Речные тайны - Хейл Шеннон - Страница 47

• Предыдущая
• 47/49
• Следующая

— Тесная рубаха и короткие штаны, новейшая байернская мода, — объявил он высоким голосом. — Прямо от Энны.

— Как ни жаль, я не могу присвоить себе эту заслугу, — сквозь смех выговорила Энна.

Рейзо бросил паясничать и изобразил на лице убийственно серьезное выражение:

— Хватит этих игр, Энна-девочка. Тебе не убедить меня, что это работа Финна.

— Финна? О чем это?.. Рейзо, это же ты сам.

Он приложил некоторые усилия и добился еще более серьезного выражения лица.

Энна удивленно фыркнула:

— Ты что, еще не понял, лесной чурбан? Ты просто подрос за год.

— Умоляю тебя, я уже не так легковерен, как прежде. Это еще одна твоя шуточка, вроде укороченных стремян у моего седла.

Она развела руками, как будто спрашивая: «И что я могу поделать, если ты не веришь?»

Рейзо фыркнул.

— Мне уже восемнадцать, а мои братья перестали расти, когда им было…

А сколько им, собственно, было? Шестнадцать, семнадцать? В последние месяцы одежда казалась ему тесноватой. Возможно ли, что ни с того ни с сего его телу вздумалось немного подрасти?

— Я что, и впрямь вырос?

Энна указала на его голые лодыжки, как бы говоря: «Вот тебе доказательство».

Рейзо локтем отодвинул Энну с дороги и встал перед ее зеркалом. Он не видел собственного отражения уже несколько месяцев, если не дольше. Его волосы, подпалившиеся в огненном бою, стали слишком короткими и больше не могли впечатляюще стоять дыбом. На лице красовалось несколько внушительных синяков, а кожу испещрили красные пятнышки — следы от кипящей воды, результат Дэшиного сражения с мастерами огня. Но изменилось и кое-что еще — более твердая линия челюсти? Выдвинувшийся подбородок? Рейзо пощупал мышцы на руке и кивнул, удивленный их обхватом, затем покосился на Энну, проверяя, заметила ли та. Она ухмылялась.

— Поднимись, — потребовал он, встал с ней спина к спине и провел ладонью по макушкам. — Я выше тебя.

— Чуть-чуть. И смотри, чтобы это не ударило тебе в голову.

— Нет, погоди, дай я скажу это еще раз: я выше тебя!

— Чуть-чуть, — повторила Энна.

«Чуть-чуть» Рейзо не смутило. Он важно вышагивал и скакал, кружился и расхаживал взад и вперед, нараспев приговаривая «ха-ха!» и восторгаясь величием своего нового роста.

— Ты по-прежнему на голову ниже Финна, — напомнила Энна.

— Тебе не проколоть мой воздушный шарик, леди Финтифлюшки-в-волосах. Я-то знаю, что смотрюсь впечатляюще.

Он снова переоделся в тирианский наряд, и они неторопливо отправились на празднование, обмениваясь тычками, как словесными, так и локтевыми, и смеясь взахлеб. Даже когда их окутало пьянящее благоухание тысячи масляных ламп в пиршественном зале, они продолжали фыркать. Финн сидел на подушке за их столом, до предела выпрямив спину, и покручивал в пальцах ложку, явно пытаясь унять беспокойство.

— Что такого смешного? — спросил он.

— Рейзо стал выше ростом, — отозвалась Энна.

— Это и впрямь смешно, — признал Финн.

Энна не стала садиться рядом с ним.

Еда на пиру оказалась скорее причудливой, чем обильной: оранжевая рыба в густом горчичном соусе, подслащенном финиками, рубленые моллюски с перцем и сосновыми ядрышками на вымоченном в вине хлебе. И только во время речи главы совета под маринованную дыню Рейзо осознал, что это вообще за встреча — торжественные проводы.

— Польщены визитом монарших особ… — и ля-ля-ля. — …Превосходные известия от лорда Килкада о стремлении к миру, которое он приветствует в Байерне… с надеждой на дальнейшие отношения… и пожелать доброго пути тем байернцам, кто вскоре вернется домой.

«Вернется домой».

Рейзо даже не думал… Конечно, изначально предполагалось, что их задание так или иначе будет выполнено после того, как совет проголосует. Мегина останется, но, видимо, большинство байернских личных уедут и им на смену прибудут другие. Рейзо отправят обратно в столицу, жизнь вернется в свое русло: ни войны, ни тревог. И все будет хорошо. Наверное.

«Домой».

Он определенно не вынес бы, если бы никогда больше не увидел маму или Рин, ему нравилось быть дядей Рейзо, да и с братьями у него случались счастливые мгновения, когда он не отплевывался грязью и сосновой хвоей. И все же память о родном доме сдавила его, словно одежда, из которой он вырос.

Рейзо облокотился на подушку и задумался о том, насколько же ему нравится ингриданский обычай обедать полулежа. Он также очень привязался к своему луммасу и к погоде, позволяющей ходить в сандалиях. Чувствовать ветер пальцами ног было приятно. Юноше пришлось по вкусу даже лето с его удушающей жарой. Запах мандариновых цветов, такой сладкий и нереальный, что казался искусственным. То, как город обрывался в океан, и корабли, при виде которых его пятки начинали зудеть от желания забраться на борт. Инжирно-яичные пирожки и кислые-кислые оливки, черный хлеб, обмакнутый в зеленоватое масло, рыба и невыносимо сладкий винный соус. Дэша. Он будет тосковать по всему этому. Судя по тому, как ему стеснило грудь, он уже начал тосковать.

И стоило только ему вконец расчувствоваться, как зазвучала музыка. Четыре дамы с арфами и скрипками устроились посередине зала и начали играть печальную мелодию, которую он слышал на каждом празднике. Ее звук вливался ему в горло и трепетал где-то в животе, а слова сами собой загудели на губах:

Одной из арфисток была Дэша. Рейзо пристально рассматривал ее и гадал, неужели он упустил возможность сказать ей, что ему нравятся ее щиколотки, и прядка волос, выбившаяся из косы, и то, как она подпрыгивает, когда счастлива без меры.

Песня закончилась, и все застонали и зааплодировали на тирианский манер, в знак уважения к мелодии их родины. Рейзо ждал, что за ней последует новая, если повезет — чуть более бодрая, чтобы смыть этот привкус тоски по дому, но все музыканты, кроме Дэши, встали и ушли. Она продолжала держать свою арфу, и — чудо из чудес — Финн поднялся, пересек зал и взял инструмент из ее рук.

Рейзо бросил взгляд на Энну. Она сидела с открытым ртом, выпучив глаза, и он подумал, что вряд ли ей еще когда-нибудь светит подшучивать над ним в таких ситуациях.

Дэша уступила Финну место, удостоверилась, что его пальцы лежат на нужных струнах, и отошла в сторону.

Зал в трепете застыл: все смотрели на тирианскую арфу в руках байернского воина, чей меч рукоятью позвякивал о ее гриф. Его покрасневшее лицо уже начало багроветь, но губы оставались плотно сжаты.

— Я хочу сыграть песню для Энны, моей возлюбленной, — объявил он.

Энна издала еле слышный звук, похожий на писк.

Либо пальцы Финна промахивались мимо половины нужных струн, либо мелодия подражала вою раненого кота, насколько это вообще возможно. После этого, с позволения сказать, вступления его друг еще и запел. Энна снова пискнула.

Финн был довольно крупным, вполне широкоплечим, несомненно сильным, но, когда он пел, голос его звучал как у десятилетки. Он срывался на визг на высоких нотах, дрожал, порой скрипел и полностью терялся, когда мелодия уходила слишком далеко вниз. На взгляд Рейзо, песня не слишком-то страдала, утрачивая часть этого нелепого текста, но Финн пел его с пронзительной искренностью.

У Рейзо свербело в глотке от того, как усердно он сдерживал смех.

Голос Финна стих, его мощные пальцы перебрали последние струны, вплоть до самой тонкой и короткой струны и ее пронзительного «прощай». Он поставил арфу на пол, причем руки его дрожали так, как ни разу не бывало, когда он брался за меч. Тишина в зале умоляюще вопрошала: «Следует ли нам аплодировать?»

• Предыдущая
• 47/49
• Следующая