кулаки чесались ударить сапожника в красное пьяное лицо. Но Петер взрослый, а Ганс пока нет. Нельзя. Да и отец смотрит.

   - Не с тобой ли моя невеста так лихо отплясывала два года назад, Петер? Не нужна она мне после этого, забирай её себе! - зло и насмешливо проговорил Ганс.

   Грянул пьяный хохот. Не смеялся только сапожник, неожиданно растерявший весь обычный задор. Он помрачнел и молча опрокинул в себя очередную кружку апфельвайна.

   - Идём домой, отец, - обратился Ганс к Якобу. - Засиделся ты тут.

   Повернулся и вышел из трактира. Вскоре отец, пошатываясь, догнал его.

   - Не простил он её, сынок. И не надо так с ним больше. Петер и зло затаить может...

   - Ему же и хуже! - расхрабрился мальчишка. - От зла ноги пухнут и чернеют. Ежели дурак - пусть зло в себе таскает. Пошли быстрее, холодно. И дома каша ждёт.

   А на следующий день, когда Ганс и Якоб возвращались домой с охапками хвороста, мимо пронеслась ватага довольных мальчишек:

   - Эй, Ганс, Ганс, твоя невеста в старый колодец упала! - радостно сообщил чумазый Фриц, вытирая сопливый нос рукавом старой отцовской куртки. - Пошли, покидаем в неё камешками?

   Первая мысль была о Ханне. Ганс похолодел, уронил вязанку хвороста на грязную мостовую. Но когда Якоб захохотал с мрачным торжеством, понял, что речь не о Ханне. С трудом мальчишка донёс хворост до дома, и тут же улизнул обратно на улицу, подгоняемый любопытством.

   Всё! Если Мари умерла, то и проклятью конец! А если нет? А если она живая, и над Гансом просто подшутили?..

   Возле старого колодца собралась толпа. Кто-то смеялся, местные сплетницы оживлённо болтали между собой. Некоторые, разогнав облепивших колодезный сруб мальчишек, молча заглядывали и уходили. Протолкался сквозь зевак и Ганс. Лёг животом на холодные брёвна и заглянул вниз.

   Пахло сыростью, тянуло холодом. Далеко внизу, в узком тёмном колодце что-то едва слышно плескалось.

   - Я ж говорю - ведьмы сами не тонут! Отравит теперь всю воду! Пропустите с камнем, я кину! - азартно гомонили мальчишки. - Туда бы ведро-другое горячей смолы. Потопим ведьму!

   И вдруг сквозь радостные вопли и возбуждённое аханье кумушек до Ганса донеслось тихое, хриплое:

   - Люди... помогите...

   Он отшатнулся - будто его самого ошпарили обещанной смолой. Перед глазами мелькали лица зевак - злорадствующих, удивлённых, реже - равнодушных.

   - Верёвку бы... - вырвалось непроизвольно.

   Его со смехом похлопали по плечу:

   - Наш Ганс от радости спятил! Иди в трактир, напейся первый раз в жизни - сгинула твоя проклятая невеста!

   - Она же живая!..

   Его слова потонули в ликовании толпы. Ганс побрёл домой, шатаясь, как пьяный.

   Вспомнилось, какая холодная в старом колодце вода. Говорят, в ней замерзают даже лягушки летом. Лягушки... Неужели Мари - хуже лягушки?

   Дома мальчишка принялся шарить по углам.

   - Что ты ищешь? - отвлеклась от помешивания варева в котелке Ханна.

   - Верёвку. Мари упала в старый колодец.

   Ханна ахнула, стукнулась от пол выпавшая из её руки деревянная ложка. И тут же громыхнул массивный табурет - это поднялся с места Якоб. Навис над сыном, сгрёб его за грудки, припечатал спиной к стене.

   - Если ты посмеешь помочь этой твари, я насажу тебя на вертел, как поросёнка, - грянул голос зеркальщика.

   Отброшенный в угол Ганс упал, увлекая за собой полку с глиняной посудой. Ханна подбежала, принялась резво собирать черепки и уцелевшие миски и кружки. Тайком она утёрла мальчишке выступившие на глазах злые слёзы.

   - Тише, тише... Мы что-нибудь придумаем. Только не перечь отцу, умоляю.

   Тянулось время. Ганс ходил сам не свой. Отчаянное, умоляющее "Помогите..." преследовало его повсюду. Даже в кружке с горячим травяным чаем мерещился чёрный провал колодца. И где-то там - маленькая девочка в ледяной воде под градом камней и насмешек.

   Дети с трудом дождались, когда стемнеет и Якоб ровно засопит во сне. А как только в доме воцарилась сонная тишина, они бесшумно, словно кошки, выскользнули за дверь. Ганс нёс верёвку и фонарь, Ханна поспевала рядом, таща старое одеяло. С неба, хмурящегося во сне, белым пухом падал первый снег. У Ганса мёрзли пальцы, и он старательно гнал из головы дурные мысли. "Мари живая, - убеждал он себя. - Мы её вытащим".

   Когда до старого колодца осталось совсем немного, Ханна вдруг резко остановилась.

   - Ты чего? Бежим быстрее! - поторопил её Ганс.

   - Послушай... А если она нам отомстит? - испуганно спросила девочка. - Мы её вытянем, а она нас как мух...

   Ганс взял её за руку, потянул за собой.

   - Скорее. Оставь ты эти мысли! Откуда у тебя они вообще? За что ей мстить?

   - Ты же сам рассказывал, как вели себя люди.

   Камни, летящие в трубу колодца. Весёлый смех, песни... Ганс поёжился.

   - Сестрёнка... Возвращайся домой. Давай одеяло, я пойду один.

   Он забрал у Ханны её ношу и помчался к колодцу. Ноги скользили по подмёрзшей мостовой, и больше всего сейчас он боялся упасть и разбить фонарь. Вот он и у цели. Ганс положил одеяло на край сруба, заглянул вниз, стараясь осветить тёмное нутро колодца фонарём.

   - Мари!

   Она не ответила, но далеко внизу шевельнулось светлое пятнышко.

   - Потерпи чуть-чуть, я тебя вытащу! - крикнул Ганс и принялся закреплять верёвку вокруг колодезного ворота.

   Замёрзшие пальцы плохо слушались, узлы не получались. Мальчишка ругался сквозь зубы, начинал заново. Наконец, убедившись в том, что всё надёжно закреплено, Ганс сбросил верёвку в колодец.

   - Обвяжи её вокруг пояса и держись крепче, я тебя вытяну! Как будешь готова - подай знак, подёргай!

   Но время шло, а знака всё не было. Ганс забеспокоился.

   - Мари! Эй, Мари! Ты живая? Ты меня слышишь?

   - Не могу... - донеслось слабое, будто шелест.

   Раздумывал он недолго. Сбросил куртку, проверил ещё раз надёжность закреплённой верёвки и сам полез в тёмный сырой провал. "Привяжу Мари, выберусь сам, а следом и её подниму", - думал он. Глубоко. Стоящий на краю сруба фонарь казался далёкой звёздочкой. Башмаки скользили по сырым, вонючим брёвнам, не давая опоры. Чем ниже спускался Ганс, тем сильнее накатывала волнами духота. "Как же она тут - весь день?" - с ужасом думал мальчишка. Мгновение спустя его ноги коснулись поверхности воды. От холода судорогой свело тело, верёвка резанула ладони, и Ганс сорвался. На его счастье, оказалось неглубоко - чуть выше коленей.

   - Мари?.. - позвал он в темноту.

   Тут же его за пояс обвили маленькие руки. Мари - мокрая, без шапки, в одной лишь облепившей тело рубашке - казалось высеченной изо льда. Девочка уткнулась лицом в грудь Гансу и мелко задрожала.

   - Холодно? Потерпи. Сейчас...

   Он торопливо начал обвязывать её верёвкой.

   - Га-анс! - донёсся сверху голос Ханны. - Ганс, ты живой?

   - Вот и хорошо, - мальчишка провёл ладонью по мокрым волосам Мари. - Сейчас нас с тобой вытянут. Ханна! Я тут! Тащи Мари, потом кидай верёвку мне!

   Он нашарил в темноте руки девочки.

   - Послушай, держись за верёвку двумя руками. Так будет лучше. Двумя, Мари. Что у тебя в ладони?

   - Хлебушек, - еле слышно отозвалась она. - Бросили.

   - Оставь. Вылезем - покушаешь ещё. Давай, держись. Тяни, Ханна!..

   После колодезной темноты ночь, раскинувшаяся над городом, показалась ослепительной. Ганс перевалился через край сруба, скорчился, дрожа от холода. Ханна тут же накинула на него куртку, заохала, принялась дышать на ладони. Подошёл кто-то с фонарём - большой, грузный, плохо различимый от кажущегося ярким света.