Великий Чингис-хан. «Кара Господня» или «человек тысячелетия»? - Кычанов Евгений - Страница 10
- Предыдущая
- 10/81
- Следующая
Древние монгольские юрты несколько отличались от современных, а колесные телеги с юртами в наши дни монголы не используют совершенно. Старый тип юрты с шейкой в современной Монголии не сохранился, но им пользуются монголы Афганистана – хазарейцы. Юрта с шейкой была и в Ордосе, в Эджен-Хоро, на месте смерти Чингис-хана, где были сооружены его войлочные юртовые усыпальницы. Л.Л. Викторова видит отличие тюркской юрты от монгольской в том, что кровля тюркской юрты – куполообразная, а у монгольской – конической формы, и в том, что тюрки ставили юрты входом на восток, а монголы – на юг [Викторова, с. 51–54]. Последнее отличие не может быть признано абсолютным, ибо древние монголы имели два вида ориентации – на восток и на юг. Соответственно и правая рука у них могла означать и юг, и запад, а левая – и север и восток.
На стоянках монголы располагались куренями, т. е. кольцом. В центре кольца находилась юрта главы данного кочевого сообщества. Курень обеспечивал надежную защиту от внезапного нападения врага. Однако владельцам больших стад часто было выгоднее пасти свои стада и кочевать отдельно, на лучших пастбищах. Поэтому состоятельный владелец стада мог жить и кочевать вместе с тем куренем, с которым он был связан отношениями подлинного или мнимого, так называемого «вторичного» родства, но свой скот пас отдельно, своей семьей, аилом. По мнению Б.Я. Владимирцова, «соединение куренного хозяйства с аильным представлялось, по-видимому, монголам XI–XIII вв. самым идеальным» [Владимирцов. Общественный строй, с. 37–38]. Выделение аила знаменовало собой разложение куреня. Позднее, с образованием единого монгольского государства, куренной способ кочевания исчезает. Курень гарантировал кочевнику безопасность. По тангутским законам XII в., современным эпохе юности Чингис-хана, кочевник не имел права самовольно покидать тот коллектив и то хозяйство, к которому он был приписан. Если же он покинул свой коллектив и, став в одиночку беззащитным, был ограблен, то нес за это уголовную ответственность. Курень долго оставался у монголов только как способ размещения войск на стоянках и ночлегах.
Летние и зимние пастбища каждого монгольского племени, а внутри племени – рода и куреня были точно определены. Если скот был собственностью аила (семьи), то пастбищами пользовались сообща. Право собственности какого-либо объединения кочевников на пастбища выражалось в том, что не только члены этого коллектива считали эти пастбища своими, но эти права признавались и другими объединениями кочевников. Главы этих объединений регулировали перекочевки подчиненных им людей.
Монголы разводили коней, коров и быков, овец, коз, в меньшем количестве верблюдов. Кажущееся, а иногда после завоевательных походов Чингис-хана и действительное обилие скота у кочевников поражало современников. «Они очень богаты скотом: верблюдами, быками, овцами, коровами и лошадьми, – писал Плано Карпини. – Вьючного скота у них такое огромное количество, какого, по нашему мнению, нет в целом мире» [Путешествия, с. 28]. «Поэтому в их стране, у кого есть одна лошадь, непременно есть шесть-семь овец. Следовательно, если у человека сто лошадей, то у него непременно должно быть стадо из шестисот-семисот овец» [Полное описание, с. 69]. «Овец и коз они караулят сообща и доят иногда мужчины, иногда женщины» [Путешествия, с. 101]. «Всякий старшина, – дополняет эти сведения Марко Поло, – или у кого много скота метит своим знаком жеребцов и кобыл, верблюдов, быков и коров и всякий крупный скот; с меткой пускает их пастись без всякой стражи в равнины и в горы; если скотина смешается, отдают ее тому, чья метка; овец, баранов, козлов пасут люди. Скот у них крупный, жирный, славный» [Марко Поло, с. 91]. Клеймо (тамга), поставленное на животном, являлось знаком, свидетельством права собственности на него.
Современников особенно восхищали своей выносливостью и послушанием монгольские лошади. «Лошадей, – писал Чжао Хун, – …на первом или втором году жизни усиленно объезжают в степи и обучают. Затем растят в течение трех лет и после этого снова объезжают их». Кони не ржут, не убегают. «В течение дня их не кормят сеном. Только на ночь отпускают их на пастбище… На рассвете седлают их и едут… Всякий раз, когда татары выступают в поход, каждый человек имеет несколько лошадей. Он едет на них поочередно, сменяя их каждый день. Поэтому лошади не изнуряются» [Полное описание, с. 68–69]. Как говорили древние монголы, «если не поскакать на коне и не пострелять из лука, то больше нечем и развлечься». Для верховой езды монголы чаще всего использовали меринов.
Вторым по важности после скотоводства занятием монголов являлась охота. Монгол Древней эпохи был, по определению Б.Я. Владимирцова, «кочевником-охотником». Охота была и одним из средств к существованию, и хорошей школой воинского мастерства. «Татары родятся и вырастают в седле. Сами собой они выучиваются сражаться. С весны до зимы они каждый день гоняются и охотятся. Это и есть их средство к существованию. Поэтому у них нет пеших солдат, а все – конные воины» [Полное описание, с. 66–67]. Помимо обычной индивидуальной охоты часто устраивались охоты облавные, в которых принимали участие многие аилы и курени. «Их обычай – стрельба из лука и охота. Когда их правитель устраивает облавную охоту, всегда непременно собираются большие массы людей. Они выкапывают ямы и втыкают в них колья. Последние соединяются между собой волосяными веревками, а к веревкам привязываются лоскуты войлока и птичьи перья… Веревки тянутся кругом на 100–200 ли (50-100 км). Так как на ветру колышутся перья и лоскутки войлока, то перепуганные звери не осмеливаются перебегать. После этого люди окружают огромный участок; постепенно прижимая зверей к середине круга, ловят и бьют их» [Пэн Да-я, Сюй Тин, с. 139–140].
Хорошо известно, что кочевничества в чистом виде практически не существовало. Монголам было знакомо и земледелие. «В их государстве также в двух-трех местах родится клейкое черное просо. Они варят из него кашицу» [Полное описание, с. 65–70]. Китайские комментаторы этого пассажа из сочинения Чжао Хуна приводили сведения других источников о родственных монголам народах, которые «варят кашицу из проса в котлах с плоским дном и пьют, разбавляя ее холодной водой» [там же, с. 70].
В монгольской семье мужчины и женщины занимались своим делом. «Мужчины делают луки и стрелы, приготовляют стремена и уздечки и делают седла, строят дома и повозки, караулят лошадей и доят кобылиц, трясут самый кумыс, т. е. кобылье молоко, делают мешки, в которых его сохраняют, охраняют также верблюдов и вьючат их». «Обязанности женщин состоят в том, чтобы править повозками, ставить на них жилища и снимать их, доить коров, делать масло и гурт (сухое молоко), приготовлять шкуры и сшивать их, а сшивают их они ниткой из жил» [Путешествия, с. 101]. «Выступают в поход, взяв с собой жен и детей. Они сами говорят, что женщины нужны, чтобы заботиться о таких делах, как поклажа, платье, деньги и вещи. У них исключительно женщины натягивают и устанавливают войлочные палатки, принимают и разгружают верховых лошадей, повозки, вьюки и другие вещи. Они очень способны к верховой езде» [Полное описание, с. 79–80]. Все исследователи древнемонгольского общества подчеркивают, что монгольские женщины пользовались самостоятельностью и занимали высокое положение в обществе.
Скот и охотничья добыча поили, кормили, обували и одевали древнего монгола, «кочевника и охотника». Из шкур животных монголы шили себе одежду: рубашки, кожаные штаны, шубы. По словам Г. Рубрука, «богатые… подшивают себе платье шелковыми охлопками, которые весьма мягки, легки и теплы. Бедные подшивают платье полотном, хлопчатой бумагой и более нежной шерстью, которую они могут извлечь из более грубой» [Путешествия, с. 99]. Но данные сведения, по-видимому, отражают уже более поздние времена, когда у монголов после завоевательных походов появилось немало тканей. Ближе всего к древней, очевидно, была зимняя одежда монголов. «Зимою они, – сообщает Г. Рубрук, – всегда делают себе по меньшей мере две шубы: одну, волос которой обращен к телу, а другую, волос которой находится наружу к ветру и снегам. Эти шубы сшиты по большей части из шкур волчьих и лисьих… Бедные приготовляют верхние шубы из шкур собачьих и козьих» [Путешествия, с. 98–99]. «Они, – замечает Чжао Хун, – не снимают и не стирают одежду до тех пор, пока она не износится» [Полное описание, с. 75], «так как [считают], – как бы добавляет г. Рубрук, – что бог тогда гневается и будет гром, если их (одежды. – Е. К.) повесить сушить» [Путешествия, с. 101].
- Предыдущая
- 10/81
- Следующая
