Часы - Пантелеев Леонид - Страница 5
- Предыдущая
- 5/15
- Следующая
Только сжал — немец приходит. С щипцами. Подцепил щипцами Петькин “кустюм”, уволок куда-то.
Вернулся, воды накачал в ванну.
— Лезь, — говорит.
Залез Петька в ванну, в теплую воду. Вода помутнела сразу: шутка ли — в бане Петька лет пять не был. В реке, правда, купался… Да разве такое тело купаньем отстираешь?
Очень хорошо Петьке в ванне. Прямо что надо, не вылезал бы, кажется, до чего хорошо.
Да только, на Петькино несчастье, немец разговорчив попался. Намыливает Петьке голову, а сам говорит. Говорит, говорит, словно речь говорит. Все спрашивает, любопытствует. И как Петьку звать по имя-отчеству, и за что попался, и где родителей потерял, и тому подобную чепуху спрашивает.
А Петька молчит. У Петьки часы во рту.
Петька головой орудует. Качает, кивает, мотает, когда надо. Мычит в крайнем случае.
Обиделся немец, что ли, но замолчал.
Стал немец воду менять. Грязную выпустил, свежей наливает. Холодной накачал, кипяток пустил.
Сел в уголок на стул, газету взял.
— Ты, — говорит, — сиди, отмачивайся… Когда горячо будет, — скажи. Я закрою.
Мотнул Петька головой: ладно, дескать.
А вода течет. Теплее и теплее становится. Прямо шпарит Петьку. Прямо обжигает тело.
А немец газетку читает, ушами шевелит.
Вода течет. И вот уж не может больше Петька терпеть. Ерзает, мучается, а сказать не может, крикнуть немцу не может.
Не выдержал Петька, забултыхался, нырнул в горячую воду и выплюнул часы на дно. Вылетел пробкой и как заорет:
— Горячо-о-о!
Вскочил немец, бросил газету на пол, сунул ладонь в ванну и заверещал:
— Ой, глупая мальчишка! С ума ты сходиль? Лезь вон! Живее!
Схватил Петьку за плечи, вытащил вон. Рассердился. Кричит.
— Что ты, — кричит, — молчаль? В такая вода курица можно сварить. Да!..
Разбавил немец воду, снова стал Петьку мылом растирать. Спину стал мылить. А Петька рукой по дну шарит. И все не может часики нашарить. Нащупал, наконец, окунулся, пихнул скользкий кругляшок в рот. А кругляшок не лезет. Ни в какую. То ли часы распухли, то ли рот у Петьки от стирки сел… Впихнул все-таки. Чуть зубы не выломал, но впихнул.
Сполоснул его немец.
— Хватит, — говорит, — посиди, я твой кустюм принесу.
Ушел немец. Сидит Петька в мыльной воде. И вдруг видит, вода убывать стала. Все меньше и меньше воды.
Пришел немец — сидит Петька в пустой ванне.
Удивляется немец.
— Зачем, — спрашивает, — ты воду выливал? Это вредно — сидеть без вода голый.
А Петька сам не знает, почему вода вытекла. Он воду не выливал, не умеет даже, — сам удивляется.
— Ладно, — говорит немец. — Одевайся скорее, скоро обед будет — опоздаешь.
И подает немец Петюшке целую кучу одежи. Белье подает, штаны подает, гимнастерку… полсапожки подает. И все новенькое, все чистенькое.
Стал Петька одеваться. Стал первый раз в жизни кальсоны надевать! А немец смотрит и улыбается. И Петька улыбается.
Вдруг немец улыбаться перестал.
Подозрительно посмотрел Петюшке в лицо и говорит:
— Что это у тебя, — говорит, — из рота торчит? Что это у тебя там блестит?
Вздрогнул Петька, губы захлопнул.
“Вот, — думает, — дурак, бродяга! Надо было улыбнуться!”
Отворачивается, плечами пожимает — пустяки, дескать.
А немец не отстает, за Петькино лицо хватается.
— А ну! — кричит. — А ну, разжимай зубы! Что ты там спрятал? Что у тебя там за жвачка?
Раздвинул Петька челюсти.
— Плюй! — кричит.
Задохнулся Петька, надавил языком и выплюнул свою жвачку немцу на ладонь.
И чуть не закричал от страха.
На ладони у немца не часы лежали, а пробка медная, которой дырка в ванне затыкается, чтоб вода не вытекла. Пробку Петька впопыхах в рот себе запихал, потому вода и вытекла.
Испугался Петька. Да и немец не меньше испугался. За полоумного Петьку принял. Залепетал чего-то.
— Скажи мне, — спрашивает, — скажи мне, ради бога, зачем ты пробка в рот сувал? Разве металл можно в рот сувать?
Не знает Петька, что и отвечает. Чепуху какую-то отвечает.
— С голоду я, — отвечает. — Кушать хочется очень.
А сам в ванну поглядывает: “Где часики?”
Не видно что-то. Пусто в ванне, только мочалка мокрая лежит. Не иначе, как под мочалкой часики. Ушел бы немец, тогда достать можно. Но не уходит немец. Петьку жалеет.
— Ах да ох!.. Матушки-батюшки! Медная, — говорит, — штучка кушать нельзя. Сейчас вот обед будет, там дадут тебе суп, каша и кисель. А медная пробка — невкусный, твердый. Вот гляди.
Бросил немец пробку в ванну. Звякнул металл. Видит Петька — нагнулся немец за мочалкой. Сейчас мочалку поднимет, а под мочалкой… Ах!
Не долго думая, рухнул Петька на пол и заорал благим матом:
— У-о-о-ой!
Кинулся к нему немец:
— Что с тобой? А? Что с тобой?
А Петька орать не перестает, бьется бедняга в ужасном припадке.
— У-о-ой! — орет.
Заметался тут немец. Забегал. Стул уронил и выбежал вон.
Бросился Петька к мочалке. Так и есть — лежат под мочалкой часики.
Схватил Петька часики, воду стер, полюбовался — солнце на ладошке горит… Полюбовался Петька и сунул солнце в новый казенный карман.
Только сунул, — немец вбегает. С пузырьком в руках вбегает.
— Нюхай! — кричит. — Нюхай скорей нашатырного спирта.
Закачался Петька, понюхал из пузырька, чихнул и в себя пришел.
Быстро напялил на себя остальную одежду, ботинки надел, каблуком прихлопнул. Жмут слегка новые полсапожки, да ничего, — приоделся зато Петька чистым пижоном. И кушак застегнул. И волосы пригладил.
“Эх, — думает, — жалко зеркала нет. Поглядеться бы, каков я мальчик”.
— Идем обедать, — сказал немец.
Только вышли они в коридор — звонок. Бежит звонок по всем этажам. С шумом несутся ребята по коридорам. С топотом, с гиком.
— Обедать! — кричат. — Обедать!
Петьку чуть не уронили, затолкали, поволокли. Потерял Петька немца.
Растерялся — не знает, что делать. И вдруг видит чернявенького парнишку, того, что в конторе звезду рисовал. И тот Петюшку увидел. Улыбнулся, рукой махнул.
— К нам! — кричит. — В нашу группу.
Побежали вместе. Вбегают в приютскую столовую.
А там уж ребят видимо-невидимо. За столами ребята сидят, а на столах оловянные миски дымятся. Вкусно дымятся. У Петьки даже нос зачесался, в коленки дрожь прошла.
- Предыдущая
- 5/15
- Следующая
