Часы - Пантелеев Леонид - Страница 2

• Предыдущая
• 2/15
• Следующая

“Ну, — думает Петька, — все равно. Наплевать. Просижу как-нибудь до вечера… Не помру. А вечером, базар отторгует, — выпустят”.

Вечером-то выпустят, знает Петька, — не впервой. Было дело. Только до вечера еще ух сколько ждать! Еще солнце по небу гуляет, разгуливает.

Поглядел он в последний раз на часики и спрятал их в драный карман. Карман узелком завязал для верности, сердце успокоил.

А за переборкой окончились крики и стуки, щелкнул замок, и не успел Петька глазом моргнуть — отворяется в его камеру дверь, входит молоденький милиционер, черненький такой, кучерявый и говорит:

— А ну, выметайся, шпана!

Ужасно обрадовался Петька. Испугался даже. Вскочил, подтянул портчонки и быстро вышел из камеры. Кучерявый за ним.

— Шагай, — говорит, — шпана, до начальника.

— Ладно…

Идет Петька к начальнику. Сидит начальник за зеленым столом, держит бумажку в руках и бумажкой играет. Гимнастерка на нем расстегнута, шея красная, и от шеи пар идет. Курит начальник и дым в потолок пускает кольчиками.

— Здорово, — говорит, — маленький вор.

— Здорово, — отвечает Петька.

Смирный такой стоит. Скромный. Улыбается и безвредно на начальника смотрит. А начальник кольчики пускает и в бумажку поглядывает.

— Скажи, — говорит, — гражданин хороший, какого ты года рождения?

— Года рождения не знаю, — отвечает Петька, — а годов мне одиннадцать.

— Ну, а который, скажи, пожалуйста, раз ты у меня в пикете гостишь? Седьмой, кажись?

— Нет, — отвечает Петька. — Кажись, пятый только.

— А не врешь?

— Может, и вру… Не знаю. Вам видней.

Спорить не хочет Петька. С начальником спорить — гиблое дело. Ладно. Седьмой, так седьмой. Черт с ним.

“Волынки, — думает, — меньше, если не спорить. Отпустит скорей”.

А начальник бумажку на стол положил, рукой прихлопнул и говорит:

— Резолюция моя, — говорит, — такова: ввиду твоей малолетней несознательности отослать тебя на предмет воспитания в дефективный приют. Понял?

Охнул Петька. Закачался. Обомлел. Оглоушили Петьку начальниковы слова, словно кирпичом по башке стукнули. Не ожидал он таких слов. Совсем не ожидал.

Очухался, однако ж, голову поднял и говорит:

— Ладно, — говорит. — Что ж…

— Согласен? — спрашивает начальник. Смеется, будто не понимает, до чего тяжело Петьке и грустно. До чего не смешно. До чего плакать хочется.

Ай, Петя, Петя, не везет тебе, Петя Валет!

А тут еще хуже. Тут совсем уж крышка. Гибнет Петька.

Подзывает начальник кучерявого милиционера и наказывает ему обыскать Петьку с головы до ног.

— Обыщи его, — говорит, — с головы до ног, нет ли при нем оружия или в крайнем случае ценных предметов. Обыщи формально.

Шагает кучерявый на Петьку, у Петьки сердце замирает, ноги у Петьки дрожат, как студень.

“Прощай, — думает Петька, — ценный предмет!”

Но, на Петькино счастье, кучерявый дурак попался. Брезглив. Посмотрел он на Петьку и говорит:

— Ей-богу, — говорит, — товарищ начальник, тошно к такой шпане руками прикасаться. Освободите, сделайте милость… Я сегодня в бане парился: Белье сменил. Да и что в нем, по существу, есть? Вошь в кармане, блоха на аркане… Не больше.

Петька последние силы собрал, усмехнулся печально, глазом мигнул.

“Верно, дескать. Угадали”.

А сам думает:

“Ничего себе блоха. Блоха, — думает, — что надо!”

И незаметно пальцем одним карман щупает, а в кармане трепыхается что-то, стучит не шибко, будто сердце в кармане лежит или рыба живая. Часики в кармане лежат.

Ну, а начальник милиционера пожалел или, может быть, ему скучно стало, только махнул он рукой и говорит:

— Ладно, — говорит, — можно отставить. Можно, — говорит, — без обыска обойтись. Неважно.

Написал чего-то в бумажке, печатью пришлепнул и кучерявому бумажку протянул.

— Вот тебе, — говорит, — товарищ дорогой, квитанция. Пойдешь с этой квитанцией до Введенской улицы и сдашь оного шкета в приют Клары Цеткин [1 ]. Под расписку.

Встал начальник, зевнул и из комнаты вышел.

С Петькой начальник попрощаться забыл.

А кучерявый сунул квитанцию в папку, вздохнул и наган к животу привесил. Еще раз вздохнул и картуз надел.

— Ну, — говорит, — шпана несчастная, поехали!

Подтянул Петька портчонки, — поехал!

Идут они прямо через базар, через самую давку. Базар шумит, конечно… Люди разные ходят, покрикивают. Смеются люди, ругаются, песни поют. Где-то баян гудит. Гуси какие-то стонут. Шумно. Только Петька шума не слышит. У Петьки план на уме.

“Смыться, — думает Петька, — необходимо”.

Бежит он собачьей рысью через базар, распихивает торговцев и неторговцев, шманает глазами по сторонам и все думает, все размышляет:

“Необходимо смыться… Формально необходимо”.

Только где же тут смоешься, когда кучерявый сзади словно хвост прицепился. Не отстает кучерявый, пыхтит самосильно и Петьку из виду не выпускает.

Вот и базар миновали. А Петька не смылся.

Расстроился Петька. Голову свесил и мельче шагать стал.

И вот кучерявый Петьку нагнал.

Качается кучерявый, стонет.

— Ой, — говорит, — замотал ты меня, шпана. Ну разве можно так бегать? Ну не могу я так бегать, у меня почки слабые.

Молчит Петька, не отвечает. Очень ему интересно, какие у милиционера почки! Не до почек Петьке. Взгрустнулось что-то. Идет себе Петька, голову свесил.

А кучерявый отдышался кое-как, шаг подравнял и вдруг спрашивает:

— А скажи по совести, шпана: хотел ты сигануть от меня на базаре?

Вздрогнул Петька, голову поднял.

— Что такое, — спрашивает, — сигануть? Я даже и слов таких не понимаю.

— Брось ты… Оставь… Замечательно понимаешь. Хотел небось убежать?

— Убежать?!

Рассмеялся Петька.

— Ошибаетесь, — говорит. — Бегать мне, — говорит, — смысла нет. Силом заставите — и то не побегу…

— Да неужели? — удивился кучерявый. — Неужели, — говорит, — не побежишь?

Остановился вдруг, огляделся, бровь почесал и вдруг папкой своей махнул:

— А ну беги!..

Дернуло Петьку. Прямо-таки дернуло. Словно коленкой его кто-то сзади пихнул, — задрожал весь. Бежать уж собрался и вдруг поглядел: смеется кучерявый.

• Предыдущая
• 2/15
• Следующая