Еретическое путешествие к точке невозврата - Крюков Михаил Григорьевич "профессор Тимирзяев" - Страница 62

– Смелость? Умение управлять людьми? Талант стратега? – предположил Вольфгер.

– Да, да и ещё раз да, всё это верно, вы правы, но главное всё-таки не в этом.

Господин барон, вон там стоит кубок с разбавленным вином, передайте его мне, пожалуйста. Вам эту бурду не предлагаю, не сочтите меня невежливым.

Старик с явным неудовольствием взял кубок, как следует хлебнул из него, поставил на пол рядом с креслом, вытер усы и продолжил:

– Так вот, вы назвали храбрость, умение водить войска и что-то ещё. Это верно, кто бы спорил, но главное, как я уже имел честь вам доложить, всё-таки не в этом. Главное – в удаче.

Военный вождь должен, нет, просто обязан ухватить фортуну за волосы и крепко держать. Только тогда люди пойдут за ним, даже рискуя своей головой, потому что будут знать: впереди – победы, награды и богатые трофеи. А если удача отвернётся от вождя, он обречён. Его удел – поражение, забвение, смерть.

И Францу, должен вам сказать, чертовски везло, но только до тех пор, пока он не связался с этим проклятым сифилитиком – Ульрихом фон Гуттеном, да будет проклято его поганое имя! Впрочем, извините, я опять забегаю вперёд…

– Сифилитиком?! – переспросил Вольфгер.

– Ну, так болтали… – брезгливо усмехнулся Фюрстенберг, – впрочем, когда наше дело, ну, то есть, Рыцарское восстание, шло к концу, уже всем было видно, что болтали-то не зря.

Знаете, как это иногда бывает, господин барон? Немощное тело, изглоданное смертельным недугом, становится вместилищем мощного и злобного духа. Вот таким и был Ульрих фон Гуттен, тщедушный карлик, весь какой-то перекошенный, нелепый. Но это злобное чучело обладало поистине колдовским влиянием на Франца.

А вот сам Франц был совсем другим человеком. Он был как Зигфрид[66]– высоким, смелым, сильным, красивым. В любом деле он был первым – и в сражении, и в безудержной рыцарской попойке, и на ристалищном поле. Воистину это был последний истинный рыцарь. Франц мастерски владел любым оружием, на турнирах ему не было равных, но в то же время он мог читать и писать на латыни, любил петь, аккомпанируя себе на лютне, хотя голос у него был…. М-да….

Франц считал, что рыцарское сословие – цвет империи, и всегда грудью вставал на защиту его интересов, привечал слабых и обездоленных. В его замках Зиккинген, Ландштуль и Эбернбург вечно жили какие-то обедневшие рыцари, их жёны, дети…. Я ему тогда говорил: «Франц, что ты с ними возишься? Твои замки превращаются в богадельню!» А он только смеялся…. Эти замки так и называли: «убежища справедливости», да….

Зиккинген сражался под знамёнами императора Максимилиана, а когда тот скончался, вложил свои боевые перчатки в руки императору Карлу, принеся тем самым ему вассальную присягу. Кстати, говорят, что именно Зиккинген немало содействовал восхождению на трон Священной римской империи Карла Испанского, о чём впоследствии сильно жалел.

Став императором, Карл отблагодарил Зиккингена, но по-своему. Он назначил его имперским советником и камергером, только все эти пышные титулы, в сущности, ничего не значили и не приносили доходов. Карлу нужен был Зиккинген-военачальник, ведь, несмотря на Имперскую реформу, Максимилиану так и не удалось создать в Германии полноценную армию, так что в случае войн ему постоянно приходилось вербовать ландскнехтов, а командовать наёмниками может не всякий. Зиккинген – мог.

– Выходит, что постоянной армии не было и у Карла? – спросил Вольфгер, – я подал в отставку ещё при Максимилиане.

– Конечно, не было, это слишком дорого, а денежные сундуки империи давно показывают дно. Нынешний император предпочитает обходиться ландскнехтами и ополченцами. После окончания войны их распускают, и они пополняют шайки разбойников, рыщущих по лесным дорогам.

– Вы много сражались рука об руку с Зиккингеном?

– И да, и нет: во всяких мелких делах много, а в крупных походах, кроме Рыцарского восстания, только в одном, его ещё называют Французским походом. Но зато это было славное дельце!

Тогда императору удалось собрать целую армию – двадцать тысяч наёмников! Конечно, в одиночку командовать таким количеством отборных головорезов не мог даже Франц, поэтому он и позвал на войну нас, рыцарей, которых лично знал, и в чьей доблести был уверен. У каждого из нас был свой отряд, а высшее командование он поделил с графом Нассауским.

Мы вторглись во Францию, но с самого начала всё пошло наперекосяк. Французы сопротивлялись как бешеные, с тяжёлыми боями мы смогли дойти всего-навсего до Мезьера.

Тот поход вообще оказался каким-то несчастливым – снабжение с самого начала было из рук вон плохим, ну, и, ясное дело, вскоре начался голод, потому что мы наступали по разорённым местам. Французы, отступая, уносили с собой всё, что могли, а дома сжигали. Потом пришли обычные лагерные хвори – лихорадка, кровавый понос, а кое-где даже чума. Ландскнехты стали роптать, армия таяла прямо на глазах. А тут ещё Франциск I, умело маневрируя своей небольшой армией, наносил нам один удар за другим. Делать нечего, пришлось возвращаться, несолёно хлебавши.

Надо сказать, что именно после провала Французского похода император Карл разочаровался в своём военачальнике, и Франц это вскоре почувствовал.

Я уже говорил, что Франц всегда горой стоял за рыцарское сословие, а кто виноват в обнищании рыцарства? Купцы – все эти Фуггеры, Вельзеры и прочие – курфюрсты и монастыри – вот три ненасытные пиявицы, сосущие кровь из всех, от простого крестьянина до знатного господина. Конечно, в унижении рыцарского сословия свою роль сыграл и «всеобщий и вечный королевский земский мир», принятый на имперском сейме в Вормсе под давлением князей-курфюрстов. Этот мир был выгоден купцам, князьям да монахам, а рыцари, к примеру, потеряли возможность разрешать свои споры войной или честным поединком, как это водилось исстари. Нам объяснили, что войны, видите ли, слишком разорительны…

Искать правду в имперском суде? Ха! Законники – те же попы, они вытянут все твои денежки, но ничем не помогут.

Рыцарское сословие гибло прямо на глазах. И вот тогда Франц, ощутив холодность императора, почувствовал себя свободным от государственных дел и решил взять борьбу за восстановление прав рыцарства в свои руки.

Конечно, один он не мог сделать ничего, Францу нужна была поддержка. Сначала он попытался заручиться помощью лютеран.

Ещё давно, сразу после того, как Папа отлучил Лютера от церкви, Зиккинген через фон Гуттена предложил ему военную защиту от инквизиции и вообще от Рима. Но для этого Лютер должен был переехать из Виттенберга в замок Эбернбург, который принадлежал фон Зиккингену. Франц надеялся, что сторонники Лютера потянутся за своим вождём и станут основой новой армии, армии фон Зиккингена. Однако Лютер разгадал планы Франца, отказался и тем предал его.

– Простите? – переспросил Вольфгер, – я правильно расслышал, вы изволили сказать: «предал»?

– Именно, именно так я и сказал: «предал»! – с нажимом повторил Фюрстенберг. – Судите сами: Лютер раздумывал целых полтора месяца, а потом отказался от защиты под тем предлогом, что, дескать, он и его учение против насилия и кровопролития!

– Но, господин барон, – вежливо возразил Вольфгер, – я вовсе не собираюсь защищать Лютера, однако напомню вам французскую пословицу: «Предают только свои!» Разве Лютер из рыцарей? По-моему, он происхождения самого подлого, сын углекопа. Что у него может быть общего с рыцарством?

– Вы читали трактаты Лютера? – спросил Фюрстенберг.

– Конечно, нет! – высокомерно ответил Вольфгер, – я рыцарь, а не монах!

– Я, признаться, тоже не читал, хотя грамоте и обучен, – миролюбиво поднял руки, показывая, что сдаётся, старый барон, – но мне объяснял фон Гуттен. Этот-то не пропускал ни одной книжки, любил печатное слово, как крыса сыр, да и сам всё время марал бумагу.

Так вот, Ульрих фон Гуттен учил, что Лютер стоит за реформу католической церкви, да такую, что у нас дух захватывало. Монастыри – распустить, церковную десятину отменить, приходских священников выбирает община, иконы, почитание святых – долой, да я сейчас всего и не помню. Но главное, Лютер считал, что реформа церкви должна идти сверху, её должны были проводить курфюрсты под рукой императора. А на деле выходило наоборот: крестьяне, не дожидаясь милостивого приказа князей, сами расправлялись с попами да монахами. Если бы Лютер тогда встал под наши знамёна, за ним пошла вся страна, и мы бы победили. Но Лютер испугался крестьянского бунта и отказался. Поэтому я и говорю, что он предал нас.