Статьи о кокаине - Фрейд Зигмунд - Страница 22

Но вернемся к Фрейду. Так или иначе, он не стал наркоманом, не пристрастился к кокаину, не развил в себе неистребимую потребность в этом веществе. Он призывал употреблять его как тонизирующее средство для лечения депрессии и импотенции. Его отношения с кокаином строились на научном честолюбии и стремлении обеспечить себе признание, славу и материальное благополучие. Здесь мы соприкасаемся с малоисследованной областью психологической зависимости в связи с религиозным инстинктом или архетипом религиозности. Для Фрейда в данном отношении эта связь базировалась на желании реализации научных амбиций, и как только пришло осознание невыполнимости такого задания, то наступило и соответствующее разочарование в объекте поклонения. Кокаиновый бог умер, и нужно было искать другого бога, который не заставил себя ждать и обнаружился вначале в форме гипнотизма, а затем — в психоанализе.

Постоянное принятие кокаина на протяжении многих лет, при котором неизбежно возникают амнестические явления, — очень важный аспект жизни Фрейда, о котором его биографы старались умалчивать. В частности, желание Э. Джонса, официального биографа Фрейда, скрыть эти факты было обнаружено при публикации некоторых из его писем, не публиковавшихся ранее. Они красноречиво свидетельствуют сами за себя: «Я опасаюсь, что Фрейд принял больше кокаина, чем должен был, а также предпочитаю об этом не говорить». И добавляет: «До того как опасность наркотиков была определена, Фрейд уже представлял социальную угрозу, так как он толкал всех, кого знал, принимать кокаин». Правда и то, что тогда, когда Фрейд начал пользоваться им, зависимость от наркотика еще не была известна. Его употребление, неблагоразумное и чрезмерное, вызвало суровую критику в медицинских кругах. Но к этому времени Фрейд сделал наркоманами многих своих клиентов.

Кокаин оказывал ему соответствующую услугу, думал он, помогая ему бороться с нервными расстройствами, депрессией и нервозностью. В 1886 году он заявил, что подкрепился дозой кокаина, прежде чем идти на обед к Шарко. Когда знаменитый французский психиатр Жан Шарко пригласил молодого стажера на обед в свой дом, то Фрейд прибегнул к своему излюбленному средству. Сам он описывал этот случай таким образом: приглашенный вместе со мной коллега страшно волновался, «я же держался совершенно спокойно с помощью маленькой дозы кокаина, несмотря на то что у меня были причины опасаться позора». Последующие визиты к Шар-ко также сопровождались употреблением кокаина. «Микродоза кокаина, которую я беру с собой, надеюсь, сделает меня разговорчивее». «В известной мере я очень доволен своими достижениями или, по крайней мере, достижениями кокаина». II еще одно признание: «В гостях можно было лопнуть от скуки, если бы не крохотная доза кокаина».

Другое ценное преимущество для Фрейда, как он полагал, заключалось в том, что кокаин обладает возбуждающим либидо действием. Первая стадия либидо, по Фрейду, именуется оральной, при которой влечение к объекту связано с его поглощением. Фрейд продолжал пользоваться кокаином и после 1886 года, когда кокаин был публично осужден как одно из бедствий человечества наряду с опиумом и алкоголем. Фрейд страдал сердечными приступами, головными болями, кровотечением из носа, а к таковым врачи относят симптомы, проявляющиеся и у людей с кокаиновой зависимостью. Эти симптомы исчезли после 1900 года, то есть в возрасте сорока четырех лет. Но именно в 1899 году Фрейд опубликовал «Толкование сновидений».

ИСТОРИЯ С КОКАИНОМ КАК БЕЛЛЕТРИСТИКА

В истории с кокаином тема психотерапии не затрагивается, но сама эта история весьма показательна в плане последующей эволюции фрейдовских идей. Здесь мы сталкиваемся с Фрейдом еще не «фрейдистом» — ищущим свое место под научным солнцем начинающим гением, уже знающим, что он гений.

Психоанализ представляет собой более позднюю реализацию творческих вымыслов в гуманитарной сфере, а точнее, попытки «научного» созидания отношений с модифицированным природным объектом — химическим экстрактом кокаина. Здесь на сцене одновременно пояатяются научная и медицинская риторики, которые Фрейд воспринимает как строгий эксперимент, включающий и известную долю воображения, одетого в научную конкретику. Фрейд применяет метод включенного эксперимента, опирающегося не на анатомию или физиологию мозга, а на психологию, которая признает существование реакций психоактивного объекта, то есть не косного вещества, а активной стороны, обладающей субъектной природой. Взаимоотношения сторон здесь завуалированы средствами самого языка медицины, истории и физиологии, позволяющими кокаину лучше передавать свою субъектную сущность с помощью автора Фрейда, выступающего скорее в качестве сказителя, нежели автора и спасителя, добывшего волшебное зелье, эликсир здоровья и благополучия. Такая схема присутствует в любом мифе о герое. Здесь, по моему мнению, и начинается подлинная история психоанализа, ее риторическая компонента. Вроде бы перед нами вполне научная статья о фармакологических свойствах экзотического растения — коки, а читается как приключенческая новелла, написанная автором для своего собственного удовольствия. Но так и бывает во включенных экспериментах подобного рода. Я вспоминаю собственный эксперимент по лечебному голоданию, в который я со своим другом, ныне покойным театральным художником и начинающим кинорежиссером Игорем Димен-том, вовлекли компанию молодых людей, и в июле 1973 года уединились на Карадаге в Коктебеле (тогдашнем Планерском) без еды, со спальниками и клизмами. В местной аптеке был истрачен весь годовой запас, и пришлось недостающий «инструментарий» выискивать в Феодосии. Это было веселое и задорное приключение молодости. Я также вел наблюдения и делал записи, но в отличие от Фрейда моя тема никого в обозримом пространстве не интересовала, кроме местных рыбаков, крутивших при виде нас пальцами у виска, да веселого поэта Генриха Сапгира с женой Кирой, специально приплывавших к нам на берег, чтобы подразнить шашлыками, приготовлением которых они там же и занимались. Но это ен^е дальше от психоанализа и от Фрейда, чем даже кокаин… Для меня уже тогда в моем воображении был важен не только сам голод и его окрестности, но — и прежде всего — условный или реальный слушатель или читатель. В воображении я представлял такого слушателя (или «читателя») на своем родном факультете психологии. Публикации в те годы казались для меня совершенно призрачными, и сюжетные линии моего «рассказа» обязательно касались физиологии органов чувств, общего самочувствия и конечной профилактической пользы. Голод выступал в роли «спасителя» здоровья, а я сам в качестве эффективного его проводника или менеджера (тогда такого слова в нашем лексиконе не было, стало быть, организатора, пособника и осуществителя). Лица, приближенного к далеким тайнам от медицины. Я работал на кафедре инженерной психологии.

Думаю, что в авторском воображении Фрейда фигурировал «читатель». В истории с кокаином есть что-то от детективного жанра. Проблемная завязка: принял снадобье и жизнь наладилась, все стало вокруг голубым и зеленым, легким и радужным. Но потом, конечно, проблема вернулась, возникла необходимость обратить внимание на нечто, поскольку это «нечто» в дальнейшем снова возникало, ну и т. д. Тяготение Фрейда к тонко завуалированной таинственности, которой проникнута история с кокаином, не имеет отношения к явной психопатологии, она прикрыта анестетической озабоченностью и личного порядка (как же, друг Фляйшль мучается), и общечеловеческого свойства: отыскать эликсир — победитель боли — значит прославиться в веках.

Разумеется, Фрейд думал о своем будущем открытии, равно как и о читателе, как о специалистах, скрежещущих от зависти зубами, так и о счастливых глазах своей невесты и о массовых неведомых читателях, не имеющих никакого отношения к медицине.

Не известпо, думал ли Фрейд об особом жанре медицинской литературы, как о том полагает Джеймс Хиллман, но Фрейд сам признавался в своих метаниях между естественными и гуманитарными науками, и это метание было неизбежно не только потому, что медицина скрывала тайну его литературного призвания. Фрейд, считает Хиллман, просто «изобретал некий литературный жанр, то средство, которое позволило ему познакомить мир с его новым видением». И это весьма ярко проявилось уже в «Статьях о кокаине». Фрейдовский психоанализ мог продвинуться дальше в мире медицины только в том случае, пишет Хиллман, если бы для него нашлась форма «рассказа», способная передать если не суть, то убедительность эмпирической медицины. Подобную «убедительность» мы видим воочию в новых телесеансах приснопамятного Кашпировского, вынырнувшего, словно черт из табакерки, на телевизионный экран. Индикатор общественного неблагополучия, перестройки в головах. Но это вообще «Илиада» в области оте-чествениой психотерапии. В случае же с Фрейдом мы видим сдержанного ученого, а не взъерошенного и напряженного безумца.