Полина; Подвенечное платье - Дюма Александр - Страница 21
- Предыдущая
- 21/65
- Следующая
Когда я поднесла свечу к другим томам, чтобы увидеть их номера, то в том месте, где раньше стояла книга, которую я взяла по ошибке, и где теперь зияла пустота, я обнаружила блестящую медную накладку, подобную тем, которыми закрываются замки; она была скрыта от посторонних глаз книгами, стоявшими на полках. Я часто встречала потайные двери в библиотеках, замаскированные под полки с книгами, так что ничего удивительного не было бы, если бы и здесь отворилась дверь. Однако в таком случае она располагалась совершенно невообразимым образом: окна библиотеки были последними на этом этаже в замке; накладка была врезана в деревянную обшивку стены за вторым окном; итак, дверь в этом месте могла отворяться только на наружную стену.
Я отодвинулась немного, чтобы при помощи свечи рассмотреть, нет ли там действительно какой двери, и, хотя смотрела очень внимательно, ничего не заметила. Я положила руку на накладку и попыталась повернуть ее; она не поддавалась; тогда я надавила на нее и ощутила движение; я надавила еще сильнее – и дверь с шумом отворилась. Она выходила на маленькую винтовую лестницу, сделанную в толще стены.
Вы поймете, что подобное открытие только усилило мой ужас. Я осветила лестницу свечой и увидела, что она совершенно отвесно идет вниз. Я захотела осмотреть ее и даже спустилась на первые две ступеньки, но у меня недостало духу пойти дальше. Я спиной попятилась назад, к библиотеке, заперла дверь, которая затворилась так плотно, что даже я, абсолютно уверенная в ее существовании, не могла найти неровностей, выделявших ее на стене. В ту же минуту я вернула книгу на прежнее место, боясь, однако, как бы кто не заметил, что я до нее дотрагивалась; я не знала еще, кого мог интересовать этот секрет. Взяв наудачу другое сочинение, я возвратилась в свою комнату, заперла на засовы дверь, выходившую в библиотеку, и села опять к огню.
Неожиданные происшествия приобретают или теряют свою важность в зависимости от расположения духа, печального или веселого, от обстоятельств, в которых мы находимся – критических или вполне обыкновенных. Конечно, не было ничего удивительного в том, что в библиотеке обнаружилась потайная дверь, а в толще стены – винтовая лестница; но когда вы открываете эту дверь и видите эту лестницу ночью, в заброшенном замке, где находитесь в одиночестве, без защиты; когда этот замок находится совсем недалеко от тех мест, где, по слухам, постоянно случаются грабежи и убийства; когда вы изо дня в день встречаетесь с какими-то таинственными странностями; когда дурные предчувствия не единожды заставляют вас трепетать и бояться чего-то неизъяснимого, – тогда все делается если не реальностью, то, по крайней мере, жутким призраком. Да и кто не знает по опыту, что неизвестная опасность в тысячу раз страшнее и ужаснее видимой и существующей.
Тогда-то я стала сожалеть, что отпустила свою горничную. Состояние ужаса столь безрассудное, что оно возникает или исчезает безо всяких на то причин и оснований. Возьмем, к примеру, существо самое слабое и безобидное – собачку, которая ласкается к нам, или дитя, которое нам улыбается, – оно, хотя и не может защитить нас, но в этом случае служит опорой для сердца, если не занятием для рук. Если бы со мной была эта девушка, не оставлявшая меня в продолжение пяти лет, в преданности которой я была уверена, то, без сомнения, весь страх мой исчез бы; между тем я находилась в полном одиночестве, и мне казалось, что я обречена на погибель и ничто не может спасти меня.
Минуло два часа, а я все сидела в своей комнате неподвижная и бледная от ужаса. Часы пробили десять, потом одиннадцать; и при этих звуках, – столь естественных, – я каждый раз сжимала ручки кресел. В половине двенадцатого мне послышался отдаленный шум, напоминающий выстрел из пистолета; я встала и прислонилась к камину; потом, когда все стихло, я вновь упала в кресло, запрокинув голову на спинку. Я оставалась в таком положении еще некоторое время, не смея пошевелиться, чтобы не обнаружить какой-нибудь действительной причины страха. Вдруг в этой совершенной тишине мне показалось, что петли ворот, находившихся напротив крыльца, заскрипели. Мысль о том, что приехал Гораций, прогнала в один миг весь мой ужас, и я бросилась к окну, позабыв, что ставни заперты; я хотела отворить дверь, но по неловкости или из предосторожности малаец запер меня снаружи: я была пленницей. Тогда, вспомнив о том, что окна библиотеки, подобно моим, выходили во двор, я отодвинула засовы и, повинуясь одному из тех странных побуждений, которые наделяют человека величайшей храбростью после сильной робости, вошла туда без свечи, ведь это мог быть и не Гораций с его друзьями, а свет в комнате показал бы, что в ней кто-то есть. Ставни были только притворены; я открыла одну из них и при свете луны ясно различила человека, отворявшего одну створку ворот и державшего их полуоткрытыми; между тем как двое других вносили предмет, которого я не могла рассмотреть. Как только они вошли, их товарищ тотчас затворил за ними ворота. Эти три человека, вместо того чтобы идти к крыльцу, обошли вокруг замка; но так как путь, по которому они следовали, приближал их ко мне, то у меня появилась возможность рассмотреть их таинственную ношу: это было тело, завернутое в плащ. Без сомнения вид замка, в котором вполне мог кто-то жить, подал надежду тому или той, кого похитили: перед моим окном завязалась борьба; вдруг из-под покрова показался рукав платья. Итак, не оставалось никакого сомнения, что жертвой была женщина… Но все это происходило с молниеносной быстротой; один из этой троицы с силой схватил руку жертвы и накрыл ее плащом; она больше не сопротивлялась и снова превратилась в бесформенный предмет; потом все скрылись за углом замка, в тени тополевой аллеи, ведущей к небольшому запертому строению, что я обнаружила накануне среди дубовой рощи.
Я не узнала этих людей; заметила только, что они были одеты как крестьяне; но если они были простолюдинами, то каким образом вошли в замок? Как достали ключ от ворот? Было ли это похищение или убийство?.. Я ничего не знала наверняка. Но то, что я видела, говорило само за себя. Впрочем, все это было так необъяснимо и так странно, что несколько раз я спрашивала себя: не нахожусь ли во власти сновидения? Больше не было слышно никакого шума, ночь продолжала свое тихое и спокойное течение, а я стояла у окна, оцепеневшая от ужаса, не смея оставить своего места, дабы шум моих шагов не пробудил опасности, если она мне угрожала. Вдруг я вспомнила о потайной двери, об этой таинственной лестнице; мне показалось, что я слышу глухой шум в этой стороне; я бросилась в свою комнату и заперла дверь на засовы; я упала в кресла; за время моего отсутствия одна свеча погасла, но тогда я не придала этому значения.
На этот раз меня мучил уже не пустой страх, но какое-то преступление, свидетельницей которого я стала, исполнителей которого видела своими глазами. Мне каждую минуту казалось, что отворяют потайную дверь или отодвигают какую-нибудь незаметную перегородку: все эти звуки, которые производят потрескивающая мебель или паркет, так отчетливо слышные ночью, заставляли меня дрожать от ужаса; в безмолвной тишине мне казалось, что мое сердце стучит так же громко, как маятник часов. В эту минуту пламя свечи добралось до бумаги, окружавшей ее; яркая вспышка света озарила комнату, но потом все потускнело; шипение продолжалось несколько минут, – наконец фитиль, упавший в подсвечник, вдруг погас и оставил меня при свете одного камина. Я искала глазами дрова, чтобы положить их в камин и добавить огня и света, но не находила. Тогда я придвинула одни головни к другим, и на какой-то миг пламя вспыхнуло с новой силой; но его дрожащие языки не могли меня успокоить: все предметы, освещенные огнем, задвигались: двери запрыгали, занавеси заволновались, длинные тени забегали по потолку и коврам. Мне стало почти дурно, и меня избавил от обморока только новый приступ ужаса; в эту минуту раздался новый скрип, предшествующий бою часов. Пробило полночь.
Я не могла провести всю ночь в кресле; чувствуя холод, начинавший постепенно овладевать мной, я решилась лечь не раздеваясь; подошла к постели и, забравшись под одеяло, накрылась им с головой. Я пробыла в таком положении почти час, даже не думая о возможности заснуть. Я буду помнить этот час всю свою жизнь: паук ткал паутину в углу алькова, и я слушала, как непрерывно трудился ночной работник, – вдруг он оставил свое занятие, будто испугавшись другого шума; мне показалось, что я услышала тихий скрип, подобный тому, который издала дверь библиотеки, когда я надавила медную накладку; я высунула голову из-под одеяла, шея моя будто окаменела; я пыталась затаить дыхание, сдержать биение сердца, которое казалось мне слишком громким, и вбирала в себя безмолвие, сомневаясь еще во всем, – но вскоре мне уже не в чем было сомневаться.
- Предыдущая
- 21/65
- Следующая
