Философия языка и семиотика безумия. Избранные работы - Руднев Вадим - Страница 106
- Предыдущая
- 106/139
- Следующая
Передонов так же внезапно перестал смеяться, и угрюмо сказал[14], тихо почти шепотом:
– Донесет, мерзавка.
– Ничего не донесет, нечего доносить, – убеждал Рутилов.
– Или отравит, – боязливо шептал Передонов (с. 27).
Передонов угрюмо взглянул на нее, и сказал сердито:
– Нюхаю, не подсыпано ли яду.
– Да что ты, Ардальон Борисыч! – испуганно сказала Варвара. – Господь с тобой. С чего ты это выдумал?
– Омегу набуровила! – ворчал он.
– Что мне за корысть травить тебя, – убеждала Варвара, – полно тебе петрушку валять.
Передонов еще долго нюхал, наконец успокоился и сказал:
– Уж если яд, так тяжелый запах непременно услышишь, только поближе нюхнуть, в самый пар (с. 36).
«Еще подсыплет чего-нибудь», – подумал он (с. 40).
Мурин громко крикнул:
– Пли!
И прицелился в Передонова кием. Передонов крикнул от страха, и присел. В его голове мелькнула глупая мысль, что Мурин хочет его застрелить (с. 53).
А еще на кухне подсыплют ему яду, – Варя со злости подкупит кухарку (с. 59).
Верига подвинул Передонову ящик с сигарами. Передонов побоялся взять и отказался (с. 103).
Тоскливо было на душе у Передонова. Володин все не пристроен – смотри за ним в оба, не снюхался бы с Варварою. <…> У нее есть родня в Петербурге: напишет, и, пожалуй навредит (с. 153).
Таких цветов, вспомнил Передонов, много в их саду. И какое у них страшное название. Может быть, они ядовиты. Вот, возьмет их Варвара, нарвет целый пук, заварит вместо чаю и отравит его, – потом уж когда бумага придет, – отравит, чтоб подменить его Володиным. Может быть, они уже условились. Недаром же он знает, как называется этот цветок (с. 153).
«Еще отравят, – подумал он. – Отравить-то всегда легче, – сам выпьешь, и не заметишь, яд сладкий бывает, а домой приедешь, и ноги протянешь» (с. 182).
Передонову кажется, что все над ним смеются: «Надо мной смеетесь?» – спросил он (с. 34). Ему кажется, что сама природа за ним наблюдает: «А вокруг спустилась ночь, тихая шуршащая зловещими подходами и пошептами. <…>
В глубине двора подозрительно шептались о чем-то деревья рутиловского сада. Передонов уже начал бояться что, пока он тут стоит, на него нападут и ограбят, а то так и убьют. Он прижался к самой стене, в тень, чтобы его не видели, и робко ждал» (с. 57). «Все предметы за тьмою странно и неожиданно таились, словно в них просыпалась иная, ночная жизнь, непонятная для человека, и враждебная ему. Передонов тихо шел по улицам, и бормотал:
– Ничего не выследишь. Не на худое иду. Я, брат, о пользе службы забочусь. Так-то (с. 177).
Во рву на улице, в траве под забором, может быть кто-нибудь прячется, вдруг выскочат и укокошат. И тоскливо стало Передонову (с. 60).
Передонов болезненно боится полицейских – городовых и жандармов, так как ему кажется, что на него донесут из-за того, что он у себя в доме держит Писарева (не забудем, что этот безумный монстр – учитель русского языка и литературы!):
– А Наташка-то наша, – сообщила Варвара, – от нас прямо к жандармскому поступила.
Передонов вздрогнул, и лицо его выразило ужас (с. 65).
На углу двух улиц он встретил жандармского штаб-офицера. Неприятная встреча! (с. 74)
В воротах, распахнутых настежь, попался Передонову городовой, – встреча, наводившая в последние дни на него уныние. <…> Грязно было на дворе (с. 112).
Передонов не выносил, когда на него пристально смотрели:
– Чего вы на меня глазеете? – грубо спросил он. – На мне узоров нет. Или вы сглазить меня хотите? (с. 80)
В классе Крамаренко смотрел на Передонова в упор, и улыбался, и это еще более страшило Передонова (с. 190).
Передонов бредово мнителен, он может себе вообразить, что у него вместо носа вскочит свиной пятачок:
– Ардальон Борисыч, а у тебя есть пятачок?
– Есть да тебе не дам, – злобно ответил Передонов.
Рутилов захохотал.
– Коли у тебя есть пятачок, так как же ты не свинья! – крикнул он радостно.
Передонов в ужасе хватился за нос.
– Врешь, какой у меня пятачок, у меня человечья харя, – бормотал он (с. 62).
У Передонова начинается мегаломания:
– Господин инспектор второго ранга Рубанской губернии, – бормотал он себе под нос, – его высокородие статский советник Передонов. Вот как! Знай наших! Его превосходительство директор народных училищ Рубанской губернии, действительный статский советник Передонов. Шапки долой! В отставку подавайте! Я вас подтяну!
Лицо у Передонова сделалось надменным: он получал уже в своем скудном воображении долю власти (с. 186).
Паранойяльный бред занимает промежуточное положение между большим психозом типа шизофрении и классическим неврозом вроде обсессии[15]. С одной стороны, паранойяльный бред – это настоящий бред, то есть такое положение вещей в сознании, когда картина мира, которую это сознание продуцирует, фундаментально не соответствует картине мира того социума, в котором он находится (говоря на более категоричном языке традиционной психиатрии – это «неправильное, ложное мышление»). С другой стороны, главной чертой паранойяльного бреда, отделяющего его практически от всех остальных видов бреда, заключается в том, что бредовой (неправильной, ложной) в нем является только основная идея, посылка. Остальное содержание бреда, выводящееся из этой посылки, обычно в этом случае бывает вполне логичным и даже подчеркнуто логичным (поэтому паранойяльный бред называют систематизированным и интерпретативным) или, как говорят психиатры, «психологически понятным».
Так, например, при паранойяльном бреде ревности ложной является главная посылка больного, что жена ему постоянно и систематически изменяет чуть ли не со всеми подряд. Все остальное в поведении больного – слежка за женой, проверка ее вещей, белья, гениталий, устраивание допросов и даже пыток с тем, чтобы она призналась (подробно см. [Терентьев, 1991]), – все это логически вытекает из посылки. То есть поведение параноика хотя и странно, но оно логически не чуждо здоровому мышлению в отличие, скажем, от поведения шизофреника, который может утверждать, что он является одновременно папой римским и графом Монте-Кристо, что его преследуют инопланетяне, которые при помощи лучей неведомой природы вкладывают ему свои мысли в мозг. Говоря языком двух наших предыдущих исследований [Руднев, 2001, 2001б], можно сказать короче. Паранойяльный бред тем отличается от шизофренического, что в нем нет экстраекции и экстраективной идентификации, то есть у бредящего параноика не бывает галлюцинаций и он не отождествляет себя с другим людьми. Если же это начинает происходить, то это означает, что перед нами была паранойяльная стадия шизофренического психоза, и теперь она переходит в параноидную стадию, для которой характерна экстраекция.
Но нас в данном случае интересует именно такой бред, при котором нет экстраекции. Этот феномен интересен тем, что он очерчивает границы, отделяющие психоз от не психоза и подчеркивающие сущность психоза. Основное отличие бредящего параноика от шизофреника заключается в том, что параноик разделяет одну и ту же фундаментальную картину мира со здоровыми людьми, не сходясь с ними только в одном пункте, который составляет главную мысль бреда, например, измена жены, или тот факт, что евреи добиваются мирового господства. Но, сохраняя фундаментально общую картину мира со здоровыми людьми, параноик заостряет, акцентуирует ее черты, что позволяет нам тем самым попытаться обнаружить, в чем именно эти черты состоят.
- Предыдущая
- 106/139
- Следующая
