Герой не нашего времени. Эпизод I - Полковников Дмитрий - Страница 48

• Предыдущая
• 48/148
• Следующая

Представьте себе реакцию бойца, который на учениях видит, как командир и комиссар на равных прикрывают огнем друг друга. Стоит сотни политзанятий! Алексея теперь не считали ни «треплом», ни «балаболом», а серьезно относились к его словам. За несколько дней политрук преобразился, потихоньку начиная разгораться, чтобы дальше запылать костром. И, быть может, сгореть…

Старший политрук радовался, но не понимал, почему иногда глядя или слушая его, комбат лишь вздыхал и с грустью улыбался.

Да, Панов заранее знал, что всего не сделать и не успеть.

Иметь бы ему пять-шесть недель непрерывного волюнтаризма и разумное количество боевых и холостых патронов, вспомнил бы и научил многому. Примерно такой минимальный срок нужен пехоте для подготовки, без всяких дурных маханий руками, ногами. Спецназом против регулярных войск не воюют, очень накладно получается. А на случай рукопашной есть у каждого гранаты, штык или наточенная малая пехотная лопатка.

Немцы в рамках какого-то эксперимента за две недели слепили неплохую минометную роту из новобранцев. В советском военно-морском училище, на курсе молодого бойца, при правильной мотивации добивались сплоченности за похожий срок.

Так чем же хуже его люди? Более медленным темпом жизни? Так он и так их расшевелил, дальше некуда. Скоро на собственную тень бросаться будут.

Но люди оказались хуже. Нет, думали они, похоже, и часто понимали, что к чему гораздо быстрей. Вопросы задавали похожие, сомневались и спорили, как когда-то Саша Панов. У него не было никаких предубеждений, и морду бы он набил каждому, кто делает их то бесправными рабами, то бездушными роботами, разговаривающими цитатами из газет.

Но когда дело доходило до техники, Ненашев бесился, тратя драгоценное время на бесконечные повторы и объяснения. Разражало и то, что наставления и инструкции никто не читал, непременно желая услышать «драгоценные» слова именно из уст комбата. Эх, родиться бы им через лет двадцать-тридцать после конца войны…

Если кто-то думает, что повсеместная ликвидация безграмотности довела образование народа до уровня советского восьмиклассника, годного для техникума или профтехучилища, тот жестоко ошибается. Верно, основы грамотности тогда дали, и даже пошли дальше прагматичного ленинского подхода – мол, пусть читают наши декреты, и – хватит.

Профессиональные рабочие не свалились на Россию с неба, их не везли сюда и в опломбированных вагонах. Рабочий класс рос за счет деревни.

Да, очень жестоко прошла коллективизация выдавив множество селян в город.

Однако, есть и такие слова: «c каждым годом в армию приходит все больше солдат с ослабленным иммунитетом и физически ослабленных»[217]. Написана фраза задолго до революции, еще в девятнадцатом веке, Саша просто заменил что-то на знакомые слова. И в прошлой Империи не ладно было с крестьянской долей.

Купленные за золото и хлеб заводы приняли на работу людей, недавно бывших крестьянами. Неудивительно, что первые годы массово они массово гнали брак – не хватало ни опыта, ни навыков, ни дисциплины.

Руководство злилось, обвиняло спецов во вредительстве… но и со двора рядом с домом Панова, где тогда было профтехучилище, контейнерами вывозили металлическую стружку и кучи «запоротых» деталей.

Мы постоянно учились, идя от копирования к усовершенствованию. Далее мучительно, но верно создали уже свои технологии, удивляющие людей и сейчас.

К войне квалификацию рабочих вытянули на более-менее нормальный уровень, приучили приходить на работу вовремя, но соблюдение технологии оставалось вечной проблемой. Если уголь, руду или лес можно добыть стахановским методом, то время закалки металла и скорость работы станка аполитичны, вплоть до контрреволюции.

Вот и шел с конвейера к миномету боеприпас, у которого в полете отрывался стабилизатор из-за плохого литья, или снаряды со «смещенным» центром тяжести. А в отделах технического контроля сидели люди, принимавшие продукцию на глазок и на ощупь, имея рядом прибор. А если при сборке деталь не подходила, ее слегка обрабатывали напильником, без всяких измерений. Совсем не шутка, не анекдот, а слова с пожелтевших страниц архивных документов.

Шаг за шагом, постепенно преодолели и это.

Дальше, в противовес извращениям, кем-то тоже называемым стахановским движением, начали бороться со «штурмовщиной». Явлением, когда нет планирования, дисциплины и руководителей, думающих о завтрашнем дне. И в газетах 41-го об этом писали прямо и честно, а не пыхтели по углам о лживом поклепе на историю[218].

Но будут еще и полеты в космос, и множество удивительных вещей в авиации, радиолокации, станкостроении, судостроении. Опыт в страну мог прийти лишь со временем.

Пройдет три поколения, и мы увидим, как двенадцатилетней пацан, не читая «мануал», резво освоит очередной электронный девайс, сетуя на «тупизну» деда, способного определить годность детали на глаз, или отца, знающего, как поведет себя полупроводниковая схема только по одному эскизу.

Противник в таком вопросе СССР сейчас превосходил. Где-то до пятьдесят пятого года.

А тем, кто сомневается в пути, пройденного страной, мартовский журнал «Пионер» сорок первого года – в руки[219] или пусть зайдет в Центральный парк культуры и отдыха в Москве в тридцать пятом году, в самый разгар индустриализации.

На глазах отдыхающих, в городке «науки и техники», соревновались два каменщика. Один работает без подготовки, второй подготовив раствор и предварительно разложив кирпичи, возводил стенку в два раза быстрей. «Перед началом работы, готовься к ней», так объявляет победителя ведущий.

Далее строительного находилось отделение тяжелой, а за ним и павильон легкой промышленности. На глазах тысяч посетителей соревновались токари, слесари и сварщики, демонстрируя скорость, точность и качество работы. Какая пропасть лежит между этими соревнованиями и состязаниями – кто «дальше горох носом толкнет»[220]

Елизаров посмотрел на мрачного комбата, надолго ушедшего в себя. Что-то его постоянно гнетет.

Мнение о Ненашеве окончательно изменилось. Знает очень много, но, не боится делиться, крепко учит бойцов и та еще зверюга. Молчаливый жест – и подчиненные «в испуге» разбежались по местам, их никто не подгонял. Нет, с ним надо общаться на равных или хотя бы изображать отношения.

— Неплохо, товарищ капитан. Давайте, отойдем. Есть разговор, не для чужих ушей.

Конечно, Максим не возражал, и они отошли от группы метров на пятьдесят, вызывая заинтересованные взгляды. Все давно знали о «особых» отношениях капитана с пограничниками. Говорят, ловили их неутомимого комбата целой заставой и пока не загнали в болото, взять так и не могли. Ненашев, услышав слух, громко фыркнул в ответ, а Иволгин улыбнулся, каким фантазером оказался их начальник штаба батальона.

Суворов, чувствуя растущий авторитет начальника, пытался поднять свой, но, как ни странно, жесткое, но, и вместе, с тем ровное и справедливое обращение с подчиненными выдавало лучший эффект. Впрочем, на тактических учениях Ненашев проявлял непонятный демократизм, начиная выслушивать мнение младших по званию первым. Он не знал, что есть на флоте такая традиция – вначале узнать, что думает коллектив.

Елизаров присел на удачно подвернувшееся бревно и демонстрируя полное добродушие. Максим неторопливо пристроился рядом. Вот и началось, но орать, что через тринадцать дней тут такое начнется, Ненашев не мог. Его тетрадь к делу не пришьешь, а встретить войну можно и в камере, заранее записавшись в паникеры.

— Я так понимаю, беседа неофициальная? — уточнил комбат. ? Прежде чем начать, решайте, стоит ли мне рассказать о ней особисту.

— А вам обязательно нужно?

• Предыдущая
• 48/148
• Следующая