Подозрительные обстоятельства - Квентин Патрик - Страница 5

— Прелесть, это мой дорогой Ники. Ники, я уверена, ты ее полюбишь. Божественная девушка. Я нашла ее в «МГМ», где она считала лошадей. Теперь она будет жить с нами. Она восхитительна. Не то, что эта скучная Бернис.

Мое сердце оборвалось. Значит, это не обычный секретарь из агентства. Отвратительная рыжеволосая всезнайка — очередное увлечение матери. Мать хорошо относилась к мужчинам, но к женщинам питала инстинктивную неприязнь.

— Ты видишь, Ники? Видишь, какая она божественная? — Мать похлопала Прелесть по руке. — Дорогая, ты должна быть особенно мила с Ники. Он еще не отошел от Парижа.

— Мама! — взорвался я, не знаю, чего больше было в этом: злости или смущения.

Но мать, не обращая внимания, подтолкнула нас друг к другу.

— Дорогие дети, мне пора, иначе Ронни просто утопит меня в бассейне. Вы оба молодые и сами разберетесь, что к чему. Поиграйте в теннис или еще во что-нибудь. По-моему, глупо, когда секретари заняты одной работой.

Она помахала нам рукой и упорхнула к выходу. Джино уже ждал ее в «мерседесе». Машину матери тоже одолжили. Владельцы машин испытывали к матери те же чувства, что и владельцы домов. Этот «мерседес» принадлежал актеру, уехавшему работать в Лондон.

У дверей мать задержалась и послала мне воздушный поцелуй.

— Какое блаженство быть дома, правда? Дорогой, ты в самом деле хочешь вернуться в Париж?

— Но, мама…

— Я знаю, милый, это кажется концом света, но, поверь, скоро ты на все будешь смотреть совсем иначе. Мы подыщем тебе что-нибудь потрясающее. Быть может, снова Академию танца… А пока будь паинькой и поиграй с Прелестью. У нее ужасно печальная жизнь. Она сирота, но такая мужественная!

С этими словами мать села в машину и махала нам, пока не скрылась из виду. Я побрел в холл. Мужественная сирота как раз положила телефонную трубку.

— Сыграем партию в теннис? — предложила она.

— Пэм вернулась?

— Нет.

— А где дядя Ганс?

— В бассейне.

Это было предлогом для бегства, и я повернулся, чтобы уйти, но Прелесть схватила меня за руку.

— А вы не хотите поиграть со мной, как советовала миссис Руд?

Я бросил на нее уничтожающий взгляд.

— О, знаю, — как ни в чем не бывало продолжала она, — это все из-за Парижа. Но Париж далеко, а я здесь и хотя я теперь не могу навязываться, скажу прямо: вам не придется скучать со мной. Я умею развлекать людей. У вас голова закружится от того, как много я знаю и умею.

Она сделала несколько чувственных па из какого-то латиноамериканского танца.

— Вот так. Это для примера. А сколько всего еще! Я могу довести до ярости золотых рыбок. Могу ездить верхом. Но ваша мать уже говорила об этом… Я могу… — Она опустила ресницы и замолчала. — Что еще могу я? Ах да, могу раскрывать секреты любых слов, которые западут вам в душу.

Я смотрел на нее, и где-то внутри шевельнулось прежнее восхищение рыжеволосыми девушками, но от этого я только еще больше разозлился. Нет, чего бы это мне не стоило, я должен с холодной гордостью отвергнуть эту любимицу матери.

— Ну, в чем же дело? — спросила Прелесть. — Чего вы стоите? Не хотите облегчить совесть? Не бойтесь, я не собираюсь лезть к вам в душу, это не в моих правилах. Я просто хотела услужить вашей матери, я ее обожаю и заранее приготовилась перенести это обожание и на вас, относиться к вам как сестра. К тому же, вы просто обязаны слушать мою болтовню, мне осточертело разговаривать с рыбками, а если у меня не будет слушателя, я сойду с ума. Что вы молчите? Неужели вам хочется, чтобы у вашей матери работала сумасшедшая?

Она снова улыбнулась. У нее была такая заразительная улыбка, что я с трудом сохранил суровое безразличие.

— Так и быть, — сказал я нехотя, — лезьте в мою душу.

— Угадать, о чем вы думаете? Ну, это проще простого. О покойной Норме и ее падении.

Я ожидал чего угодно, только не этого.

— Что же именно я думаю?

Зазвонил телефон. Прелесть покосилась на меня и схватила трубку.

— Да? Доброе утро, «Лос-Анджелес тайме», — мелодично пропела она. — Миссис Руд нет дома… Никаких комментариев. Всего хорошего.

Она положила трубку и повернулась ко мне.

— Итак, продолжим. В ночь, когда все это произошло, ваша мать была здесь. В доме устраивался, небольшой семейный обед: миссис Руд, Пэм, дядя Ганс, Джино и я. Никаких слуг, в этот вечер у них был выходной. Если бы кто-нибудь, к примеру, начальник полиции, поинтересовался, именно так мы бы ему и ответили.

— Что же произошло дальше? Прелесть загадочно посмотрела на меня.

— Я вас заинтриговала?

— Продолжайте, — взмолился я.

— Ага, уже лучше. Вижу, как раскрывается ваша душа… Продолжаю. Так вот, на самом деле в тот вечер, когда умерла Норма Дилэйни, мы вовсе не сидели дома, в интимном кругу. Я сама себе устроила семейный обед, а ваша мать и компания обедали вместе с Ронни и Нормой.

Я забыл, что она — Прелесть Шмидт и о том, кто она такая. Я забыл обо всем на свете.

— В тот вечер позвонил Рональд Лайн, — продолжала она. — Я сама подходила к телефону. Конечно, я не подслушивала, потому что мне это не свойственно. Но примерно в шесть часов все они сели в «мерседес», а перед этим ваша мать, как райская птичка, подлетела ко мне. «Дорогая, если будет какой-нибудь очень важный звонок, мы весь вечер у Ронни». Часов в одиннадцать они вернулись. Я была в своей комнате и читала, но слышала, как они подъехали. А наутро ваша мать — как я ее обожаю! — подошла ко мне и сказала: «Дорогая Бернис, — она все еще путает нас, — дорогая Бернис, запомни, что ты и я, Пэм, дядя Ганс и Джино весь день провели дома, вместе пообедали и никуда не отлучались. Ты запомнишь это, дорогая?» «Да, миссис Руд, — ответила я, — я очень хорошо это запомню». Она обняла меня и просияла. «Зови меня Анни, дорогая».

Прелесть уселась на край бассейна и уставилась в зеленую воду.

— Золотая рыбка, я тебя люблю, — сказала она. Потом подняла голову ко мне.

— Я никому об этом не сказала. И буду до гроба верна своим хозяевам. У меня преданная натура. Но, к несчастью, я самое болтливое существо на свете. И если у меня не будет отдушины, то все, что знаю, вылетит, как пробка от шампанского, и многие люди почувствуют себя неловко.

Она встала и проделала то же вызывающее па.

— Танец успокаивающейся болтушки, — сказала она. — Николас!

— Ники, — поправил я.

— Я буду называть вас Николасом. Так более солидно. Вам нравится?

Я промолчал.

— Подумайте о том, кто упал с лестницы, — продолжала Прелесть. — Подумайте, кому предназначалась роль Нинон де Ланкло.

Внезапно меня охватила паника.

— Вы действительно никому не сказали?

— Разве я вам не говорила, что обожаю вашу мать? Разве не она спасла меня от жеребцов киностудии «МГМ»? Я сохраню свою тайну до могилы. Николас, ну что вы скажете?

Мне было скверно. И больше всего по причине собственной дурацкой гордости. Теперь я решил скрыть за ней свои мысли.

— Никаких комментариев, — холодно ответил я.

— Ох, Николас, — Прелесть надула губы, — как вы можете быть таким скучным? Подумайте о всех волнующих событиях, которые могут произойти! Подумайте…

К счастью, снова зазвонил телефон. Я в бешенстве выскочил в сад.

— Да? Резиденция миссис Анни Руд…

Пробираясь сквозь бугенвилии и кактусы, я увидел дядю Ганса в его неизменном костюме из голубой саржи. Он сидел под пляжным зонтом у бассейна и играл сам с собой в шахматы.

Тут он случайно поднял голову и тоже заметил меня. Как все швейцарцы, дядя Ганс, полагал, что европейцы должны оставаться европейцами, что бы с ними не случилось. А поскольку в Европе принято целоваться с родственниками, в том числе и с мужчинами, я поцеловал его по-детски в розовую лысину.

Вообще-то дядя Ганс вовсе не приходился мне дядей. Он был каким-то дальним родственником матери из ее швейцарско-болгарско-румынского прошлого. Великолепный исполнитель тирольских песен, он в свое время обучил этому искусству мать. Но по многим и довольно веским причинам тирольские, песни не понравились властям, и звезда дяди Ганса померкла. Мать, со своей собачьей преданностью ко всем близким, привезла его в Голливуд, когда ей удалось здесь возвыситься. С тех пор дядя Ганс проводил время, сочиняя длиннейшую книгу об истории тирольской песни и играя в шахматы сам с собой.