Сальватор - Дюма Александр - Страница 21

• Предыдущая
• 21/317
• Следующая

Он развернул бумагу, чтобы убедиться в том, что это был именно тот самый документ и что он не ошибся в своем порыве. Узнав почерк, он снова поцеловал документ и, спрятав его на груди под сутаной, вышел из комнаты, запер дверь и быстрыми шагами начал спускаться по лестнице.

Навстречу аббату в это время поднимался какой-то человек. Но аббат не обратил на него никакого внимания и уже было прошел мимо, не то что не заметив, а даже и не взглянув на него. Но тот схватил аббата за рукав.

– Извините, мсье аббат, – сказал остановивший Доминика человек. – Я хотел бы с вами поговорить.

Тембр голоса незнакомца заставил Доминика вздрогнуть: этот голос был ему знаком.

– Со мной?.. Но не сейчас, – сказал Доминик. – У меня нет сейчас на вас времени.

– У меня тоже нет времени приходить еще раз, – произнес человек и сжал локоть монаха.

Доминик почувствовал, как его охватил ужас.

Пальцы, сильно сжавшие его руку, походили на пальцы скелета.

Он попробовал рассмотреть, кто же это остановил его, но на лестнице было темно, а свет уходящего дня, падавший через единственное круглое окошко, освещал только несколько ступеней.

– Кто вы и что вам от меня нужно? – спросил монах, тщетно пытаясь высвободить руку из железной хватки незнакомца.

– Я – Жерар, – ответил человек. – А зачем я пришел, вы знаете.

Доминик вскрикнул.

Но это показалось ему совершенно невозможным. И, не веря ушам своим, он захотел удостовериться во всем собственными глазами.

Схватив незнакомца обеими руками, он подтащил его к освещенному красным лучом солнца единственному месту на лестнице.

Голова призрака попала под луч света.

Это действительно был господин Жерар.

Аббат попятился к стене, широко раскрыв глаза. Волосы на его голове встали дыбом, зубы громко стучали.

Некоторое время он простоял, словно человек, на глазах которого мертвец восстал из гроба. Потом глухо произнес одно-единственное слово:

– Живой!

– Конечно же, живой, – сказал господин Жерар. – Господь сжалился надо мной после моего раскаяния и послал мне хорошего молодого врача, который меня и вылечил.

– Вас? – воскликнул аббат, полагая, что все это он видит в страшном сне.

– Да, меня… Понимаю, вы считали меня мертвым, но я остался в живых.

– Так это вы дважды приходили сюда сегодня?

– И пришел в третий раз… Я вернулся бы и в десятый. Сами понимаете, мне нужно было, чтобы вы продолжали считать меня мертвым.

– Но почему именно сегодня? – машинально спросил аббат, растерянно глядя на убийцу.

– А вы разве не читали сегодняшних газет?.. – спросил господин Жерар.

– Читал, – глухим голосом ответил аббат, который начал понимать, что находится на краю пропасти.

– Ну, если читали, то вам должна быть понятна цель моего визита.

Доминик, действительно, прекрасно это понимал, и поэтому все тело его покрылось холодным потом.

– Поскольку я жив, – продолжал Жерар, понизив голос, – моя исповедь недействительна.

– Недействительна?.. – машинально повторил монах.

– Да. Ведь священникам запрещается под страхом вечной кары делать достоянием гласности исповедь без разрешения исповедуемого. Разве не так?

– Но ведь вы сами дали мне такое разрешение, – произнес монах.

– Умирая, дал. Но поскольку я остался в живых, я это разрешение забираю назад.

– Несчастный! – вскричал монах. – А как же мой отец?

– Пусть он защищается, пусть обвиняет меня, пусть доказывает! Но вы, исповедник, должны молчать!

– Хорошо, – сказал Доминик, понимая, что он не в силах бороться с неизбежностью, принявшей вид одного из основных догматов церкви. – Хорошо, негодяй, я буду молчать!

И, оттолкнув руку Жерара, собрался было вернуться к себе.

Но Жерар снова вцепился в него.

– Что вам еще от меня нужно? – спросил монах.

– Что мне нужно? – сказал убийца. – Я хочу получить бумагу, которую отдал вам в бреду.

Доминик схватился руками за грудь.

– Она у вас, – сказал Жерар. – И лежит здесь… Давайте ее сюда.

И монах снова почувствовал, как его руку сжала железная ладонь, а худые пальцы убийцы почти коснулись документа.

– Да, она здесь, – сказал аббат Доминик. – Но я даю вам клятву священника, что она здесь и останется.

– Так, значит, вы готовы нарушить обет? Вы хотите нарушить тайну исповеди?

– Я уже сказал вам, что иду на эту сделку и что, пока вы живы, я буду молчать.

– Так почему же вы тогда хотите оставить эту бумагу у себя?

– Потому что Господь справедлив. Потому что может так случиться, что по чистой случайности или во исполнение справедливости вы умрете во время суда над моим отцом. Потому, наконец, что если моего отца приговорят к смерти, я подниму эту бумагу к Богу со словами: «Господь, ты всесилен и справедлив, накажи виновного и спаси невинного!» Вот почему, негодяй! Это – мое право, как человека и как священника, и я этим правом воспользуюсь.

Сказав это, он оттолкнул господина Жерара, который попытался было преградить ему дорогу, и поднялся по лестнице к себе, властным жестом запретив убийце идти за ним следом. Войдя в комнату, он запер дверь и упал на колени перед распятием:

– Господь мой, Повелитель, – произнес он. – Вы всё видите и всё слышите. Вы видели и слышали все, что сейчас произошло. О, Господь всемогущий, во всем этом люди помочь ничем не могут, и обращаться к ним за помощью было бы кощунственно… Взываю к вашей справедливости!

Потом добавил глухим голосом:

– Но если вы не захотите свершить правосудие, я оставляю за собой право на месть!

Спустя месяц после событий, описанных нами в предыдущих главах, а именно 30 апреля, улица Лаффит (лучше назовем ее тем именем, которое она носит в наши дни: улица Артуа) в одиннадцать часов вечера выглядела несколько необычно.

Представьте себе бульвар Итальянцев и бульвар Капуцинов до самого бульвара Мадлен, бульвар Монмартр до бульвара Бон-Нувель, а с другой стороны параллельно идущая улица Прованс и все прилегающие улочки буквально забитыми экипажами с ярко горящими фонарями. Представьте себе улицу Артуа, освещенную двумя установленными по обе стороны ворот шикарного особняка огромными рамами с фонариками; стоящих на страже у этих ворот двух конных драгун и еще двух других на перекрестке улицы Прованс, – и вы поймете, какое грандиозное зрелище являли собой взорам прохожих окрестности особняка Моранда, когда его красивая хозяйка давала нескольким друзьям один из тех приемов, на которые страстно желали попасть все парижане.

Проследуем же за одним из экипажей, ожидающих своей очереди, чтобы приблизиться к парадному подъезду, остановимся на некоторое время во дворе в ожидании того, что придет некто и проводит нас в дом. А пока рассмотрим повнимательнее сам особняк.

Особняк Морандов стоял, как мы уже сказали, на улице Артуа между особняком Черутти, чье имя вплоть до 1792 года и носила эта улица, и дворцом Империи.

Три жилых корпуса и стена фасада образовывали огромный квадрат. В правом корпусе находились апартаменты банкира, в среднем располагались гостиные политического деятеля, а левый корпус целиком находился в распоряжении той самой прекрасной особы, которая уже неоднократно представала перед читателями под именем Лидии де Моранд. Все три жилых корпуса соединялись между собой для того, чтобы хозяин в любую минуту дня и ночи смог посмотреть, что творится у него в доме.

Салоны для приема гостей находились на втором этаже, напротив ворот. Но по праздникам открывались двери, соединявшие между собой жилые корпуса, и гости могли тогда свободно пройти в элегантные будуары жены и строгие кабинеты мужа.

Весь первый этаж занимали служебные помещения: в левом крыле находились кухня и кладовые, в центральном располагались столовая и вестибюль, а в левом корпусе были контора и касса.

Давайте поднимемся по мраморной лестнице, чьи ступеньки покрыты огромным ковром из Салландруза, и посмотрим, нет ли среди этих толпящихся в прихожей людей друга, который представил бы нас прекрасной хозяйке дома.

• Предыдущая
• 21/317
• Следующая