Имя его неизвестно - Автомонов Павел Федорович - Страница 9
- Предыдущая
- 9/23
- Следующая
Василий снова посмотрел на часы и вздохнул.
– Почему ты такой?.. То радовался, что пришли, что услышал сигналы своего напарника с той стороны фронта, а сейчас… такой?
– Какой, Орися? – спросил он, глядя куда-то сквозь деревья.
– Ты о девушке своей думал?
Он рассмеялся и сказал шепотом:
– Глупенькая ты, Орися…
– Я Знаю, что у тебя есть где-то умная! – В голосе ее он уловил нотки ревнивого укора.
Василий молчал: ему не хотелось говорить. Он думал о командирах, которые уже прочитали его радиограмму и теперь советуются, что ему ответить. Поверят ли информации Василия там, за линией фронта, откуда отчетливо долетает громыхание артиллерийских батарей? Поверят ли?
Командир хорошо знал Василия, который дважды по его заданию ходил в глубокую разведку. Командир и рекомендовал его в партию. Он не может не поверить Василию, точно так же как Василий не может подвести своих товарищей, свою армию. Ему было бы сейчас в десять раз легче, если бы хоть один из товарищей был с ним. Но он один. Сам себе командир и солдат, сам судья поступкам своим, думам своим. Да разве еще Орися, о которой он все рассказал в своем длинном и невеселом сообщении.
Он еще раз посмотрел на часы. Уже время слушать ответ командования.
– Орися! – обратился он к ней озабоченно. – Ты смотри вокруг и слушай внимательно, пока я буду работать.
– Буду смотреть и слушать…
– Если что-нибудь случится, переломи палку…
Орися отошла на бугорок и спряталась за дубом. Отсюда далеко видно, да и слышно лучше.
Вокруг пробуждалась, расцветала природа. Что-то новое как будто рождалось в душе девушки. Что?.. Может быть любовь, о которой Орися пака избегала думать. Как хорошо в лесу. Звонко щебечут птицы, ярко сияет солнце в чистом иебе! И сердце словно поет. Нет, Орися, гони от себя эти призрачные мысли. Тебе приказано слушать и смотреть. Среди этой роскошной природы ходит сама смерть. Смотри и слушай, а увидишь беду, переломи палку.
Она вздохнула так тихо и осторожно, будто боялась, что этот вздох услышат враги.
Гудели машины, скрипели возы на дороге. Вдалеке прогрохотало, словно там шумел дождь, и под громовые удары небо пересекли зарницы. Там фронт… Там готовится освобождение родной земли. Оттуда уже мчатся сигналы и к аппарату Василия. Наверно, радист, забыв обо всем на свете, погружен в передачу. Орися еще напряженней вслушалась. Ей казалось, что ома ясно различала, как копошились рядом муравьи и по дубовой коре ползли гусеницы. Но вот снова загудело на шляху, загремело на фронте.
– Орися!
Василий, положив в один мешок радиостанцию, в другой батареи, звал ее.
– Так скоро?
– Да, оттуда текст небольшой…
– Можно узнать, что там? Секрет, да?
– Да я еще сам не знаю, – ответил он. – Надо сначала расшифровать передачу. Если бы сразу можно было читать, тогда бы и враги знали!..
Орися взволнованно опросила:
– А если твою станцию, как это называется.. В школе я от физика слыхала это слово… Ну, – покраснела девушка, – если твою станцию засекут немцы…
– Запеленгуют? – переспросил Василий и усмехнулся. – Волков бояться – в лес не ходить. У меня же станция не горластая, тихая, маломощная. Таких, как она, сейчас в эфире работают сотни, на всех и пеленгов не хватит.
– Вот как? А я стояла в кустах и боялась. Вдруг, думаю, накроют снарядами, – призналась Орися.
– Нам больше надо спасаться пеленгов на земле – глаз и ушей гестапо и полиции.
Она видела, как у него дрожала рука с карандашом. Он производил какие-то подсчеты, комбинировал цифры, которые были нанесены на длинную бумажную ленту. Что же ему написали начальники? Она сама начала волноваться, точно это известие касалось ее лично.
Он поглядел на девушку расширенными глазами и едва усмехнулся.
– Что там, Василек? – тревожно выкрикнула Орися.
– М-мне верят! Верят! – воскликнул он.
– Тише… ти-ше, – предостерегающе подняла вверх руку Орися.
Василий решительно приблизился к Орисе, схватил ее за плечи, прижал к себе и начал осыпать поцелуями. Он припал к ее губам, как жаждущий человек припадает к источнику с чистой и свежей водой.
Она упиралась, отталкивала его, но успела только сказать: «Да что ты, одурел?..» и снова почувствовала на губах, на щеках его крепкие поцелуи. А потом сама обхватила его шею крепко, крепко и неумело поцеловала.
Сердца их бились взволнованно, сильно. Это биение словно услышал дятел на дубу и приостановил свою работу. Вот он повернул к ним свою головку и неутомимый клюв.
– Ну, чего ты смотришь, рябокрылый? – обратилась Орися к птице. – Отвернись. А то, видишь, краской залило все щеки!.. – а потом к Василию: – Говорят, в тихом омуте черти водятся. Ты так внезапно… Мне даже страшно, – промолвила она боязливо.
– Так я же люблю тебя. Понимаешь – люблю.
– Не верю… Это от радости, что поговорил со своими.
– Ты не веришь?.. Неужели я похож на человека, который может обмануть единственного оставшегося у него друга?
– Кто знает… Как будто и не можешь, – развела руками Орися, поправляя рассыпавшиеся волосы.
– А ты меня любишь?..
Время помчалось быстро-быстро.
Уставшая Орися заснула. А он, поддерживая ее руками, вглядывался в счастливое лицо девушки, на котором и во время сна застыла улыбка. Смотрел и прислушивался к тому, как гудело, гремело на фронте и расцветало вокруг в лесочке, как их любовь.
Под вечер Василий и Орися вышли на шлях. Они теперь направлялись на юго-запад, и солнце светило им в лицо.
Василий разулся, – идти дальше в разбитых башмаках было нестерпимо. Земля уже потеплела. Да и босоногий мешочник меньше привлечет к себе внимание немцев, проезжавших на машинах и мотоциклах.
Они нагнали трех женщин с котомками и разговорились с ними. Женщины были из Харькова. Почувствовав в Орисе и Василии своих, они рассказали, как там голодно; фашисты, разъяренные неудачами на фронте, совсем остервенели: ежедневно расстреливают и вешают на фонарях харьковчан.
– Выменяли что-нибудь? – спросил их Василий.
– Немного проса и мешочек кукурузных початков, – ответила женщина. – А вы?
– Возвращаемся ни с чем…
– А за плечами что у вас такое громоздкое?..
– Патефон… – безразличным тоном ответил Василий.
– Молодой такой, а с музыкой носится! – вмешалась другая. – Наши сыновья на фронте, а ты с патефоном…
– Да что вы налали на парня? – заступилась первая.
– Я хворый. Вот и жена скажет, – ответил Василий, показывая на Орисю.
Те умолкли, и Василий облегченно вздохнул. Не хватало еще выслушивать упреки от этих женщин и краснеть перед ними.
Шлях пересекала другая дорога. Спутники остановились и стали прощаться.
– Нам сюда, – сказала женщина, которая раздобыла проса и кукурузы. – Пройдем Дергачи, а там и дома…
– Дома, – криво усмехнулась другая. – Еще верст шестьдесят. Да как еще не пустят люди ночевать, «подомкаешь», Капитолина Ивановна!
– А нам сюда, на Богодухов! – сказала Орися. – Счастья вам, тетеньки.
– И вам, деточки! А ты не сердись за те слова, парень. Не всем же и в окопах быть. Да, может, и болезнь какая у тебя. Хотя на вид ты как будто молодец. Приодеть бы тебя – на всю губернию парубок! – обратилась женщина к Василию.
– Я не обижаюсь, – вздохнув, потупил он глаза, глядя на свои босые ноги.
Они расстались, и женщины, навьюченные котомками, исчезли среди серых полей.
Орися так было разговорилась с этими женщинами, что и не заметила, как пролетели два часа. В компании было веселее. Вот только Василий молчал, обидевшись на незаслуженные упреки. Но что поделаешь? Такая его сейчас служба в армии – порой приходится терпеть напраслину, обиды и молчать.
– Может, ты бы надел башмаки? Холодно становится…
Василий остановился и огляделся. По дороге, замедляя ход, мчался мотоцикл. Засунув руку за борт пиджака и нащупывая рукоятку пистолета, Василий подумал: «Какого черта надо этому водителю?» Он смотрел исподлобья на солдата в кожаной куртке и таких же штанах, заправленных в длинные и гладкие голенища сапог.
- Предыдущая
- 9/23
- Следующая
