Частный детектив Выпуск 3 - Френсис Дик - Страница 5

По голосу я понял, что она улыбается. Представьте себе, что вы спите с Эдвардом Линкольном.

— Ерунда, — я зевнул еще раз. — Думай о толстом и лысом мужике средних лет, который тебе надоел.

— Лет через двадцать, возможно, — засмеялась она.

— Покорнейше благодарю.

— Не стоит.

Мы уснули, обнимая друг друга.

* * *

У меня была отличная лошадь, которую тренировали в восьми километрах от нашего дома. Ее готовили для скачек с препятствиями. Когда я был дома, я ежедневно ездил на утреннюю выездку. Хозяин конюшни, Билл Треккер, человек чрезвычайно энергичный, не любил, когда хозяева совались в процесс, но ко мне отношение было особое. Во–первых, потому что еще пацанами мой отец и Билл подрабатывали на конюшне в Лэмбурне, а во–вторых, когда–то я сам принимал участие в скачках.

Состязаний в августе не было, поэтому через пару дней после возвращения я выбрался на тренировку. Билл позволил мне сесть на одну из хорошо выезженных лошадей. Это всегда возвращало мне уверенность, позволяя освежить навыки, полученные чуть ли не с колыбели.

Верховой езде меня научили раньше, чем я стал ходить. Я хотел быть жокеем, но мне не повезло: в семнадцать лет у меня был рост метр восемьдесят, а кроме того, мне явно не хватало того главного, что заставляет человека выбирать дело на всю жизнь. Я был разочарован. Тогда–то я и решил попробовать себя в кино, правда, без особой надежды.

Смешно, правда?

Мы выехали на пастбище, где гулял свежий прохладный ветер; девственный пейзаж портила электростанция на горизонте и шум машин на отдаленном шоссе. Мы ехали шагом, потом рысью, перешли в галоп и вернулись к шагу, чтобы дать лошадям остыть. Это была чудесная прогулка.

Потом Треккер угостил меня завтраком, потом я еще проехал на своей лошадке по ближайшим дорогам, при этом мы с конюхом на все лады склоняли автомобили, которые не считали нужным сбросить газ, проезжая мимо. Я крепко сидел в седле и вспоминал, как отец, натаскивая меня в этом, кричал: «Сиди прямо, остолоп! И прижми локти!»

Эван Пентлоу и Мадроледо были невероятно далеко, где–то в другом мире.

* * *

Когда я вернулся домой, жена готовила пудинг, а мальчишки спорили, кому первому кататься на роликовых коньках.

Привет! — улыбнулась мне Кейт. — Как съездил?

— Отлично.

— Вот и хорошо… Тут Нерисса… А ну, тише, мальчишки, а то я сама себя не слышу…

— Сейчас моя очередь! — доказывал Пит.

— Если не замолчите, пообрываю уши, — объявил я.

Крис схватил ролики и выскочил из кухни, Пит ринулся в погоню.

— Мальчики! — ахнула Кейт.

Я ковырнул пудинг пальцем и получил по руке.

— Так что Нерисса?

— Она пригласила нас на ленч… — Кейт помолчала, помешивая глазурь. — Она была… чем–то обеспокоена… во всяком случае… И очень просила, чтобы мы пришли…

— Сегодня? — Я посмотрел на часы.

— Я сказала, что сегодня не получится, ты вряд ли вернешься раньше двенадцати. Тогда она сказала, чтобы мы пришли завтра.

— У нее что, пожар?

— Я не знаю, но она хочет увидеться с нами как можно быстрее, до того, как ты начнешь сниматься в новом фильме. Так она сказала.

— До ноября еще далеко.

— Ты не представляешь, как она настаивала. В конце концов я поклялась, что завтра мы будем, ну, а если ты все–таки не сможешь, я должна позвонить до двенадцати.

— Что же все–таки стряслось? — недоумевал я. — Хотя мы не виделись Бог знает сколько времени. Как ни крути, придется поехать.

— Надо, так надо…

Мы выбрались к Нериссе.

Нам не дано предугадать…

* * *

Нерисса была мне теткой, крестной матерью и опекуншей в одном лице. Она была мне тем, чего, к сожалению, у меня никогда не было. А была у меня мачеха, которая любила только двух своих детей от предыдущего мужа, и еще отец, замороченный до смерти ею да вечной работой.

Нерисса держала своих лошадей в конюшне моего отца. Когда я был мальчишкой, она давала мне конфеты, потом — фунтовые бумажки, потом хорошие советы и, наконец, одарила дружбой. Мы не были особенно близки, но по–настоящему любили друг друга.

Она ждала в летней гостиной своей великолепной резиденции, сидя в кресле у столика, на котором стоял серебряный поднос с графинчиком шерри и несколькими рюмками. Услышав голос лакея, приветствовавшего нас в холле, она поднялась, чтобы обнять нас.

— Здравствуйте, мои дорогие! Как я рада видеть вас! Кейт, тебе очень к лицу этот желтый цвет… А ты здорово похудел, Эдвард…

Из окна за ее спиной открывался лучший вид в графстве Глочестер, и только когда мы уже обнялись и расцеловались, я рассмотрел, как сильно она сдала со времени нашей последней встречи.

Тогда она была чрезвычайно симпатичной леди, далеко за пятьдесят, но сохранившей молодой взгляд голубых глаз и неукротимую жизненную энергию. Походка была упругой, а в голосе звучали веселые нотки. Она была настоящей аристократкой, из тех, о ком мой отец говорил «класс».

Но за эти три месяца она поразительно изменилась. Взгляд ее стал тусклым, в нем не было прежней энергии, голос звучал глухо, руки дрожали.

— Нерисса! — вырвалось у Кейт, которая, как и я, относилась к этой необыкновенной женщине с чувством большим, чем просто симпатия.

— Да, дорогая, я знаю, — остановила ее Нерисса.

— Садитесь, мои милые. Эдвард, налей нам шерри.

Я налил, но Нерисса даже не пригубила бледно–желтую жидкость. Она сидела в кресле из парчи, пряча руки в рукава глубокого полотняного платья, спиной к свету.

— Как поживают ваши сорванцы? — спросила она.

— Как Либби? Эдвард, дорогой мой, ты слишком похудел. И, честно говоря, это тебе не к лицу.

Довольно долго она задавала подобные вопросы и внимательно выслушивала наши ответы, пресекая какие–либо попытки выяснить, почему же она так выглядит.

В столовую она шла, опираясь на палку и на мое плечо. Нам подали очень легкий ленч, который наверняка не возвратил мне ни одного из потерянных килограммов. Перекусив, мы так же не спеша вернулись в салон, куда был подан кофе.

— Эдвард, прошу тебя, закури. Сигары лежат в коробке. Ты ведь знаешь, как я люблю этот запах… Теперь мало кто курит.

Я подумал, что мало кто решится курить при ней, но раз уж она сама просит… Сам я курил довольно редко, обычно после ужина. В коробке лежала отличная «Корона», немного, правда, пересушенная. Закурив, я заметил, что Нерисса с удовольствием вдыхает дым сигары.

— Здорово, — улыбнулась она.

Кейт разлила кофе, но хозяйка лишь пригубила его.

— Так вот, дорогие мои, — спокойно сказала она. — К Рождеству меня уже не будет.

Этим словам можно было верить.

— Вы, как всегда, молодцы, — усмехнулась Нерисса. — Никаких возражений, пустых сантиментов. Врачи говорят, что моя болезнь неизлечима. Но что–то делать все же надо, и потому–то я так плохо чувствую себя и так плохо выгляжу. Без них я чувствовала себя гораздо лучше… А теперь меня уговаривают облучаться и пичкают разными мерзкими антибиотиками, и от всего этого мне становится все хуже. — Она состроила еще одну гримасу. — Я просила, чтобы меня оставили в покое, но они… это их долг, и ничего тут не поделаешь… идиотская ситуация. Но, как бы то ни было, мои дорогие, не принимайте это близко к сердцу. Прошу вас.

— Я поняла, что вы пригласили нас, потому что вам что–то нужно? — спросила Кейт.

Нерисса смотрела, дивясь.

— Как ты догадалась?

— Вы позвали вдруг, внезапно, а болеете вы, как я поняла, уже несколько недель.

— Эдвард, твоя жена действительно очень умная женщина, — сказала Нерисса. — Все так, мои дорогие… Я хотела просить Эдварда об услуге, если он, конечно, согласится.

— Ну, разумеется, — ответил я.

В голосе ее звучали прежние, те, веселые нотки.

— Не соглашайся раньше времени.

— Ладно.

— Дело касается моих лошадей. — Она помолчала и добавила: — Видишь ли, в последнее время они бегают очень неудачно.

— Как же так, — заметил я. — Сезон–то еще не начался.