Выбери любимый жанр

Как разрушить летние каникулы (ЛП) - Элькелес Симона - Страница 3

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

– На "Эль Аль" всегда присутствуют воздушные маршалы.

– Сколько? – просто если всего один маршал авиации пойдет против пятерых террористов, ему крышка.

– Много. Не беспокойся, у "Эль Аль" отличная охрана.

– Угу, – говорю я, не очень убежденная, пока смотрю на парня со сросшимися бровями, сидящего слева от меня, который выглядит довольно подозрительно. Мистер «Сросшиеся брови» улыбается мне. Его улыбка исчезает, как я понимаю, из–за того, что Рон свирепо глядит на него.

После стольких лет, в течение которых Рон фигурировал в моей жизни только в дни рождения, у меня такое ощущение, будто он не имеет никаких прав называться моим отцом. Когда я была младше, он приезжал забрать меня на ежегодный праздничный выход, я боготворила его. Он был как супергерой, который исполнял все мои желания и относился ко мне, как к "Принцессе на день".

Но когда я поняла, что отец вообще–то должен быть со своим ребенком каждый день, я начала обижаться. В прошлом году я его проигнорировала. Я тайком ушла из дома, оставив записку, что вышла погулять с друзьями и вернулась с наступлением темноты.

С моей мамой нелегко. Она бросает мужчин ради спортивного интереса. О Роне мне известно только то, что он когда–то был бойцом спецназа израильской армии.

Спецназовец, который слишком труслив, чтобы бороться за брак с женщиной беременной от него, по–моему, это еще хуже.

Когда я повзрослею, я не буду такой как моя мама. А также не буду такой как Рон.

Вскоре мы приземляемся в Ньюарке, чтобы принять на борт еще пассажиров. Я никогда не ела сардины, но когда люди начинают подниматься и заполнять каждое свободное место в самолете, мне приходят на ум эти отвратительные рыбки. Меня поражает, как много людей садится в самолет, чтобы полететь в место, находящееся в предостерегающем списке для американских граждан.

Когда мы взлетаем, я нажимаю на небольшую кнопку, чтобы откинуть спинку сиденья, потому что начинаю утомляться.

Только у нас задний ряд и я очень быстро осознаю, что сиденья в последнем ряду не откидываются. Ладно, теперь это не радует. Это не просто короткий перелет в Орландо. Это чудовищный двенадцатичасовой полет туда, куда я, во–первых, не хочу ехать, чтобы, во–первых, познакомиться с больной бабушкой, о существовании которой я не догадывалась. (Знаю, у меня два "во–первых", но в данный момент в моей жизни нет ничего, что могло бы быть на втором месте... все на первом.)

Пока я пытаюсь откинуть спинку кресла, человек передо мной откидывается так сильно, что моим ногам едва хватает места. В моем животе зарождается ощущение, от которого хочется плакать. Я ничего не могу поделать. Я ненавижу этот самолет, я ненавижу маму за то, что заставила отправиться в эту глупую поездку, и я ненавижу Рона за всё остальное.

Через несколько часов я встаю, чтобы пойти в туалет, в этот раз по–настоящему. К сожалению, уже, как минимум, сто человек воспользовались уборной и на полу валяются обрывки туалетной бумаги. Вдобавок ко всему на полу много мелких капель. Это капельки мочи или воды? Мои сабо "Dansko" не привыкли к таким издевательствам.

Возвратившись на свое место, я к своему удивлению, наконец, заняла удобное, пусть и вертикальное, положение для сна. Сон сейчас был бы блаженством. Капитан выключает свет, и я закрываю глаза.

Кто–то кричит, и я вздрагиваю, пробуждаясь из царства грёз. Прямо надо мной, практически возле лица находится хасид4. Еврей. Знаете, один из тех парней, которые носят черную шляпу, пальто и длинные, закрученные бакенбарды, спускающие по лицу и на шею. Джессика (она еврейка) сказала мне, что они сверхрелигиозны и стараются следовать всем шестистам или около того божьим правилам. У меня достаточно хлопот с мамиными правилами, не говоря уже о шестистах божьих.

Мне требуется минута, чтобы понять, что его глаза закрыты, и он молится. Но он не молится на своем месте, а молится прямо рядом с моим. Он подпрыгивает вниз и вверх, глаза закрыты, а лицо полностью сосредоточено. Более того, когда мои глаза привыкают к темноте, я понимаю, что все хасидские евреи собрались в задней части самолета помолиться.

Но это не похоже ни на одну молитву, а больше напоминает какое–то песнопение, смешанное с бормотанием. Возможно, они и не молятся. Но потом мужчина, полагаю их лидер, говорит несколько громких слов, они все отвечают и продолжают свое бормотание на распев. Да, они молятся

Они должны делать это одновременно?

И что это за ремешки на запястье и предплечье, и коробка, привязанная к макушке?

Теперь, когда я рассмотрела их лучше, я восхищаюсь этими людьми, за то, что они посвятили себя религии и молятся, вместо того, чтобы спать. Не поймите меня не правильно, я восхищаюсь, но не буду делать так же.

Смотрю на спящего крепким сном Рона. Он привлекательный мужчина, если вам нравится угрюмый, погруженный в раздумья тип парней. Мне нет. У моей мамы очень бледная кожа, белокурые волосы и зеленые глаза. Вероятно, в ту роковую ночь она была в своей "противоположной" фазе, когда они с моим отцом оказались вместе.

Интересно, хотел ли Рон, чтобы я не родилась? Если бы он решил остаться в комнате своего брата в общежитии университета штата Иллинойс, а не следовать за мамой в её университетский женский клуб семнадцать лет назад, тогда он бы не оказался в тупике с ребенком, который обижается на него.

Его глаза внезапно открываются, и я откидываюсь на спинку кресла, делая вид, что смотрю на экран телевизора без наушников в ушах. Единственное, что я могу сказать хорошего об "Эль Аль" – у них есть персональные телевизоры, встроенные в спинки сидений. Что само по себе чудо.

– Думаю, тебе там понравится, – говорит Рон. – Хоть я и живу в Америке уже семнадцать лет, Израиль всегда будет частью меня.

– И...? – произношу я.

Он слегка пододвигается в кресле и смотрит прямо на меня.

– И твоя бабушка также хочет стать частью тебя. Не разочаровывай ее.

Моргнув, я улыбаюсь ему своей знаменитой ухмылкой, приподнимая один уголок рта.

– Ты, наверное, шутишь. Не разочаровывать её. Я не знала о её существовании до вчерашнего дня. Как насчет того, что она разочаровывает меня? Если ты помнишь, она не была безумно любящей бабушкой.

Поверьте, я знаю людей, у которых есть безумно любящие их бабушки. Бабушка Джессики, Перл, четыре года вязала ей одеяло. Четыре года! При этом у нее артрит. Интересно, что подумала бы бабушка Перл, если бы узнала, что Джессика потеряла девственность с Маклом Гринбергом под одеялом, которое она четыре года вязала своими скрюченными пальцами.

Вздохнув, Рон отвернулся к своему личному небольшому телевизору. Я замечаю, что он тоже не надел наушники.

Я откинулась на спинку кресла. Долгое молчание окружает нас, настолько долгое, что думаю, если я взгляну на него, то обнаружу его снова спящим.

– Как мне называть ее? – спрашиваю я, продолжая смотреть на экран перед собой.

– Ей понравится, если ты будешь звать ее Савта. Это означает бабушка на иврите.

– Савта, – тихо говорю себе, пытаясь понять, как звучит это слово, когда я его произношу. Взглянув на Донора Спермы, я замечаю, что он кивает. Его подбородок приподнят, и он слегка улыбается, как будто он горд. Тьфу!

Я вновь поворачиваюсь к персональному телевизору, на экране которого информация о том, сколько еще лететь до того, как мы приземлимся в Израиле. Четыре часа и пятьдесят пять минут.

вернуться